Зарубежный детектив 1975

— Больше, чем вам известно, я все равно сказать не могу.

— И добычу вашу мы найдем, даже если вы зарыли ее на глубину десять метров. Вам приходилось слышать о миноискателях, которые реагируют на каждую крупинку металла? Дальнейшее запирательство не имеет смысла. Добиться вы этим ничего не добьетесь, но отнимете у себя право на смягчающие обстоятельства.

А мне ваши смягчающие обстоятельства без надобности. И ничего вы не найдете, потому что и находить нечего.

— Раньше чем начать раскопки, мы разберем на части ваш садовый дом. Он у вас каменный или деревянный?

— Фундамент из красного клинкера, остальное — лиственница, все доски шпунтованы, все угловые связки на шипах. Потом все отполировано и покрыто бесцветным лаком, чтоб узор был виден.

— Сами строили?

— Да, каждую неделю, два с половиной года.

— Должно быть, не домик, а игрушка, — говорит Гейм, после чего равнодушно добавляет: — Боюсь только, что из-за вашего упрямства от игрушки останется лишь куча досок.

В лице Маслака первый раз что-то дрогнуло. Желваки на скулах. Какое-то мгновение он еще сидит, стиснув губы, и наконец решается:

— Ладно, ваша взяла, черт подери. Под бочкой для воды. Когда вы ее сдвинете, будет слой земли, потом настил дощатый, а ниже — бетонированный тайник. Вот в нем все и лежит.

Гейм протягивает через стол пачку сигарет.

— Закурите?

Маслак берет сигарету.

— Ну а теперь выкладывайте, что вы собирались делать с этим добром?

Маслак вздыхает.

— Оно и верно, я собирался переехать в Нейкельн, к сыну. С тех пор как умерла жена, у меня здесь никого не осталось. Элла действует мне на нервы своей болтовней. Этого даже собака не выдержит. Грегор уже стал из-за нее какой-то чокнутый. Нет, я хотел к своим детям.

— Нетрудно понять, что вы хотели к детям. Но следует ли из-за этого убивать человека и грабить музей?

— А кому я там нужен такой, без денег? Постылый старикашка, обуза для социального обеспечения. Пенсионеров, которые дожидаются места в богадельне, у них и без меня хватает. Сидеть на шее у детей? И месяца не пройдет, как они начнут посылать тебя ко всем чертям. — Он умолкает. Судя по всему, он не привык так много говорить. — Вы только не подумайте, что я их за это осуждаю. Уж так устроен свет, все продается, даже то, что называют любовью.

— Не пытайтесь оправдаться этими бесчеловечными рассуждениями. Возможно, это и послужило толчком, но настоящая причина ваших преступлений другая. Вы просто не могли обуздать свою алчность, свое стремление обогащаться за чужой счет и притом не боялись шагать через трупы. Жажда наживы была у вас так велика, что, несмотря на явный просчет в Кёпенике, вы осмелились похитить убор Ядвиги, сочли его легкой добычей. Убийство и грабеж наказуемы во всем мире. А ведь у нас…

— Знаю я, к чему вы клоните, — перебивает его Маслак. — Мол, социализм и всякое такое. Ну и распрекрасно, для молодежи это, пожалуй, в самый раз, но для такого старика… Меня уже не перевоспитаешь. Я, если можно так выразиться, воспитан на дерьме. Сперва господа Эберт и Носке прижали нас к ногтю. Потом распрекрасный Адольф и вовсе довел нас до ручки. А расплачивается всегда и за все маленький человек. Меня это и раньше не устраивало. Вот я и решил — говорю как на духу — позолотить конец своих дней. Кто сам о себе не позаботится, тот добра не жди. Я знаю, у вас другие взгляды, вы верите в хорошие стороны человека, ну а я не верю. Я бы посмеялся над вашими взглядами, не будь мои дела так плохи.

— Ну и философию вы себе смастерили! А в результате вы проведете золотой конец своих дней за решеткой.

— Я же думал, дело выгорит.

— А зачем вам это вообще понадобилось? При ваших способностях?

— Насмехайтесь, насмехайтесь. Просто я идеологически отсталый элемент, пережиток прошлого. Меня и на фабрике вечно этим попрекали.

Гейм отвечает не сразу. Лишь немного погодя ой говорит:

— Ну, не будем так упрощать, господин Маслак. Я считаю, что вы не так глупы. Ошибочное мировоззрение никому еще не послужило вместо алиби. У вас было целых двадцать лет, чтобы пересмотреть свои взгляды. Просто вы не пожелали, верно я говорю? А ведь чего бы проще…

Лейтенант гасит окурок и отодвигает пепельницу.

— У вас были какие-нибудь причины похищать именно произведения искусства?

— Да нет, просто так вышло. Сын время от времени привозил мне иллюстрированные журналы. А те расписывали, какие бешеные деньги платят у них на Западе за всякие старинные изделия. Люди прямо осатанели. Каждый осел желает иметь у себя в салоне мадонну барокко и прочее старье.

— Вы хоть разбираетесь в предметах старины?

— Не слишком. Но когда я езжу в командировки, у меня днем бывает уйма свободного времени. Ведь ремонтные работы можно начинать только ночью, когда машины стоят. Шататься по пивным я не любитель, вот и хожу гулять, а когда человек гуляет, он ненароком ив музей зайдет.

— И тут у вас начал складываться план?

— Ну да. Я купил себе кой-какие книжонки и каталоги, поспрашивал в художественных салонах насчет цен и так потихоньку да полегоньку подготовился к делу.

— Зеленое пальто — это случайность или умысел?

— Чтоб замести следы, если меня кто увидит. Я нарочно его купил, потому что на людях хожу только в куртке и фуражке. Собственно говоря, это меня Ломейер надоумил. У него такой вид в этой зеленой хламиде…

— Господин Маслак! Неужели вы всерьез надеялись пробраться с награбленным в Западный Берлин?

— А почему ж нет? Когда пенсионер выезжает, ему разрешается прихватить свои шмотки. Уж как-нибудь я бы сумел припрятать это добро.

Гейм качает головой.

— Ну, тогда благодарите бога, что мы вас поймали сейчас… не то вам пришлось бы пережить еще большие разочарования. Вы не первый, кто пытается таким способом провезти контрабанду. Уж будьте спокойны, наши таможенники умеют работать. Вот они бы приготовили вам сюрприз. Вы даже представить себе не можете, к каким только уловкам не прибегали люди, подобные вам! Едва ли в этой области можно изобрести что-нибудь новенькое. Нет, самое позднее вы потерпели бы крах при попытке перейти через границу.

— Как знать, — говорит Маслак и пожимает плечами.

Такое упрямство вызывает у Гейма невольную усмешку.

— Значит, я могу записать в протокол, что вы признались во всех семи ограблениях?

Маслак кивает.

— А может, их было не семь, а больше?

Маслак отрицательно мотает головой.

— Хорошо. Тогда на сегодня все. Когда мы ознакомимся с содержимым вашего тайника, можно будет проверить, правду вы говорите или нет.

Лейтенант звонит, и вскоре за Маслаком приходит дежурный полицейский. Гейм приводит в порядок свой письменный стол, запирает кабинет и идет к Валкашу.

— Вот и ты наконец! — восклицает Валкаш. — А я тебя жду. Ну как? Признался он?

— Да. Вещи спрятаны в тайнике на садовом участке.

— Красота! — Валкаш довольно потирает руки. — Поздравляю.

Гейм отмахивается.

— Как твоя голова? Все в порядке?

Обер-лейтенант ощупывает пластырь.

— Ерунда, не стоит и говорить. Отец трех сыновей, увлекающихся боксом, должен ко всему привыкнуть. Да, кстати, мне поручено сообщить тебе, что папаша ожидает нас в двадцать ноль-ноль у себя на квартире. Шестое чувство подсказывает мне, что он выставит нам бутылочку.

— Шестое чувство? — хмыкает Гейм. — Мне нужны доказательства. Хороша же будет криминалистика, если она начнет полагаться на шестое чувство. Перевод с немецкого С. ФРИДЛЯНД

Эрл Стенли Гарднер ПОКАЗАНИЯ ОДНОГЛАЗОЙ СВИДЕТЕЛЬНИЦЫ