Римская Республика. Рассказы о повседневной жизни

1

Темнело. По опустевшему римскому форуму крались какие-то тени. Боязливо оглядываясь по сторонам, они вполголоса перекидывались отдельными фразами.

– Выбрать-то его мы выберем… А только нужно как-нибудь ему сказать, что он должен для нас сделать.

– Чего ждут от него крестьяне.

– А как скажешь? К нему идти нельзя.

– Сказать нужно. Житья не стало. Не хватает земли. Скоро с голоду начнет помирать народ.

– Уже помирает давно. А земли казенной сколько хочешь.

– Только богачи завладели ею. Будто она у них в пользовании, во временном, а никто не возвращает.

– И никто не поможет, как он. Слышали, недавно на двух домах кто-то надпись сделал, что крестьяне взывают к нему о помощи.

– Вот это правильно. А что если и мы…

– Где?

– Да здесь, на форуме. Хотя бы на ростре. Кто умеет писать?

Из группы вышел молодой парень.

– Я кое-как сумел бы, да нечем.

– А вот у меня гвоздь. Бери и пиши. Мрамор мягкий.

Тени задвигались по направлению к ростре – трибуне, с которой ораторы говорили речи к народу. Она была высокая, вся облицованная мрамором. Долго маленькая группа копошилась у одного угла огромной трибуны. Долго деревенский грамотей покрывался потом, работая длинным гвоздем. Потом так же тихо, чтобы не попасть на глаза служителям эдила, все выскользнули с форума.

Утром на другой день перед рострой собралась толпа и читала грубо нацарапанную надпись:

РИМСКИЕ КРЕСТЬЯНЕ ВЗЫВАЮТ О ПОМОЩИ К ТИБЕРИЮ ГРАКХУ И ПРОСЯТ, ЧТОБЫ ОН ПРОВЕЛ ЗАКОН О РАЗДАЧЕ КАЗЕННЫХ ЗЕМЕЛЬ НАРОДУ.

Надпись вызвала одобрительные восклицания.

– Вот это правильно! Ишь ведь: сразу настоящего человека нашли.

– Я и в других местах видел: тоже вроде этого написано.

– Только Гракх ведь не имеет должности.

– А выборы на что? Уже скоро. Живо его в трибуны проведем.

– Обязательно.

– Кого же, как не его? Он народ любит.

– Справедливости в нем много. Вот что.

– И честный. Этот воровать не станет.

Человек, о котором говорили римляне, и не подозревал о том, что он вызывает такой интерес среди граждан. Но сам он давно уже думал о том же, о чем говорила теперь толпа. Он хотел стать трибуном и представить народному собранию именно такой закон, который дал бы народу больше земли.

Римляне недаром надеялись на Тиберия Гракха. И происхождение его, и вся его деятельность говорили за то, что он больше, чем кто-нибудь другой, способен составить закон, нужный для народа. Отец его, который, как и он, звался Тиберием Гракхом, в свое время тоже был трибуном, прославился прямотой, благородством и до конца жизни сохранил симпатии народа. Мать молодого Гракха была дочерью великого полководца, ІІублия Сципиона Африканского, победителя Ганнибала. Звали ее Корнелией. Она была одна из самых красивых женщин в Риме, но красота не была ее главным достоинством. Одаренная большим умом, она получила превосходное образование в доме отца и отлично знала модный по тому времени греческий язык, который только что начал находить распространение в римских аристократических кругах. В кругу друзей отца она слышала и споры о политике и беседы по философским вопросам. Характер у нее был гордый, и была она не по-женски честолюбива.

Сделавшись, по воле отца, женою человека, которого она совсем не знала и который был намного старше нее, Корнелия скоро почувствовала близкое и родное в гордой душе и пылком, но сдержанном характере мужа. Она искренно привязалась к нему и долго прожила с ним согласно и счастливо.

Смерть мужа была первым серьезным горем, постигшим Корнелию. Потом она потеряла девятерых из двенадцати детей. Пережили пору детских болезней только трое: дочь Семпрония и два сына. Но горе не сломило Корнелию. Теперь она выше всего ставила обязанности матери и вся отдалась воспитанию детей. Ради них она отвергла руку египетского царя Птоломея Эвергета II, который, приехав в Рим и узнав о достоинствах Корнелии, просил ее стать его женою.

Особенно любила она обоих мальчиков. Рассказывали, что к ней зашла как-то знакомая дама из знатной семьи. Разговор шел больше о пустяках и порядком наскучил Корнелии. Гостья хвалилась своими сокровищами.

В тот самый момент, когда она захлебываясь, описывала какое-то особенно драгоценное золотое блюдо, в комнату влетел, как ураган, красивый черноглазый мальчик, бросился к Корнелии и стал осыпать ее буйными ласками. Вслед за ним вошел стройный юноша, скромно держа руки под тогою. В его умных, немного грустных глазах светилась ласковая улыбка. Он тоже подошел к Корнелии, сдержанным жестом приветствуя гостью. Корнелия вся оживилась, в глазах появился гордый блеск. Крепко прижав к себе кудрявую головку младшего и притянув старшего за руку, она сказала:

– А мои сокровища – вот они!

Это были ее сыновья: Тиберий и Кай.

Дочь ее была замужем за Сципионом Эмилианом, человеком, который занимал в Риме в это время самое видное положение. Он был сыном полководца Луция Эмилия Павла, сокрушившего в 168 году Македонию в битве при Пидне. Его усыновил Сципион Африканский, отец Корнелии. В доме отца и в семье Сципионов юноша получил такое образование, что среди сверстников трудно было найти ему равного. Эмилий Павел один из первых в Риме понял и оценил высокое значение греческой науки и греческой литературы. Законченность и чистота греческого языка, в совершенстве усвоенного Сципионом, повлияла и на родной его язык, который в то время был еще далек от полного расцвета. Путем долгой работы над собою он добился славы одного из наиболее блестящих ораторов Рима, а письма его вместе с письмами его приемной сестры Корнелии считались лучшими современными образцами прозы. Никогда и впоследствии Сципион не переставал интересоваться литературою, постоянно окружал себя учеными и поэтами, и беседы о книгах и писателях оживляли и разнообразили долгие споры о государственных делах, центром которых был его дом. Параллельно с литературным воспитанием шло его воспитание военное. От отца он унаследовал храбрость, доходившую порой до безумной отваги; под его руководством впервые стал усваивать трудное дело командования и искусство побеждать. На него возложили римляне главное командование в последней войне против Карфагена, и ему принадлежала слава взятия этого города, после того как другие полководцы ничего не могли с ним поделать.

Сципион живо интересовался воспитанием братьев своей жены; ему, быть может, больше, чем кому бы то ни было после матери, обязаны были Тиберий и Кай своим блестящим образованием.

Тиберий был старше брата на десять лет[41], и разница в их характерах была так велика, что современники с трудом могли поверить, что они дети одних и тех же родителей. Тиберий по природе был кротким и спокойным юношей, и для знавших его в его ранние годы было совершенно непонятно, как этот человек, постоянно опускавший глаза и прятавший руки под тогу, мог выступить народным оратором и бойцом за народ. Судьба, казалось, прочила ему будущность писателя, адвоката, даже полководца, а уж вовсе не народного вождя. Тиберий был красноречив, но его речь сдержанная, ясная и чистая, стремилась больше к тому, чтобы убедить, а не к тому, чтобы увлечь. В жизни это был человек воздержанный, невзыскательный, проникнутый строгим сознанием долга по отношению к государству и к окружающим.

Все эти качества в соединении со славою деда, отца, матери и зятя сделали имя Тиберия настолько известным, что, едва выйдя из юношеского возраста, он был избран на должность авгура и добросовестным отношением к делу сумел снискать общее уважение. Достигши двадцати одного года, Тиберий женился. Однажды на общем обеде авгуров к нему обратился один из самых знатных людей в Риме, Аппий Клавдий, занимавший уже высшие должности в государстве, и, сказав ему много лестного, предложил руку своей дочери. Тиберий немедленно согласился, и Аппий пошел домой предупредить жену.

– Антистия! – крикнул он ей еще на пороге. – Я помолвил нашу Клавдию.

– Да что ты? Зачем ты так поторопился? Можно подумать, что ты выдаешь ее за Тиберия Гракха.

И радости доброй женщины не было конца, когда она узнала, что ее Клавдия действительно будет женой Гракха.

Служил Тиберий и на войне. Первые лавры дал ему штурм Карфагена, когда он впереди других взошел на городские стены. Потом он служил в Испании, в походе против кельтиберов, окончившемся несчастливо для Рима. Но Тиберий и тут принес большую пользу: он спас от верной гибели двадцатитысячный римский отряд.

Выше уже говорилось[42], что к середине II века до P.X. земля постепенно стала скопляться в руках немногих богатых людей, а самостоятельные крестьянские хозяйства исчезали с неимоверной быстротой.

Лучшие люди Рима прекрасно видели, что крестьянство погибает. К этим лучшим людям относился прежде всего кружок Сципиона Эмилиана. Один из самых близких друзей Сципиона, Гай Лелий, будучи консулом в 140 году до P.X., внес было закон о том, чтобы отобрать захваченные богачами казенные земли и раздать их крестьянам, но когда он увидел, какая буря поднялась в сенате, он взял свое предложение назад и был прозван за это мудрым.

Тиберий Гракх был своим человеком в кружке Сципиона. Юноша жадно прислушивался к речам поседевших в делах мужей и с каждым днем убеждался в том, что сенат действует своекорыстно, что крестьянство гибнет, что надо помочь ему и каждый день промедления затруднит эту помощь.

Братья Гракхн. Бюсты работы Эжена Гийома

Когда он ехал в Испанию, путь его лежал через Северную Италию; передвижение в то время было медленное, и путник вдоволь мог насмотреться на окружающее. И вот, что ни день, перед ним мелькала одна и та же унылая картина. Все почти земли были превращены в крупные поместья, находившиеся в руках богачей, а на них копошились толпы рабов. Звеня кандалами, понурив головы, тащились они за плугом или же присматривали за многочисленными стадами, и над ними с кнутом в руке стоял смотритель, не дававший им отдыха, заставлявший работать до полного истощения. По ночам их запирали в казармы, и нередко слышались оттуда душу раздирающие вопли – это наказывали провинившихся.

Куда девались свободные крестьяне, когда-то весело обрабатывавшие землю сообща с семьями! Тиберию не пришлось за все время увидеть ни одного клочка, где не было бы рабов и где не щелкал бы над их головами длинный кнут смотрителя.

Наконец Тиберию исполнилось 30 лет – возраст, в который по римским законам можно было сделаться трибуном.

Сообща с Аппием Клавдием, тестем его брата Гая, верховным жрецом Публием Крассом Муциалом, братом последнего Публием Муцием Сцеволой и другими стал обдумывать Тиберий свой проект и заручился обещанием поддержки с их стороны. А поддержка была очень ценна, потому что все они были людьми влиятельными, а Сцевола вдобавок рассчитывал сделаться консулом в тот самый год, когда Гракху предстояло быть трибуном, что действительно и случилось.

И мать Гракха, которую он обожал, стояла за необходимость реформ и уговаривала сына взять это дело на себя.

– Когда же наконец, – говорила она, обращаясь к сыновьям, – римляне начнут звать меня матерью Гракхов, а не тещей Сципиона!