Римская империя. Рассказы о повседневной жизни

Плиний крикнул служителю:

– Продолжай!

Перед ним развертывали новые свитки. Здесь были прошения провинциалов о назначении суда, жалобы на несправедливости, допущенные при раскладке налогов, на недобросовестность его подчиненных, заготовленные списки жителей, подлежащих воинской повинности, извещения о грабежах и убийствах, происшедших в различных местах.

С нетерпением отбрасывал от себя Плиний эти очередные бумаги, еле пробежав их глазами.

Но одна из них вновь привлекла его внимание. Какие-то неизвестные люди, называвшие себя «желающими блага божественному государю, его наместнику и всему народу римскому», сообщали из самых достоверных источников, что такие-то лица (имена их и местожительство были обозначены в бумаге) принадлежат к сообществу так называемых христиан. Дальше путано и безграмотно рассказывалось о безбожии, колдовстве, людоедстве, нечестии, злобе этих вредных людей, которые отказываются признавать бессмертных богов, оскорбляют священные изображения божественного Цезаря и несомненно подготовляют огромный заговор против государства.

Прочитав донос, Плиний задумался. Не в первый раз получал он их. И вообще эти странные люди, считающие богом какого-то Христа, доставили ему немало хлопот. Он не раз призывал к себе тех, на которых доносили. Он их спрашивал, действительно ли они – христиане, до трех раз спрашивал. И бывали такие случаи, что некоторые выказывали безумное упрямство. Таких приходилось даже предавать смертной казни, именно за упорство и неповиновение. Тех же, которые раскаивались в своем заблуждении, Плиний приглашал вслед за собой призвать богов и совершить возлияние перед изображением императора. Многие таким образом возвращались на путь истинный. Но что поражало Плиния, это искренние признания бывших христиан, что вся их вина состояла в том, что в известные дни они собирались до рассвета – петь гимны Богу и дать клятву не грабить, не бесчинствовать, не предавать товарищей, не делать зла другим людям, а потом у них бывал общий, очень скромный обед.

Правда, думал Плиний, это все-таки тайное сообщество, неразрешенная коллегия, которая не должна существовать согласно указу императора. Правда и то, что христиане отличаются нелепым и прямо безумным суеверием, но ведь это происходит от их невежества и темноты. И не карать их следует, а исправлять и просвещать.

Не по душе было Плинию и то, что доносы на христиан были безымянные: это он считал низостью и предательством.

В наш просвещенный век, думалось ему, действовать на основании таких доносов, внимать невежественным сплетням недостойно истинного римлянина. С этим надо покончить. И целомудренно чистый, святой, богоподобный Траян, наверное, согласится с ним. Он должен разрешить эти его давнишние сомнения.

И Плиний потребовал себе пергамент, самый чистый и прочный. Отпустив дежурных, он принялся за составление письма императору, в котором испрашивал у него совета, как следует поступать с христианами, которых много не только в городах, но и в селениях, и в деревнях.

Писал он долго. Уже брезжило утро, серое и опять дождливое, когда он кончил. Свернув свиток, Плиний встал. Голова у него кружилась. Все тело чувствовалось как чужое. Взглянул он на низкие шкафы, приткнутые по стенам: там было то, что он любил более всего, – книги, свитки. В отчаянии махнул он рукой. Скоро уже опять вставать и приниматься за бесконечные дела, судить, распоряжаться, проверять, принимать!

«Беспросветная, подневольная жизнь!» – проворчал он и, постучав молоточком, приказал вбежавшим рабам приготовить теплую ванну и легкий ужин.