Ланиакея

Глава 5

Мне показалось, мы прошли гораздо больше, чем четыреста метров; в трубе-тоннеле, заставляющем нас двигаться друг за другом, почти прижимаясь к покрытой переплетением толстых кабелей стене, в полутьме, вынуждающей постоянно глядеть под ноги, в оглушающе громком стуке сердец.

По крайней мере, мое стучало именно так.

Путь казался дольше еще и из-за Тамары Калины, которая рассказала нам все, что случилось с момента знакомства Андрея с его импринтом и до момента, как она переступила порог Надзора, чтобы написать признание.

Это была история отчаяния.

Это была история падения и мести.

Станислав Воробьев и Андрей Калина познакомились в ЧелГУ, где Андрей учился на факультете психологии и педагогики. Стас приходил в университетскую библиотеку, Андрей как-то тоже туда заглянул — так они и запечатлелись.

Тамара Калина с трудом приняла тот факт, что избранник ее сына — мужчина, вздыхала, думала о внуках, которых у нее никогда не будет, но все же заставила себя смириться. Ее сын был счастлив... что ж, она тоже должна быть счастлива. Стас казался неплохим парнем, хорошо учился, был сдержан и вежлив. Когда Андрея пригласили в «Ланиакею» по рекомендации профессора Вельского, он сразу же сказал, что поедет с ним.

Уже по приезду в Москву, когда Андрей предложил Стасу вместе сходить в отдел миграции, чтобы заявить о смене места пребывания, выяснилось странное. У Станислава Воробьева не было психопрактического паспорта. Он никогда не проходил диагностику и не был занесен в Базу, а способности свои развил сам, без оглядки на правила и законы.

Андрей видел, насколько силен его импринт. Он упрашивал Стаса пройти диагностику и больше не нарушать закон, но тот был категоричен. Его друзья — откуда у него в Москве сразу взялось так много друзей, спрашивала себя поначалу Тамара Калина? — поддакивали и рассказывали страшные истории о тех, кому насильно блокировали способности такой силы, просто потому что этот психопрактик пришел к диагностикам не сразу.

Андрей неохотно сдался.

Если не считать этого обстоятельства, все у них было хорошо. Стас работал удаленно и оплачивал их квартиру, Андрей прилежно учился и делал успехи. Тамара Калина приехала как-то навестить сына и улетела обратно в Челябинск с почти спокойной душой. Почти — потому что в доме все время ошивалась куча друзей, и их разговоры о правах психопрактиков и превосходстве их над «нулями» ей не понравились.

Беда пришла неожиданно. Еще вчера Тамара Калина говорила со своим сыном по скайпу, а сегодня Андрей ушел на занятия... и вернулся оттуда живым мертвецом.

Тамаре позвонил Стас, и сначала она не узнала его голоса из-за истерических рыданий. Он кричал, что ее сына убили, и что Джек Аткинсон, который это сделал, принес ему глубочайшие извинения, а после, как ни в чем не бывало, пошел пить кофе с друзьями.

Тамара прилетела в Москву и, узнав подробности, впала в состояние шока. Стас взял на себя все: покупал продукты и лекарства, встречался с адвокатами, писал ходатайства об экспертизах. Пока шло следствие, Андрей лежал в больнице. Калина приходила к нему каждый день, брала за руку, гладила по волосам... и никак не могла свыкнуться с мыслью о том, что ее мальчик, вот этот высокий красивый парень, открывающий глаза при звуке ее голоса, больше никогда не встанет с постели и не назовет ее мамой.

Она находилась в состоянии прострации достаточно долго, чтобы не заметить, как Стас и его друзья начали действовать.

Он проглядел все книги о вегетативном состоянии, которые смог найти. Забрался в архивы, где хранились данные о дестабилизированных психопрактиках... и узнал, что больше всего опыта работы с ними все тот же Джек Аткинсон. Вельский и Вагнер занимались здоровыми людьми, но Аткинсон, выбравший своей специализацией психиатрию, уже несколько лет вел исследования, целью которых являлось лечение дестабилизации.

Одно из исследований касалось использования управляемой стимуляции психических процессов. В прошлом году Аткинсону удалось добиться прогресса сразу у двух американских психопрактиков шестой категории, и эти люди успешно шли на поправку.

Андрей имел диссоциацию.

Андрей имел шанс.

Но Стас не был медиком, и даже если бы ему удалось украсть или купить лекарства, он не сумел бы рассчитать дозу и сделать все правильно. Смирив гордость и не обращая внимания на уговоры Калины, которая пока боялась лезть в мозг сына еще больше чем его смерти, он отправился за помощью к тому, кто был повинен в случившемся. Узнав расписание профессора Аткинсона от кого-то из своих новых друзей, Стас подкараулил его возле стадиона и попросил помочь.

— Профессор Аткинсон, вы наверняка меня не помните...

Джек Аткинсон выслушал его очень внимательно и сочувственно, но помогать не стал. Только напомнил Стасу, что мозг Андрея поврежден, и возвращение его личности, больной или здоровой, невозможно. Участливо и настойчиво профессор посоветовал принять смерть Андрея и не превращать остаток его дней в агонию.

Но Стас не мог принять эту смерть.

Идея фикс уже поселилась в его мозгу — и постепенно начала завладевать им, как постепенно завладевает организмом хозяина вирус-паразит.

Перво-наперво ему нужно было привлечь на свою сторону мать Андрея — и потому Стас начал с того, что рассказал Тамаре Калине о конференции психопрактиков. Фаина Голуб, Владимир Левин и Джек Аткинсон стали настоящими героями после убийства ее сына, заявил он, и мы гордимся этим. Видела бы она, с каким довольным лицом Голуб смотрела этот фильм!..

Только один из нас оказался по мнению Стаса разумным. Ковров, второй антиперцептор, бывший в тот день с нами на практике, дал показания против профессора Аткинсона — и уволился по собственному желанию сразу же после конференции, увидев, как далеко все зашло.

Но остальные благоразумием не отличались.

Стас терзал Калину рассказами о том, что на конференции фильм с ее сыном демонстрировали, как развлечение, и что теперь его сможет посмотреть любой желающий... посмотреть и восхититься слаженной работой убийц.

Сначала Тамара плакала днями и ночами напролет, разбитая и ошеломленная тем, как жесток этот высокомерный психопрактический мир к ее сыну, но постепенно слова Стаса стали оказывать свое действие — и оказалось, что ненависть и злоба могут придавать сил.

Они забрали Андрея домой перед Новым годом, и, обложившись трудами Аткинсона, Стас сделал первую капельницу со стимулятором. С лекарствами ему помогла медсестра из Центра, с которой его свел все так же один из друзей, которых вокруг Стаса и Тамары Калины становилось все больше. Их и с самого начала было много, поняла она уже позже. И у них была своя, не связанная со спасением ее сына цель... цель, о которой она узнала тоже намного позже.

Чтобы заработать больше денег, Стас стал брать больше заказов и просиживал за компьютером до поздней ночи. Казалось, ему больше не нужен был сон — все, что его интересовало в этой жизни, сосредоточилось в человеке, лежащем на кровати поодаль.

Капельница.

Работа.

Капельница.

Работа.

Капельница.

Андрей открыл глаза двадцать второго декабря утром. Он обвел свою комнату взглядом и сказал: «мама», и до конца дня Тамара Калина не отходила от сына, не веря своему счастью.

Но уже к вечеру у Андрея поднялась температура. Мозг начал выдавать потоки частиц-волн Телле, и Стасу, чья голова разрывалась боли, пришлось ввести в капельницу ингибитор, чтобы их подавить.

Андрей снова потерял сознание, и поток прекратился, а температура сразу же спала. Но отчаявшаяся мать уже была заражена надеждой. И она, как и Стас, теперь тоже была готова на все.

27 декабря Стас привез Тамару Калину поговорить с Аткинсоном. Он не собирался делать того, что сделал, но когда Аткинсон когда тот жестко сказал, что не намерен помогать, у Стаса не выдержали нервы.

Он оглушил его воздействием. Стер память, привез к себе домой и, приковав наручниками к трубе отопления в спальне Андрея, стал ждать, пока профессор придет в себя.

И пока Аткинсон пытался осознать, что случилось, спрятавшийся за дверью Стас поведал ему о том, как изменилась жизнь еще одной его ученицы.

Кристина Пучкова лежит в больнице, сказал он. Если умрет Андрей, она тоже умрет.

А потом умрет Фаина Голуб или Нестор Левин.

Или кто-то еще из учеников школы, или даже все.

— Мне нечего терять, профессор. Вы, конечно, можете убить Андрея, и тогда все решится само собой...

Но Джек Аткинсон не был убийцей. Когда Стас снова пришел к Андрею с капельницей и приготовился вводить лекарство в вену, он остановил его и попытался вразумить. Стас ударил его амнезией и стер часть воспоминаний из детства.

— Если не хотите лишиться всего, что помните, вы будете помогать. И Кристина, профессор, Кристина. Если я не позвоню кое-куда сегодня вечером и не скажу, что все хорошо, она умрет.

Выбора у Аткинсона не было. Он назвал список лекарств, которые могли бы помочь Андрею справиться с побочными эффектами от стимуляции, и рассчитал для Стаса их дозу.

Лечение началось.

Тамара Калина побоялась вмешаться тогда. Она верила, что Стас знает, что делает, и не жалела человека, который был во всем виноват. Тем более что наутро после третьей капельницы у Андрея снова резко поднялась температура, и способности его снова проснулись.

Тройка заставляла Джека Аткинсона тяжело дышать и хвататься руками за виски.

От четверки он сидел, скрючившись у стены и кусая губы — но Стас не выпускал его из комнаты, чтобы не пропустить момент, когда Андрею понадобится помощь.

— Стас, мне за него страшно, — говорила испуганная Тамара Калина после очередного приступа лихорадки. Градусник ее ужасал: 40-41 и даже 42, она никогда не видела у человека таких высоких цифр. — Вы уверены, что все делаете правильно? Вы уверены, что нам не нужно все это прекратить?

Но Стас читал книги. Он знал, что другие психопрактики тоже проходили через лихорадку и бесконтрольное воздействие, и что потом им стало лучше.

— Не вмешивайтесь, — отвечал он Тамаре, набирая лекарство в шприц. — Я спасаю его, я делаю все, чтобы его спасти.

Но это было не спасение. Это была игра со смертью, которая для Стаса очень быстро обернулась цугцвангом.

В середине января они перебрались в квартиру поближе к Центру реабилитации, чтобы Стасу не пришлось далеко ездить за лекарствами, которые теперь были нужны постоянно. Квартира была крошечная — Стас жестко экономил на всем ради лечения — и Тамаре Калине пришлось продать часть вещей и спать в кухне, на жестком диване, нещадно скрипевшем при каждом движении.

Но она сжимала руку Андрея — и он сжимал ее руку в ответ.

Это того стоило.

Калина ухаживала за сыном, как могла, но в конце января из-за постоянного нахождения в лежачем положении у Андрея все-таки развилась застойная пневмония — опасное заболевание, которое могло свести весь эффект лечения на нет. Аткинсон кое-как уговорил Стаса временно прекратить капельницы, и они целую неделю вдвоем почти не отходили от постели Андрея, сменяя друг друга днем и ночью.