Ланиакея

ЧАСТЬ 7. СВЕРХСКОПЛЕНИЕ ДЕВЫ. Глава 1

Я почувствовала, как отливает от моего лица кровь, как приливает снова, чтобы снова отлить. Он пришел, он появился здесь, я его увидела.

— Добрый вечер, — поздоровалась Алина Кирьянова-Крот, когда они на мгновение остановились возле меня, и я ответила «добрый вечер» так жалко, что только глухой бы не понял, что для меня он не добрый.

— Все уже в сборе. Ждут только вас, — сказала я, стараясь не смотреть на Дениса, который — я это чувствовала — смотрел на меня.

— Если ждете только нас, тогда не задерживайтесь, — сказал Денис, на мгновение останавливаясь перед раздвижными дверями и пропуская нас с Алиной вперед.

Я ускорила шаг и пошла первой.

Пока Дениса и Алину приветствовало высшее руководство Надзора, которое пока мне было незнакомо, но которое уже тоже появилось и стояло у своих мест в первом ряду, все наконец потихоньку начали рассаживаться. Денис занял свое место прямо передо мной, и я опустилась в кресло, пытаясь заставить себя дышать. Я изо всех сил старалась не ощущать его присутствие, но это было бесполезно.

Я скучала по нему.

Как же я по нему скучала.

Наконец Вик Долженков взошел к трибуне, и в зале воцарилась тишина. Темные глаза на мгновение остановились на Денисе, потом скользнули дальше.

— Добрый вечер, коллеги, я знаю, вы ждете, что я начну с новостей, — сказал он. — И я расскажу их, но сначала введу в курс дела новоприбывших сотрудников, чтобы мы все были на равных. Итак.

Говорил Вик очень взвешенно, речь была явно хорошо отрепетирована. Я словно снова увидела ту ночь и почувствовала ту панику, которая охватила нас, когда мы поняли, что Аткинсон пропал. На камерах слежения — их запись вывели на экран — было видно, что он вышел из здания через пару минут после полуночи, и что перед этим ему кто-то позвонил. Кристи вышла прямо следом за ним, и на записи было видно, что она какое-то время постояла у двери, а потом шагнула вперед — и упала, сраженная воздействием, пришедшим со стороны.

Сотрудники «Рембрандта» были опрошены Надзором... и ничего не знали. Никакого воздействия. Никакого внушения. Как будто все действительно просто совпало… ничего подозрительного, если не считать того маленького обстоятельства, что Аткинсон все-таки пропал, Кристи Пучкова превратилась в подростка, потеряв девять лет своей жизни в мгновение ока, а по Москве, как оказалось, спокойно ходит нелегальный амнестик шестой категории.

И еще одно обстоятельство в виде массовой гибели людей из-за мортального воздействия в доме рядом с Центром реабилитации. И это могло быть не совпадение. Никто в Надзоре не собирался отрицать такого варианта.

— Когда к Кристине Пучковой вернется память? — спросил кто-то.

— В конце марта, — ответил Денис, который поднялся на трибуну следом за Виком. — Она идет на поправку быстро, и сейчас ей восемнадцать, но нужно восстановить еще пять лет.

— Вы думаете, она что-то сможет рассказать? — спросил кто-то сзади.

— Мы не будем ее опрашивать, — ответил Денис снова. — Нам нужны только данные ретроскопии. Она станет возможной, как только к Кристине полностью вернется память.

То есть в голову Кристи заглянет специалист — ретрокогнитивный психоскоп и вытащит из ее головы не просто воспоминание, а всю картинку происшедшего в тот день. Это будет все равно, что просмотреть видео. Это будут доказательства, с которыми будет невозможно спорить, и они наверняка прольют свет на случившееся в декабре и, может, даже на то, что произошло несколько дней назад.

— Теперь по тому, что случилось на днях, — сказал Вик, когда Денису задали еще вопросы о состоянии Кристи и отпустили обратно. — Сегодня судмедэксперты дали предварительное заключение по жертвам. Это определенно воздействие мортала. Шестая категория. Данные по типу воздействия получим после того, как экспертиза предоставит заключение. Это в четверг.

— Что говорят американцы? Они связывают исчезновение Аткинсона и эти смерти? — спросил кто-то.

Вик пожал плечами.

— Пока конкретных заявлений не было. Они тоже ждут заключения.

Разумно. Эксперты еще не исследовали мозг жертв под микроскопом, еще не посмотрели на характер повреждений на уровне тканей и клеток, а предварительное заключение было только предварительным заключением, не более.

Но нужно было быть самоубийцей, чтобы совершать такое преступление и оставлять свидетеля. Как только некробиопсихологи вытащат того единственного выжившего из комы, они сделают с ним то же, что хотят сделать с Кристи — приведут психолога, и тот залезет к нему в мозг и извлечет наружу портрет убийцы.

И тогда федералам останется только найти его место регистрации. Вопрос с блокировкой способностей будет решен Советом этики с минимальными затратами времени.

Я слушала обсуждение, но слышала далеко не все. Ангина не прошла до конца, я все еще была не совсем здорова, а еще устала после перелета и чувствовала себя ужасно, находясь так близко от Дениса Вагнера, но не имея возможности его коснуться. Он же, казалось, и вовсе меня не замечал и говорил с кем угодно, кроме меня, когда все начали расходиться: с Нестором, с Дарьей Морено, с Алиной, с Виком... правда, с ним совсем недолго, и в разговоре их четко чувствовалась взаимная неприязнь, которую они и не скрывали.

И только когда мы уже вышли в холл, и Нестор стал прикидывать вслух, как проехать сначала до меня, а потом обратно к себе домой и успеть до полуночи, остановил его простой фразой:

— Фаина, вы можете поехать со мной. Мне сегодня в тот же район.

И мне осталось только попрощаться с Нестором и остальными, отдать Денису свой чемодан и покорно пойти следом.

Весь путь прошел молча. Мы добрались до самого дома «Ланиакеи» и встали во дворе, пустом и покрытом наледью, в которую к ночи превратилась грязная каша стаявшего под солнцем снега, и Денис, все так же не говоря мне ни слова, вышел из машины.

Я выбралась следом, готовая одновременно плакать, изображать безразличие, вопить и бог знает что еще, когда он приблизился, сжал меня в объятьях и поцеловал — просто поцеловал, решительно и неутолимо, зарываясь пальцами в мои волосы и практически оторвав меня от земли.

Я ответила на этот поцелуй так, как не отвечала на поцелуи никогда. Мне казалось: если сейчас я сдержусь, если испугаюсь силы своих чувств и попытаюсь их скрыть, все будет кончено.

И я потеряю его навсегда, хоть в мире психопрактиков потерять своего импринта невозможно.

— Ты больше не посмеешь говорить, что ты мне не нужна, — сказал Денис, резко разрывая поцелуй, но не отстраняя меня, а даже наоборот, прижимая крепче. — Никогда, Голуб. Ни при каких обстоятельствах, даже если тебе очень захочется меня задеть. Я запрещаю.

Он так же неожиданно отпустил меня и пошел к багажнику машины, чтобы вытащить мой чемодан. Я стояла позади и наблюдала за ним, ломая руки, но все же не выдержала:

— А ты больше не посмеешь весь вечер со мной не говорить.

— Фаина, да я бы выдал себя всем присутствующим эмпатам, если бы сказал тебе хоть слово. — Денис захлопнул багажник, обернулся ко мне с моим чемоданом в руке, и я увидела, что глаза и лицо его совершенно серьезны. — Разрешишь мне подняться?

Но я уже говорила:

— Ты зайдешь?

Я молчала, пока мы шли к подъезду, пока поднимались по лестнице, пока ждали лифт и поднимались на нем. Даже открывая дверь в пустую квартиру, где все еще стояла елка и, казалось, пахло духами Кристи, я молчала. Но когда Денис переступил порог, поставил мой чемодан в сторону и развернул меня к себе, обхватив руками за плечи, я поняла, что больше не могу.

— Пока я была дома, я думала над тем, что ты сказал мне тогда. — Он внимательно посмотрел мне в лицо, когда я заговорила, но перебивать не стал. — Я думала над твоими словами про эгоизм и защиту, и принятие... Мне так тяжело было признать, что ты прав, а я просто упрямо отрицаю правду.

Я закусила губу; Денис все так же молчал, позволяя мне самой вести нас туда, куда я хотела.

— А правда в том, что я хотела научиться защищаться только от людей, которые могли бы сделать мне больно, — промолвила я наконец, и горло вдруг отчего-то перехватило. Может быть, от того, что я впервые озвучивала это вслух. А может, от того, что я увидела в глазах человека, которому это говорила. — Но не от тех, кто мне дорог. Не от тебя....

— Разве ты не знала, Голуб, — сказал Денис негромко, — что самые дорогие нам люди как раз и есть те, что способы причинить нам самую сильную боль?

Я приникла к нему, и его рука обвила мою талию, а вторая сжала плечи и забралась под волосы, чтобы коснуться затылка. Я уткнулась лицом в свое любимое место на его шее и вдохнула его запах: солнце, северное сияние, мороз... А потом Денис скользнул ладонью по моей щеке и приподнял мое лицо, чтобы посмотреть мне в глаза.

— Я не должен был отпускать тебя, — сказал он просто.

— Я...

— Ты сказала, что хочешь уйти, и я позволил тебе, как и обещал, но я не должен был тебя отпускать. — Он провел пальцами по моему подбородку, проследил взглядом за движением руки, чуть задержавшись на губах. — Ты — мой импринт, Фаина. Когда ты узнаешь меня чуть лучше, ты поймешь, почему я рассказал тебе о своем запечатлении, а не признался в нем. Почему просто не сказал, что ни к кому и никогда еще не чувствовал того, что чувствую к тебе. Или что ты — единственный человек в мире, который с легкостью лишает меня способности скрывать свои чувства парой слов, прикосновением и улыбкой. Но когда ты много лет учишься контролировать себя так, как учились я и Джек, это не проходит бесследно. Мне приходится подавлять проявления чувств, потому что я — мортал, Голуб. Морталы не могут позволить себе эмоциональной нестабильности, даже из-за импринтов. Особенно из-за импринтов, потому что вы — единственные, против кого мы бессильны. — Будто не выдержав, он все-таки потянулся ко мне и коснулся губами моих губ, и договорил уже в перерывах между поцелуями. — Я прошу тебя, Фаина: никогда больше не говори, что ты мне не нужна. И не заставляй меня давать обещания, которые причиняют боль нам обоим.

Он целовал меня, пока у нас обоих в легких не кончился воздух... и пока, отступив, я не споткнулась о стоящий позади чемодан.

— Представь, что я начал это делать прямо там, где ты нас встретила.

Я засмеялась, разжала объятья и указала Денису на вешалку, куда, тут же стащив, повесила свое пальто.

— Оставляй здесь одежду и проходи. Я сейчас.

Я переоделась, сделала нам кофе и принесла это все в общую комнату, где стояли диванчик, книжный шкаф и кофейный столик. Телевизора мы с Кристи не имели, ибо обе предпочитали Интернет.

Денис стоял у книжных полок, когда я вошла, и разглядывал книжные корешки, задумчиво скользя по ним пальцами. Он заметил меня, но не обернулся, будто был слишком увлечен чтением названий книг, и заговорил, когда услышал звон стукнувшей о стол чашки.

— Первое правило волшебника.

— Мне нравится сериал, — сказала я, ставя вторую чашку на журнальный столик, где раньше стоял ноутбук Кристи, и садясь на диван, поджав ноги. — А книга нет. Скучная.