Ланиакея

Глава 11

Кровь по-прежнему ревела в ушах, а дыхание все никак не желало усмиряться. Я стянула с рук перчатки и обхватила холодный металл ладонями, как будто это могло унять мой безудержный гнев.

Успокойся, Голуб, успокойся. У тебя же почти истерика. Ты же почти сорвалась. Успокойся, успокойся, приди в себя...

— Ты иногда бываешь впечатляюще красноречива.

Когда он подошел, как снова оказался здесь? Денис стоял в трех шагах от меня и смотрел в окно. Казалось, он говорил не со мной, так что я ничего не ответила, а просто снова надела перчатки, тщательно расправила пальцы, огладила ткань, стряхнула пылинки….

— Да, — все-таки не выдержала. — Я знаю. Но ему не следовало сюда приходить и уж тем более не следовало хватать меня... — я заскрипела зубами, когда кровь хлынула в голову, — и что за дурацкая привычка у всех подряд меня хватать!..

— Ты пальцы переломаешь, если будешь так сильно цепляться за поручень. — Я едва снова не заскрипела зубами от его обыденного тона, но на сей раз сдержалась. — Тебе надо успокоиться, прежде чем возвращаться в зал, Фаина. Пойдем.

Денис протянул мне руку, и я как во сне подала ему руку и позволила повести себя по длинному коридору прочь от выхода из залов. В нарушаемой только музыкой тишине мои шаги звучали, как щелчки метронома — цок-цок-цок. Мы завернули за угол и пошли в направлении закрытого кинотеатра, и музыка стала чуть громче — почти настолько, чтобы можно стало разобрать слова.

— Oh the weather outside is frightful

But the fire is so delightful

Since we've no place to go

Let it snow, let it snow, let it snow…

Нет, сейчас меня раздражала даже эта легкая музыка.

Еще один поворот — цок-цок-цок по плиточному полу, в молчании, которое давало мне время на передышку, и сердце мое потихоньку начало усмирять свой бешеный злой стук. Еще цок-цок-цок — и следом за сердцем стало медленнее и дыхание, и даже мысли как будто перестали скакать со скоростью карусельных лошадок... и вот теперь на повороте, который должен был привести нас обратно после полного круга, Денис Вагнер это молчание нарушил.

— Что с тобой происходит?

Я дернулась, но его рука только сжала мою руку крепче. Я повернула голову, и даже в профиль его лицо было таким каменно-холодным, что мне стало не по себе. Сердце заколотилось, и я тут же уткнулась взглядом в носки своих «лодочек», чтобы не сдрейфить, когда произнесу вопиющую ложь.

— Ничего не происходит. Все хорошо.

— Значит, все хорошо.

Денис отпустил мою руку и остановился, и я тоже зачем-то послушно остановилась и повернулась к нему лицом. Светло-серые глаза были так близко, что я могла видеть золотистое сияние на кончиках его ресниц... и электричество, побежавшее по моим прикрытым почти невесомой накидкой плечам от этой близости, заставило волоски на моем теле встать дыбом.

— Значит, ничего не происходит, — сказал он, и интонация не предвещала ничего хорошего. — Значит, весь последний месяц ты не вела себя, как робот и не пыталась изобразить тот самый синдром эмоциональной бедности, о котором тогда сказал Джек. Значит, прямо сейчас мне привиделось, что ты была на грани истерики и не остановилась бы, если бы я тебя не остановил? Голуб. Я жду объяснений.

— А, это... — Я готова была провалиться со стыда под землю, так фальшиво это прозвучало, но тут же снова вспыхнула, когда поняла, что едва не начала лепетать оправдания. — А что я должна объяснять, если я ничего не изображала? Я просто... сосредоточилась на экзаменах, вот и все. Ты же помнишь, что я рассказывала тебе о змейке, о той второй Фаине, которая помогает мне с телекинезом?

Он не ответил, и только глаза становились все холоднее.

— Так вот, я расслабилась в последние дни... сама не знаю, почему, и она перестала появляться, совсем, вообще!.. Пришлось внушить себе, что меня приперли к стенке. Пришлось сконцентрироваться... А Вадим... Вадим просто попался мне под горячую руку. Он достает Кристи каждый день. И он на самом деле перешел все границы, когда меня схватил, разве нет?

— Невероятная история. — Если бы моя рука еще не помнила тепло его пальцев, я бы решила, что говорю с киборгом, настолько это было безэмоционально. — Будет продолжение?

Я стиснула зубы.

— Нет.

— Так вот, Голуб, я вижу, что именно происходит, и мы оба знаем настоящую причину. — Я покрылась холодным потом от этих слов и едва не рванула прочь, но взгляд будто пригвоздил меня к месту. — Ты думаешь, я ничего не понял тогда из твоего «обещания». Ошибаешься. Ты думаешь, я не понимаю, что за тактику ты выбрала и почему? Тоже ошибка. Фаина, мне даже не нужно угадывать, почему ты изменилась. Только одно обстоятельство может повлиять на психопрактика так сильно, что он становится тенью самого себя.

— Но если ты все знаешь, — запинаясь, проговорила я, — если ты все видишь, то зачем тогда спрашиваешь?

— Я хотел услышать это от тебя, — сказал он честно. — И теперь, раз я все-таки прав, ты должна прекратить все это, пока все не зашло слишком далеко. Пока это вижу только я и наверняка Кристина, которая тебя знает, но скоро это начнет сказываться на учебе, и твое состояние увидят другие. И тогда, Фаина, твой срыв станет только вопросом времени. А если будет срыв... антиперцепции тебе не видать, как своих ушей.

Я понимала, что он прав, но я не могла говорить с ним о моем импринтинге вот так просто. Ему было легко говорить, было легко давать советы. Но мои ладони горели слишком явственно, чтобы это можно было игнорировать. И сердце сжималось слишком сильно при одной мысли о том, что вот если сейчас я прекращу — то выдам себя с головой, и тогда от его участия не останется и следа. Только жалость.

А мне не нужна была его жалость.

Меня вдруг охватила смертельная усталость при мысли о том, что кроме сражений с самой собой мне приходится сражаться и с ним тоже.

Сегодня.

В последний день.

В миг, когда, стоя напротив него в пустой галерее «Рембрандта», я поняла одну простую мысль.

Для меня больше не имело значения наличие у Дениса Вагнера импринта. Оно причиняло мне боль, пробивало во мне дыры с каждым ударом сердца — но не имело для меня значения, как не имело значения для Вадима Мартынова то, что у его любимой Кристи есть другой.

— Но если все это видишь только ты, — сказала я, зацепившись за единственную ясную мысль в своем потоке мыслей, — и если на учебе это, по крайней мере, пока не сказалось, то разве это не значит, что я выбрала верную тактику? Разве это не значит, что я справляюсь?..

— Ты прекрасно справляешься, Голуб, — сказал Денис, и легкая ироничная и совершенно непонятная мне усмешка тронула уголок его губ.— Намного лучше, чем с этим справляюсь я.

Он притянул меня к себе так быстро, что я не поняла, что происходит. Только что я стояла в шаге от него, а вот уже оказалась в его объятьях, глядя на него снизу вверх, задыхаясь от этой близости и понимая, что это просто не может быть правдой ни здесь, ни сейчас, ни в параллельном мире, ни в тысяче самых нереальных миров.

И я могла только начать считать его ресницы — одна, две, три, миллион…

И я могла только подумать о том, что если сейчас он меня отпустит, то я просто рассыплюсь на части прямо здесь, посреди галереи, которая отделяет день от ночи.

В следующий миг так просто, как будто это было нужно сделать уже давно, Денис Вагнер наклонился ко мне, и его идеальные, так редко улыбающиеся губы коснулись моих.