Ланиакея

ЧАСТЬ 6. МЕСТНАЯ ГРУППА. Глава 1. ДЕНИС ВАГНЕР

В Зеленодольск в ту весну Денис поехал с неохотой. Город с каждым годом становился все более похожим на призрак: пустые улицы, закрытые двери магазинов, заколоченный кинотеатр, новостройка на Солнечной Горе, в которой так и остались не выкупленными больше половины квартир.

Обладатели способностей его покинули.

Тем, кто остался, было не до кинотеатров.

Денис не любил Зеленодольск, и город отвечал и ему, и другим психопрактикам взаимностью. Он приехал сюда из-за картины Федора Солнышкина, известного на всю Россию художника, которым восхищался и картины которого собирал уже несколько лет. Федор Солнышкин умер в день Вспышки от остановки сердца. Его дочь Ярослава не так давно объявила на официальном сайте отца, что хочет продать несколько его картин и ищет хороших покупателей.

Та картина, о которой шла речь, и за которой так долго охотился Денис, называлась «Представительная кошка» и изображала рыжую кошку в шляпе. Эта была последняя картина в серии из шести, изображавших антропоморфных кошек, и пять других у него уже были. Связавшись с Ярославой лично, Денис без труда смог убедить ее продать «Представительную кошку» именно ему.

Каждая из «кошачьих» картин Солнышкина оценивалась в пятьдесят тысяч долларов. На том и сошлись.

— Денис. — Муж Ярославы Максим Бернштейн вышел встретить его за территорию приюта и подал руку для рукопожатия, одновременно пытаясь пригладить другой рукой взъерошенные светло-каштановые волосы. — Как добрались? Хотите кофе? Яра сейчас приедет, поехала за дочерью в детский сад.

— Не откажусь, — сказал Денис.

Пока они шли по дорожке, ведущей к кафе, Денис разглядывал приют. Он был похож на маленький городок: двухэтажное главное здание с ветеринарной клиникой на первом этаже, склад, вольеры, огромное поле для выгула животных, несколько жилых домиков и кафе для персонала.

Максим рассказал Денису, что здесь постоянно живет около сотни кошек и собак. Здесь же нашлось место и многим оставшимся без работы после Вспышки зеленодольцам.

— Кто-то выгуливает животных, кто-то работает в кафе, кто-то следит за порядком в офисе, — перечислил он. — Мы постарались устроить всех желающих. Некоторым просто больше некуда идти.

Ярослава оказалась приятной блондинкой с несколько надменными чертами лица, на вид чуть старше своего мужа. Пока Денис читал договор купли-продажи, Дина Бернштейн, светловолосая и зеленоглазая, забралась на диван между Денисом и своим отцом и уселась, болтая ножками в белых кроссовках, так запросто, словно ей было тут самое место.

И пусть эта девочка была совсем не похожа на Хельгу, но сердце Дениса дрогнуло. Хельга бы тоже не церемонилась. Он бы тоже ее разбаловал и позволял бы ей все на свете, лишь бы она была рядом.

— Топотушка Дина. — Бернштейн улыбнулся дочери, и девочка заболтала ногами еще сильнее. — Как день прошел, рассказывай.

— Я спряталась от воспитательницы Ольги Николаевны. — Дина широко улыбнулась сначала отцу, а потом и матери. — Она меня долго искала.

— Да-да. Целый час весь детский сад искал нашу дочь, — сообщила Ярослава мужу. — Вы посмотрите, какая она довольная. Ольга Николаевна поседеет с тобой.

— И тогда она будет красить волосы в красный цвет? — Видно, это была какая-то семейная шутка, которую Максим тут же поддержал:

— Или в зеленый. Сделает лужайку на голове, заведет там птичек...

Дина прыснула в кулачок.

— И кроликов?

— И даже бурундуков, — подмигнул Максим, и девочка запищала от смеха.

Денис подписал договор и передал Ярославе ее экземпляр, оставив себе свой. Картину, бережно упакованную в бумагу, она достала из шкафа и отдала ему так осторожно, словно та была сделана из стекла.

— Спасибо, — сказал он. Ярослава сжала губы, но он успел заметить, что они дрожат. — Хотите, я оставлю вам свой адрес в Москве? Если будете там, можете заехать.

— Папа был бы рад тому, что все кошки собрались в одном месте, — сказала Ярослава, погладив бумагу. Кивнула, поглядев на мужа. — Хочу. Мы редко бываем в Москве, но вдруг. — Денис вписал адрес в планнинге, который она ему подала. — Поужинаете с нами? Мы живем здесь, так что далеко идти не придется. Я знаю все о картинах, с удовольствием расскажу. Вы знали, что «Мурчащая пестрая» — это я?

Денис сказал, что не против. Только сначала сделает пару телефонных звонков.

— Связь лучше ловит за воротами, — предупредила Ярослава, виновато пожав плечами. — Уж так у нас в глубинке, простите. Одна вышка и та работает абы как.

Он вышел за ворота приюта, к стоянке, и набрал свою помощницу и любовницу Дарью, поделиться успехом. Они поговорили, и Денис уже положил трубку и направился к воротам, когда услышал позади возмущенный женский голос.

Какое-то неясное чувство правильности происходящего заставило его обернуться.

...Она быстро шла по тротуару на противоположной стороне дороги: невысокого роста девушка в синем длинном платье, развевающемся волнами при каждом ее шаге, и говорила по телефону, почти выкрикивая слова.

— Кать, это катастрофа, это просто эпик фейл! — Ветер швырнул ей в лицо каштановые волосы, и она отбросила их нетерпеливым жестом, как делала, видимо, уже много раз. — Свадьба уже завтра, а единственный нормальный мастер в городе звонит мне и говорит, что ее увезли в больницу с аппендицитом. Я понятия не имею, что буду делать! Где я в семь вечера найду парикмахера? Это просто катастрофа!

Денис опомнился только когда понял, что сделал несколько шагов в сторону незнакомки, пытаясь — нет, не прислушаться к разговору, который его не касался, — поймать новый отзвук ее голоса.

Увидеть ее лицо.

Побыть в одной с ней реальности.

А потом другая реальность настигла его, и он понял, что отныне его жизнь не будет прежней.

Денис едва слушал Ярославу, едва понимал, о чем говорит Максим, провожая его до ворот... Растерянность, смешанная с раздражением и досадой, клубилась в нем, мешая мыслить и трезво рассуждать.

Нет. Нет, эта девочка — сколько ей лет? семнадцать? восемнадцать? — не может быть его импринтом. У него есть планы на жизнь, которые он не собирается менять из-за синего платья и «эпик фейл». Он не собирается возвращаться в Зеленодольск снова в ближайшие пару лет, а, может, и больше… Нет, нет… Глупости, это не может быть навсегда и так фатально, как говорят психопрактические учебники, которые он — и тут логика давала сбой — составлял и проверял сам.

Это всего лишь особенность мозга.

Притяжение, с которым, если его не усиливать, он легко справится. Он не животное, поддающееся инстинктам. Он — ученый, которому есть чем заняться помимо любви.

Денис уехал из Зеленодольска сразу же, как позволили дела. О девушке в синем платье он старался не думать, и это — во всяком случае, ему так казалось, — ему удавалось, но ровно до момента, пока осенью следующего года, войдя в аудиторию, полную первокурсников психологического факультета ТюмПУ, он не услышал знакомый смех и не увидел лицо, которое так безуспешно пытался забыть.

— Голуб Фаина.

— Это я, — сказала она, и когда взгляды их встретились, первой испуганно отвела глаза.

***

К концу первого учебного года Фаины Голуб в ТюмПУ Денис понял три вещи.

Его импринт — самый противоречивый человек в мире.

Она боится его до полусмерти.

Она — потенциальный антиперцептор высокой, возможно, шестой категории, а значит, он должен рассмотреть ее кандидатуру для «Ланиакеи».

Для Дениса следующий год в ТюмПУ должен был стать последним. Высшая школа психопрактиков наработала свою собственную научную базу, и он мог преподавать и одновременно вести исследования там, не прыгая постоянно с одного конца страны на другой. То, что Фаина Голуб проявила способности такого уровня, означало, что им придется работать вместе.

Она будет близко.

Она будет на расстоянии тысячи километров от голубоглазого Рафаэля Ахметшина, чье присутствие рядом с Фаиной заставляло Дениса напоминать себе, что он — преподаватель, а значит, должен относиться к студентам объективно и не думать о том, чтобы отстранить Ахметшина от занятий до конца года только за то, что тот сказал ей несколько слов.

Они не прикасались друг к другу, хоть Фаина и теряла вечно — его это даже забавляло — свои перчатки. Денису казалось иногда, что это ее бессознательное таким образом протестует против попытки контроля, но как бы то ни было, что в перчатках, что без Фаина Голуб избегала прикосновений. Ахметшин не был исключением... но друг на друга они смотрели.

Говорили.

Обменивались шутками, за которыми даже на лекции иногда следовал взрыв веселого смеха.

— Голуб, Ахметшин. Не расскажете нам всем, что смешного вы нашли в законе о психиатрической помощи?

Улыбка моментально сползала с ее лица.

Она была младше на двенадцать лет — целая жизнь, целое потерянное поколение детей, получивших после вспышки способности, справиться с которыми было под силу не любому взрослому, — и в свои девятнадцать уже имела печальный опыт общения с правосудием. Денис помнил тот день, когда услышав, как кто-то нерешительно ходит возле кабинета декана, выглянул за дверь и наткнулся взглядом на бледное лицо, крепко сжатые губы и почти черные от волнения синие глаза.

Фаина не посмела возразить, когда он потребовал рассказать, что случилось. Отдала ему бумагу и замерла рядом, бессознательно вздернув подбородок и готовая к порицанию и насмешкам.

Вот только ему было не до иронии.

Пока Денис читал решение суда, слушая ее сбивчивые объяснения — и борясь с желанием сделать шаг ближе, а потом еще ближе, так, чтобы Фаина оказалась в ловушке у стены коридора и не смогла отвести взгляда, когда он окажется на расстоянии выдоха, слетающего с губ, — реальность вокруг колебалась, плыла и наполнялась жизнью.

Она снова стала серой и плоской, когда, отдав ему решение суда, Фаина ушла.

Так просто. Словно кто-то выключил цветовой фильтр.

Лето показалось ему бесконечно долгим и пустым. Он расстался с Дарьей, оборвав их отношения прежде, чем они стали для обоих в тягость. Работа всегда приносила ему успокоение, так было и на этот раз. Денис закончил монографию, которую должен был представить руководству ТюмПУ в конце лета, подобрал материал для новых статей, начал готовиться к всероссийскому слету психопрактиков, который должен был состояться в сентябре, и заодно и к европейскому, который ожидался в апреле.

Проект «Кристина Пучкова» тоже требовал много времени. Девочка, которую они с Вишневской спасли от смерти и ментального самоуничтожения много лет назад, наконец научилась владеть способностью в полной мере, и тоже была готова к «Ланиакее». Этот вопрос даже не обсуждался. В случае с Кристиной все было решено уже давно.

А вот в случае с Фаиной Голуб решение было принято не сразу.

После отбора Смолькина сказала ему, что у нее есть сомнения, и что по Фаине окончательный ответ даст Москва. В последние два года Тюменский центр дважды перестраховывался и отсылал протоколы исследований Совету — из-за инцидента с челябинским психоскопом Филатовой, допустившей нестабильного студента к учебе, из-за собственных ли сомнений, Денис не знал, но в этом не было ничего особенного. В Совете «любили» быть нужными и важными. То, что Фаина Голуб сразу же пройдет проверку на высшем уровне, будет дополнительным свидетельством его к ней объективного отношения.