Ланиакея

Глава 8

Она сидела на стуле и смотрела прямо перед собой: хрупкая, болезненно бледная девушка с длинными золотистыми волосами, рассыпавшимися по прикрытым больничной пижамой плечам.

Напротив, за большим столом, сидели три человека в белых халатах, а сбоку — еще трое в деловых костюмах с лицами, похожими на безжизненные маски. Надзор — о да, они и были похожи на тюремных надзирателей, и они надзирали за ней, не упуская из виду ни на миг, словно боялись, что она вот-вот вскочит и побежит прочь.

Вот только ей было некуда бежать.

Говорили с ней только врачи, строго по очереди, подавая друг другу отрепетированные реплики. Их голоса были холодны, а слова — безразлично-жестоки, хоть и сопровождались вежливым «пожалуйста», таким же фальшивым, как и приветливость на их лицах.

— Милана, как вы себя чувствуете сегодня? Поговорите с нами.

— Милана, расскажите нам о том, что случилось с вами в день, когда вы потеряли память. Вас ведь пытались изнасиловать. Это так?

— Милана, расскажите нам о ваших родителях. Какие у вас были с ними отношения?

— Милана, вы помните, как ушли из дома? Помните, как оказались в Тюмени?

Она не слушала. Ее испуганный взгляд метался по кабинету, ища среди чужих хоть одно знакомое лицо, пальцы цеплялись за больничные штаны, собирая ткань в складки, и с губ не срывалось ни звука.

— Не бойтесь, никто здесь вас не обидит. Мы хотим только помочь вам вспомнить все как можно скорее. Стимуляция позволит вам вспомнить все и сразу, и это не больно, мы вам гарантируем. Ваши родители готовы подписать согласие, если вы согласитесь. Милана, мы правда хотим вам помочь.

Но на самом деле им было все равно. Всем им было все равно, и слова все рассыпались и рассыпались вокруг нее, заставляя ежиться, сжиматься на стуле, подтягивать колени к груди и оглядываться, кусая губы, в поисках спасения.

— Так, ладно, все бесполезно, — не выдержал, наконец, один из мужчин, сидящих сбоку, и от звука его резкого голоса она вздрогнула и сжалась еще сильнее. — Ваша пациентка не идет на контакт, и подписывать, я так понимаю, никто ничего не собирается. После конференции я отправляю запрос в Совет. Закон о морталах никто не отменял. Совет одобрит, и мы все сделаем.

— Но по документам Милана Савельева — не мортал, — возразили ему люди в белых халатах. — Милана Савельева не проходила психодиагностику, в ее мозгу не были обнаружены клетки Телле, и она не является амнестиком. А Кристины Пучковой больше не существует.

Она дернулась, но никто словно не заметил.

— И тем не менее ваша несуществующая Кристина Пучкова, — она издала еле слышный писк, но никто не обратил внимания, — была признана морталом без проблем, так что здесь дело только в формальностях. Это один и тот же человек. Сколько вам нужно дней? Два, три? До конца недели управитесь?

Один из врачей сухо и неприятно рассмеялся.

— Коллега, я советую вам перечитать курс судебной психиатрии и конкретно, тот раздел, где говорится о психолого-психиатрической экспертизе. Это вовсе не формальности, и без решения суда мы не можем...

— А я вам советую почитать курс юриспруденции и конкретно, тот раздел, где говорится об упрощенной процедуре признания психопрактика обладателем смертельных способностей. И судебную практику не забудьте. Этого несуществующего по вашим словам мортала необходимо как можно скорее ввести в правовое поле и обязать...

Ее резкий пронзительный крик перекрыл их голоса.

— Я существую!

На мгновение воцарилось молчание, а потом один из врачей вскочил, одновременно подавая знак кому-то стоящему у нее за спиной.

— Милана, все хорошо, успокойтесь.

Но она вцепилась в стул обеими руками и, закрыв глаза, закричала снова:

— Я существую!

— Милана, спокойно, спокойно, — бормотали вокруг, — никто не говорит, что...

— Я существую!

Ее стала бить мелкая дрожь, по лицу потекли слезы, но чья-то мускулистая рука почти тут же ухватила ее за плечо, задирая рукав больничной рубашки, чтобы воткнуть в ее тело острую иглу. Она ударила по этой руке.

— Я существую!

И снова, чтобы понял каждый.

— Я существую!

Она кричала, пока силы ее вдруг резко не покинули, а потом ее просто вывели из этой комнаты, вялую и безразличную ко всему, и люди в халатах и без продолжили обсуждение, как ни в чем не бывало.

***

Я подтянула колени к груди, как и Кристи на видео, обхватила их руками и уперлась подбородком, стараясь сдержать кипящее внутри негодование.

Как они могли так с ней поступать? Как могли решать судьбу Кристи без нее, превращать ее в объект применения глупых законов, в бессловесного носителя способностей, мнение и чувства которого им были не интересны?

Им ведь даже было все равно, что Милана помнит только несколько последних месяцев своей жизни, а Кристи так вообще совсем недалеко ушла по воспоминаниям от дня, когда Денис и Вишневская нашли ее в буквальном смысле на помойке.

Они считали, что дело стоит того. Дело... Амнестик. Джек Аткинсон. Огромный носовой платок, которым российский Надзор надеялся утереть нос американцам — а они-то наверняка рыли землю копытом в ожидании команды начать собственные поиски.

— Они отложили разговор о стимуляции на месяц, — сказал Денис, и это была не победа, а лишь отсрочка неизбежного. — Мне и Вишневской придется полететь туда и присутствовать в качестве консультантов с прямым докладом Министерству о каждом дне лечения. Это было наше условие.

— И когда ты улетаешь?

— В воскресенье утром. Мое заявление на увольнение подписано, так что все официально.

— На увольнение?! — Мне показалось, я ослышалась. — Но как же ТюмПУ?

— Фаина, я уже давно работаю здесь на одну десятую ставки. Последние полгода и вовсе провел в «Ланиакее», ты не заметила?

— Заметила, — сказала я и снова уткнулась подбородком в колени. — Но я не думала, что все настолько... определенно.

Был вечер. Мы сидели на скамейке у ТЦ «Город», где в этом году устроили самый большой в Тюмени открытый каток, слушали разносящийся над катком голос Перри Комо и говорили о Кристи. Было относительно тепло, градусов пятнадцать ниже нуля, и я не надела шапку, и Денис уже через пять минут после того, как мы вышли из машины, настоял на том, чтобы я надвинула на голову капюшон.

Я сделала вид, что возмущена его приказным тоном.

— Эта Милана сейчас как человек из прошлого, — пробормотала я, не отрывая подбородка от колен. — Представляешь себе: вчера ты жил в мире, где люди пользуются телефонами-кирпичами и «аськой», а сегодня существуют адронный коллайдер и виртуальная реальность. — Я поколебалась. — Она ничего не говорила о... о моменте травмы?

— Не говорила. А они расспрашивали ее, чтобы вызвать Кристину. Не более.

Давили на самое больное место, специально, намеренно, целенаправленно. Я аж заскрипела зубами, когда это представила.

— Но Кристи не вышла.

— Не вышла. Психотерапевтические методики с Кристиной не работают, Голуб, в этом и загвоздка. Обычно травмирующий момент является для человека с диссоциативным расстройством триггером, он запускает смену личностей, позволяет вызвать на свет Альтер-эго, защитника. Но Кристина не появляется, а Милана только все больше закрывается и уже почти не отвечает на вопросы. Ее биологические родители прилетят на следующей неделе из Игарки. Надеемся на них.

Я чуть повернула голову, хоть все равно ничего кроме капюшона и не увидела.

— Игарка? Но это же ужасно далеко от Тюмени. Они что, были здесь, когда Кристи потеряла память в первый раз?

— Я не вижу твоего лица, когда говорю с тобой. Мне это не нравится. — Денис взял меня за руку и потянул за собой на лед, и по моим губам скользнула улыбка. Мы покатились по льду так, лицом друг к другу, медленно и неторопливо — Знаешь, что такое диссоциативная фуга?

— Нет, — сказала я. — А что это?

И он рассказал.

В далеком начале двадцатого века жила известная писательница Агата Кристи. Жила она со своим мужем Арчибальдом, не ведая бед, пока вдруг однажды, через короткое время после смерти своей любимой матери, не узнала, что Арчи ей изменяет с женщиной по имени Нэнси Нил. Была громкая ссора, муж Агаты просил развода... а на следующее утро после ссоры Кристи села в свою машину и уехала куда глаза глядят.

Агаты не было одиннадцать дней. Газеты трубили, что муж убил ее во время ссоры, а тело закопал в огороде, строились догадки одна страшнее другой... Но на одиннадцатый день Арчибальд нашел Агату живую и невредимую в отеле на другом конце Англии, где она жила под именем Терезы Нил. Как она туда попала и почему назвалась по фамилии любовницы мужа, Агата не помнила. О том, что она сама подавала в газету объявление о розыске родни Терезы Нил — тоже.

Врачи, обследовав Агату, пришли к выводу, что у нее на фоне потрясения от смерти матери и измены мужа возникла одна из разновидностей диссоциативного расстройства — фуга, от латинского «бегство» (прим. — история реальная, как и предполагаемый диагноз).

История знает сотни таких примеров — рассказов о людях, вдруг снявшихся с места, забывших о доме и семье и уехавших далеко-далеко, чтобы начать новую жизнь с новым именем и новой судьбой. Среди них были те, что не возвращались.

Агате повезло. Она вернулась.

— Кристи тоже сбежала оттуда, где ей причинили боль, — сказала я, имея в виду уже свою Кристи, а не ту, английскую.

— Да, — сказал Денис. — Те парни, что попытались ее изнасиловать, сознались сами, когда полиция выдвинула версию о том, что Милану убили и утопили в Енисее. Скрываться не было смысла. Игарка — маленький городок, Голуб, вроде Зеленодольска. Все друг друга знают.

Он говорил о Зеленодольске так уверенно, что мне стало любопытно.

— А ты был у нас?

— Почти три года назад. Совсем недолго. Приезжал, чтобы купить картину вашего художника Федора Солнышкина... знаешь такого?

Я вцепилась в руки Дениса так, что стало больно, но тут же опомнилась и сделала вид, что потеряла равновесие. Денис подхватил меня и удержал, и я едва совладала с собой и не рванулась из его объятий, потому что на какое-то мгновение его близость — импринтинг — стала для меня почти невыносимой.

— Что с тобой?

Но я только замотала головой и зажмурилась из всех сил, уговаривая себя дышать. Меня колотило так, что Денис наверняка это почувствовал, но я не могла, просто не могла в ту же секунду взять себя в руки.

Три года назад. Три года. Три. Три, Три, Три...

— Голуб. — Он сам стащил с меня капюшон, когда усадил обратно на скамейку, и обхватил мое лицо руками. — Фаина, посмотри на меня. Что произошло, в чем дело?

— Ничего. — Я тут же ухватила его за руки и не позволила себя отпустить. — Голова закружилась, ничего страшного.

Я могу быть его импринтом.

Мысль пронзила меня, заставив снова замереть, и совершенно нелепое чувство, близкое одновременно к полному счастью и почти ослепляющему яркому облегчению, сжало грудь.

Я могу быть его импринтом.

Три года назад я была в Зеленодольске, и если Денис Вагнер тоже был там, то он мог меня видеть. И, конечно, сама я у него не спрошу, но это значило, что даже если Ника права и угадала, у меня появилось то, чего не было все это ужасное время, пока я думала и сводила себя с ума.