Ланиакея

Глава 2. ДЕНИС ВАГНЕР

Денис написал заявление на перевод на 0,1 ставки в ТюмПУ с начала июля. Он должен был приезжать в Тюмень только как научный руководитель, не чаще раза в два месяца, если не потребуется срочное присутствие. Теперь основной его базой становилась «Ланиакея». Психопрактики высоких категорий, обладатели уникальных способностей и феномены человеческой психики — именно то, чем он хотел бы заниматься, будь такая возможность дана ему с самого начала.

Джек Аткинсон, прилетевший из Америки, должен был заниматься изучением диссоциации. Их совместное исследование могло перевернуть представления о причинах диссоциативного расстройства личности. Так уж вышло, что среди этого потока было много тех, чей разум после Вспышки раскололся на части.

Денис знал, что ему придется показать студентам психоскопию, проведенную Варварой Копыловой — это была программа, утвержденная Министерством и одобренная Советом, и вот уже шесть лет он внешне бесстрастно наблюдал на экране последствия самой большой ошибки в своей жизни — так часто, что знал каждое мгновение этого видео наизусть.

Он не думал, что то, что ее увидит Фаина Голуб, причинит ему такую боль и вызовет такую растерянность.

Аффект (прим. — тут кратковременные сильные эмоциональные переживания) был настолько сильным, что он даже не смог встретиться с Фаиной взглядом, отвернулся к экрану, на котором бежали по полю мальчик и девочка — сам Денис и крошка Ильзе Траубе — и секунда за секундой просмотрел запись снова, как будто мог найти в ней что-то, что не увидел за предыдущую сотню раз.

Ему нужно было увидеть ее сразу после, чтобы просто прийти в себя, но прозвенел звонок, дверь открылась — и на пороге стояла совсем не та ученица, что была ему нужна.

— Где Голуб? Я сказал прийти вам обеим.

— Она... — Денис видел по глазам замершей у порога Кристины, как ей не хочется отвечать на этот вопрос. — Фаина, наверное, не придет.

— Наверное, не придет? — Он еще никогда не говорил с ней настолько резко, и Кристина сжалась и побелела так сильно, что стала похожа на фарфоровую куклу. — Это она сама вам так сказала?

— Мы... нет, я и Фаина, мы вышли из аудитории и...

— И?

В ее глазах теперь плескался самый настоящий испуг.

— Денис Николаевич...

— Кристина, вы ведь совсем не хотите мне лгать, — сказал Денис, обрывая то, что было неприятно им обоим, и ее нежное лицо отразило такое облегчение, что он едва не извинился за свой напор. — Вы ведь не знаете, почему она не пришла.

— Не знаю, — с готовностью согласилась она.

— Ладно. Проходите, не стойте на пороге. — Он махнул ей рукой в сторону кресел, уже взяв себя в руки, хоть внутри все еще и бушевала буря. — Помните, мы с вами еще в Тюмени беседовали насчет наших практик с ремнестиками? Я и профессор Аткинсон посоветовались...

Фаине Голуб достаточно было переступить порог его кабинета на следующий день и улыбнуться ему, чтобы встревоженный и покрывшийся зыбью нестабильности мир Дениса Вагнера встал на место.

Так просто. Так правильно. Так легко.

И чем дальше, тем проще, правильнее и легче.

Ее неудачи Денис воспринял почти со смирением — быть по-другому не могло, он и сам знал, что слишком требователен и слишком многого хочет от психопрактика, который просто в ужасе от своих собственных способностей. Когда ТюмПУ вызвал его для дел, которые невозможно было отложить, он тоже почти смирился с тем, что по возвращении с проектом «Фаина Голуб» придется заканчивать.

Но в огненном городе, на улицах которого они встретились несколько недель спустя, она назвала его по имени.

В том алом пламени ее до полусмерти напуганный разум почти погас — и возродился, как Феникс, чтобы показать свою истинную силу себе и другим, чтобы дать, наконец, первое сражение терзающим ее демонам страха и одержать первую и самую важную победу.

...Он раньше не верил в существование непреодолимых сил.

***

— Денис, наши места здесь.

Айзанат отпустила его руку и вошла в ложу первой, но Денис не обратил на ее слова внимания: в сером платье, облегающем фигуру, с волосами, мягкими локонами обрамляющими лицо, в конференц-зал вошла его импринт. Он знал, что его глаза сейчас ничего не выражают, и только поэтому позволил себе скользнуть по Фаине взглядом, отмечая уже знакомое ему выражение лица: крепко сжатые губы, чуть сдвинутые брови, решимость в синих глазах.

Она определенно была готова к бою.

Она собиралась сделать ровно то, от чего он ее защищал: войти в клетку ко львам, официально именуемым «антипсихопрактическая пресса», превратить свою жизнь в череду телевизионных шоу и бесконечных интервью, разрушить все то, чего она добивалась таким трудом почти целый год — и по причине, которая ему была абсолютно непонятна.

И Денис злился.

Ему хотелось оттащить ее за руку от ее нового друга Нестора Левина и потребовать — нет, приказать — чтобы она немедленно исправила то, что натворила, пока не стало слишком поздно. И когда она и он неожиданно оказались на фуршете лицом к лицу, он снова не сумел сдержаться и задал терзающий его вопрос.

— Почему вы согласились?

— Я решила, что это — хорошая возможность проявить себя... — начала она, а потом отвела взгляд и взболтнула шампанское в бокале, но даже если бы не было этих маленьких свидетельств ее обмана, Денис и так бы понял, что она лжет.

Никогда еще он не был так удовлетворен тем, что кто-то говорит ему неправду.

Он практически почувствовал кожей ее панику, когда во время фуршета после конференции к ним подошли журналисты. Они задавали вопросы, которые вгоняли Фаину в ступор, они провоцировали ее и пытались вызвать на эмоции — к чертям откровенность, им всегда были нужны только эмоции, — и добились бы своего, если бы не он.

А если бы вопросы касались ее напрямую?

«Не хотелось ли вам найти своего настоящего отца? Не чувствовали ли вы себя чужой в вашей семье, не ощущали ли особого к себе отношения?»

«Что вам известно об убитых Денисом Вагнером людях? Вы знали, что среди них есть психопрактики, окончившие «Ланиакею»? Задумывались ли вы о том, что следующим может стать кто-то из ваших друзей?»

А она еще совсем не умела защищаться.

Спустя какое-то время Денис обнаружил, что рассказывает Фаине о себе, и это было так же естественно, как обратиться к ней на «ты». Ее присутствие рядом было как тепло костра во мраке холодной ночи, и дело было даже не аффектах, которые вызывал импринтинг, нет, ему на самом деле было с ней интересно: она говорила то, что думала, иногда слишком резко и импульсивно, но не пытаясь заискивать перед ним и не делая вид, что согласна с его словами только потому, что он априори знает больше, она легко признавала ошибки, но горячо отстаивала свою точку зрения, если считала, что это того стоит...

Было почти темно, когда они вышли из здания и остановились на сером каменном крыльце у стеклянных раздвижных дверей, дожидаясь, пока подъедет такси. Денис встал к Фаине лицом, закрывая ее от поднявшегося ветра, пока она пыталась обмотать шею длинным шарфом и не выронить при этом клатч и перчатки — он с внутренней улыбкой подумал о том, что, кажется, эта ее особенность вовсе даже и не зависит от контроля. Ветер взметнул ее волосы, она сосредоточенно нахмурилась и в этот миг желание снова прикоснуться к ней пересилило все доводы против.

— Убери пальцы, Голуб. — И он шагнул к ней и протянул руки к шарфу.

Денис и сам не знал, что будет делать. Его пальцы коснулись ее кожи, и кончики закололо: от желания ощутить прикосновение всей ладонью, от неудержимой потребности обхватить наконец руками ее лицо, накрыть ее губы своими, почувствовать ее, дышать ей, жить ей...

Денис почти не поверил себе, когда сумел остановиться в тот вечер.

И все же ничего уже было не остановить.

Он все чаще говорил с Фаиной Голуб не так, как преподаватель должен говорить со своей студенткой. Он провожал ее взглядом, когда она проходила мимо, находил повод обменяться с ней хотя бы парой фраз в день, хоть и касались эти разговоры только учебы, второй субличности — «змейки», с которой Фаина теперь училась обращаться, или той конференции.

— Голуб. — Денис остановил ее у выхода с площадки после практики с долором. — Как все прошло с Чесноковым?

К его удивлению уголки ее губ дрогнули в улыбке.

— Я думала, его хватит удар, не до, так после разговора с вами точно. Сказал, что больше мне не видать ни одной конференции. — Она дернула плечом, как будто нимало не огорченная. — А ну и пусть. Я за славой не гонюсь.

— Петр Петрович передумает, когда на следующий год ты и Левин станете универсалами, — сказал Денис. Чесноков умел переобуваться на ходу, если требовалось. — Читала, что о тебе написали?

Улыбка ее погасла.

— Все нормально, — сказал он, прежде чем она задала вопрос, — написано не больше и не меньше, чем о других. Но тебе нужно научиться им противостоять. Учеников «Ланиакеи» пресса редко выпускает из виду. Я дам тебе список вопросов, которые их обязательно заинтересует…

Да, между ними с того вечера определенно изменилось многое. Фаина уже не спешила отвернуться, встретившись с ним глазами, смелее отвечала на его вопросы и задавала свои, на практике, удачно отработав паттерн, часто бросала в его сторону взгляд, на который Денис отвечал легким одобрительным кивком. Все было так, словно они просто два человека, узнающие друг друга все лучше со временем, которое проводят вместе, и если бы не аффекты, которые сопровождали все это и безошибочно давали Денису понять, что Фаина — его импринт, он бы принял то, что чувствует к ней, за обычную человеческую влюбленность.

Их практики по доверию на МВ давались Денису намного труднее и из-за контакта, и из-за этой влюбленности, но Фаина делала успехи и это с ним делилась она радостью от успеха... выражение ее лица, блеск синих глаз, чуть самодовольная улыбка, появляющаяся на губах, определенно стоили того.

Но, как оказалось, их видимое сближение было только видимым. Фаина Голуб считала их, морталов, бесчувственными машинами для убийства, и она сказала об этом так прямо, что понять ее слова превратно не было шанса.

Денис не знал, что почувствовал в тот момент, скорее всего, это было просто ничто, онемение, за которым пришли злость и какое-то внутренне удовлетворение: пусть она так считает, пусть думает, что так и есть, и он не ошибся, когда предположил сначала, что она — такая же, как и многие другие, а значит, теперь, когда он знает наверняка, ему будет проще...

Внешне ничего не изменилось. Он все так же отвечал на ее взгляды, задавал ей вопросы о «змейке», и напоминал о забытых перчатках, но за пределами комнаты для практик его способность делать вид, что ничего не произошло, давала сбой, и он уходил, не сказав ей ни слова и не ответив ни на один ее виноватый взгляд.

И только теперь — теперь, а не много времени назад — Денис заметил, как сблизилась Фаина с Нестором Левиным и как больно ранило ее то, что он, Левин, после того злосчастного дня, в отличие от Дениса, не стал делать вид, что ничего между ними не изменилось.