Ланиакея

ЧАСТЬ 2. СОЛНЕЧНАЯ СИСТЕМА. Глава 1

Я зря переживала. В первые несколько недель после приезда в «Ланиакею» мне было не до импринтов и высвеченных светом черт лица. Я не думала о Вагнере, да я даже имя свое под конец дня могла вспомнить с трудом.

Лекции, лекции, лекции…

Практика, практика, практика…

Практические занятия по контролю способностей начались у нас сразу же. Занимались в двух «психушках» — там кинетики, тут сенсоры, а поскольку я была и тем, и другим, мне приходилось выдерживать двойную нагрузку.

Ощущение было, словно я попала в армию. Чесноковское «та-а-ак, а теперь телепаты» заставляло меня покрываться мурашками с ног до головы. Он не говорил — сразу транслировал нам в мозг, и было дико осознавать, что закон о запрете применения способностей преподавательским составом на «Ланиакею» не распространяется.

Но было так. В «Ланиакее» учились лучшие, и лучшие же учили.

Петр Петрович Чесноков, директор, был носителем телепатии и эмпатии шестой категории, всех ее видов, что уже делало его в наших глазах просто супер-асом. Он мог читать и передавать как контактно, так и просто повернув голову в нашу сторону. Причем контролировал и силу мысли, и ее эмоциональную окраску, заставляя нас рыдать как детей малых на первых занятиях по углубленной трансляции и разгадывая ложь лучше любого детектора.

Джек Аткинсон, которого все так же ожидали к лету, тоже должен был приехать не с пустыми руками — о да, он обязательно привезет и свой ментальный молоток, и ведро гвоздей, чтобы забивать их в наши неокрепшие умы.

Правда, Чесноков нас успокоил. Никаких даже близко похожих на смертельные воздействий, пока не будет полного контроля. И даже тогда — не сразу, очень не сразу.

— На данный момент вы не способны и «единичку» заблокировать, коллеги! — мысленно вещал он с кафедры на лекции по основам антиперцепции, которую кто-то метко окрестил уже давно защитой от темных искусств. — Мы не подпустим вас и близко к комнате для практик, пока вы не сдадите зачет по блокировке способностей до четвертой категории включительно.

Скучища.

— Голуб, выйдите сюда.

Упс. Попалась.

То, что Чесноков говорил, а не транслировал, было плохим знаком. Я поднялась и включила заставку, которую тут же выключила, заметив его приподнятые брови. Он уловил мою мысль, тут уж было как пить дать. И судя по всему, был ей недоволен.

Чесноков был ниже меня на полголовы, усат, бородат и пузат. Я встала рядом с ним, и он движением руки заставил меня развернуться к аудитории. Шестьдесят пар глаз воззрились на меня с сочувствием. После лекций по эмпатии мы обычно добрели — Чесноков ставил ее в расписание перед обедом и под конец запускал мощную волну расслабления, чтобы настроить тех из нас, кто шел на ИП, на нужный лад.

— Фаина Голуб, — произнес он мое имя нараспев. — Вот, пожалуй, с вас мы и начнем практическое занятие.

— Сейчас?

— Ну а почему бы и нет. Чтобы вам не было скучно. — Он протянул мне ладонь с мясистыми пальцами, и я внутренне напряглась, понимая, что будет дальше. — Давайте.

— Я не… — я поймала себя на том, что отступила на шаг, и замерла на месте. — Но я же не смогу блокировать.

— Давайте. Считайте это тестом. Сдадите — получите доступ к занятиям по морталистике экстерном, без зачета. Там вам будет веселее.

Но мне вовсе не хотелось браться за эту руку. Чесноков прочтет мои мысли, а в них он далеко не импозантный и привлекательный мужчина, каким себя считает. Да и сметет меня его потоком напрочь, ибо тут и я буду передавать, и он. Это будет избиение младенца.

— Ой, а можно я? — пискнула с «камчатки» Кристи, и я послала ей благодарный взгляд. — Мне тоже скучно.

По кивку Чеснокова Кристи поднялась из-за стола и направилась к нам, и как обычно, мужские взгляды сокурсников устремились к ней.

Если попросить меня описать Кристину Пучкову двумя словами, я подберу их сразу.

Золотая игла.

Тоненькая светловолосая девушка в больших круглых очках и с улыбкой, которая скрывала талант мортала шестой категории. Красавица и умница с добрым сердцем, Кристи стирала память прикосновением руки, и она уже умела контролировать свою способность, когда попала в «Ланиакею». Она умела направлять воздействие именно на ту зону коры, где находился нужный фрагмент памяти — колола его иголочкой, без боли, и все, воспоминания нет.

Почти как выдернуть зуб. Упс! — и проблема решена. Ее обучение в «Ланиакее» должно было включать работу над точностью. Пока Кристи стирала из памяти дни и даже недели с момента прикосновения. Должна была часы, в идеале даже минуты в оговоренной заранее зоне.

Я рядом с ней периодически чувствовала себя нулем… но я доверяла ее контролю на сто десять процентов и протянула руку без малейшего колебания, когда она встала рядом.

— Ладно, Голуб, перед вами — нуль в телепатии, но шестерка в стирании памяти. Попробуйте поставить блок на свою способность, потом — на ее. Я не шучу. Сможете — пройдете экстерном. Я вас не читаю, работайте. Пучкова, надеюсь на вашу честность.

Я коснулась руки Кристи, и она улыбнулась, читая мои мысли.

— Легко.

Вспыхнула заставка, и на город в лучах золотисто-серебристого заката обрушился дождь.

— Вижу город, — сказала Кристи.

— Давайте, Голуб. Напрягите извилины.

Заставка мигнула, и дождь выключился. На залитом водой асфальте была тысяча луж, и в каждой из тысячи отражалось мое лицо. Но это были не мои мысли, а только заставка, только то, что я выставила перед собой, формируя защиту. Настоящие же мои мысли были упорядочены и точны. Я проговаривала алгоритм действий, но пока само действие пока получалось не очень.

— Красиво, — сказала Кристи, все так же улыбаясь.

— Голуб, давайте вслух. Проговаривайте алгоритм. Вербализуйте его, раз не можете мысленно.

— Раппорт, — сказала я, и Чесноков кивнул. — Подстраиваемся под акцептора, дыхание, поза, сердцебиение…

— Та-ак. Это вы знаете.

— Теперь определяем оптимальную тактику подавления. Поглощение, отражение или рассеивание.

— Да, хорошо. Что бы вы выбрали для мортала такой категории и такого воздействия?

Я задумалась всего на мгновение.

— Поглощение.

— Почему не отражение?

— Я сотру ей память, отразив поток.

— Рассеивание?

— Она сотрет мне несколько фрагментов вместо одного. Микроамнезия.

— Та-ак. Что даст поглощение?

— Я переведу ее частицы в свои волны и этим усилю свой блок. Чем сильнее будет ее воздействие, тем сильнее будет моя блокировка.

— Ловите мышей, Голуб. — Это было любимое директорское выражение, едва ли не высшая похвала в его устах. — Но это все пока только слова. Пробуйте.

— Извини, — одним губами прошептала Кристи.

***

— Ну что же, Голуб, я надеюсь, вам было не скучно. — Кристи отпустила мою руку, и я поморгала, не понимая, где нахожусь и какой сегодня день. — Пучкова, верните ей память.

Мгновение — и короткий укол иголкой, проткнувший мой экран с легкостью настоящей иглы, прокалывающей ткань, предстал передо мной после того, как Кристи вернула мне воспоминание.

— Извини, — сказала она еще раз.

Мы уселись обратно, я все еще была немного дезориентирована.

— Это было легко? — спросила ее.

Кристи кивнула.

— Очень. Ты даже как будто не сопротивлялась. Я тронула тебя совсем чуть-чуть, только пару последних дней стерла.

— Черт. — Я думала, что избиение младенца — это раппорт с Чесноковым. Кристи сделала меня одним пальцем.

— Та-ак, есть еще желающие сдать зачет?

Был еще один, но его Чесноков уложил на лопатки так же легко, как Кристи — меня.

— Ну, хватит пока развлечений, — сказал он, когда прозвенел звонок. — Я думаю, вы все поняли свой уровень сегодня, и не будете больше так сильно скучать, слушая, как преподаватель объясняет тему.

Да уж, мне было, над чем подумать.

Эйфория первых недель прошла так быстро. Я ехала сюда, потому что оказалась не такой как все, но здесь, в «Ланиакее» все были не такими, и это давило и заставляло постоянно оглядываться назад — есть ли там, позади, кто-то еще, или это я, Фаина Голуб, плетусь в хвосте марафона. Пока я, правда, держалась где-то посредине. Кристи летела как пароход в фарватере, и нам оставалось только глотать брызги из-под ее винтов.

— Ты демотивируешь, — сказала я ей, когда мы ехали домой. Нас поселили вместе в одном из домов неподалеку, которые «Ланиакея» снимала для своих студентов. Совсем рядом, две остановки на метро.

Она хихикнула, словно рассыпая вокруг золотистые колокольчики.

— Да прямо так уж и демотивирую. Фай, у тебя все бы вышло отлично, будь чуть больше практики. Я же знала, как ты будешь действовать. Ты транслировала, говорила, ты задействовала все каналы. Не смогла сосредоточиться. Когда научишься контролю, будет легче.

И Кристи оказалась права. После сдачи первого в триместре зачета по контролю способностей нам официально повысили категории до шестых, и в моем паспорте психопрактика появилась новая печать. «Телепатия, кат. 6». Красная. Седьмая категория вносилась черным, но насколько я знала, «семерок» среди нас не было. Или были, но пока скрывались, чтобы раскрыться окончательно на втором году обучения.

Я по-прежнему уставала так, что приходила и падала в постель, как в черную прорубь, но упрямо приближалось лето, а с ним приближались лекции Вагнера, которые я предчувствовала не хуже Рафа — заранее осознавая, что буду в его присутствии неуклюжа, нема и тупа, в общем, останусь собой.

Как там говорилось? Мой личный сорт героина? Кажется, зря я так скептически относилась к «Сумеркам». Перечитав книгу, я поняла, что Майер, скорее всего, знала об импринтинге не понаслышке, даже если и пыталась замаскировать его фантазией.

В «Ланиакее» тоже ждали Вагнера, особенно морталы, которые, если послушать их разговоры, прямо-таки жаждали крови, хотя их практика, естественно, должна была проходить в условиях симуляции. Я видела в «психушке» тренажеры для них. Будто приборы из какого-то фантастического фильма. Морталов допускали в группу к остальным только после работы над контролем. После сдачи зачета к нам их влилось четверо, и одного, Андрея Калину, даже называли новым Вагнером (меня это, ясное дело, бесило).

Андрей был высок и некрасив и так заносчив, что у нас с ним сразу же сложились взаимно неприязненные отношения. Уточню: у меня с ним. Просто потому что его сравнивали с Вагнером. Да, это был импринтинг во всей его неприглядной красе, именно то, о чем говорила Смолькина: личные чувства, которые могли бы помешать мне работать в случае, если Андрея поставят со мной в пару.

А мне ничто не должно было помешать.

Я занималась так упорно, что едва не заработала себе на мозге мозоль, но заставка постепенно становилась все гибче, включалась легче и держалась дольше, и, в конце концов, мне даже стало казаться, что все получается.

После летних каникул, когда мы вернулись к занятиям, к которым добавилась дисциплина МВ — мортальные воздействия, я поняла, что была слишком самонадеянна.