Ланиакея

Глава 7

К утру у меня поднялась температура и говорить я практически не могла. Папа принес из подвала банку малинового варенья и сходил в аптеку за какими-то лекарствами, которые посоветовала купить Галя. Я размешала порошок в стакане с горячей водой, выпила и заела ложкой варенья. Самочувствие было хуже некуда, голову ломило, меня знобило и клонило в сон, так что я снова завернулась в одеяло и проспала почти до вечера.

Проснулась я от звуков голосов, но поначалу даже не поняла, почему голос кажется мне знакомым, а вот понять, кто это, я не могу. И только измерив температуру и увидев «39,1» на электронном градуснике, я разгадала причину этого... и легкой вибрации предметов в комнате. Я поднялась с кровати, уселась и постаралась усилием воли заставить комнату перестать вращаться. На улице было уже темно.

Сколько же я проспала?

Мне нужно было поесть, выпить лекарство и снова лечь спать, но доносящийся из кухни знакомый мужской голос все никак не оставлял меня в покое и все зудел, как надоедливый комар. Мне нужно было знать, кто это. Обязательно было нужно.

Я встала и покачнулась, но удержалась на месте. Дальше дело пошло быстрее. Я оделась, причесалась у зеркала, глядя на свое покрытое лихорадочным румянцем лицо, и вышла из комнаты. При первых же звуках уже не заглушенного закрытой дверью голоса я остановилась.

— ...Не буду вас задерживать, — говорил Лавров, пока моя мама что-то бормотала так тихо, что слов было не расслышать. — Спасибо за чай. Пусть она мне позвонит, мне нужно с ней поговорить.

С кем поговорить, с Галей? Они поругались? Может, расстались? Чувство радости, которое я испытала при этой мысли, меня даже взбодрило.

Я вползла в кухню и остановилась на пороге, и они оба обернулись, глядя на меня так, словно увидели привидение.

— Привет, — сказала я Антону, отвернулась и поплелась к чайнику. При мысли о еде меня тошнило, так что я просто хотела выпить лекарство и уйти обратно. Наверняка он расскажет своим дружкам, что Фаина Голуб то еще страшилище без макияжа, но мне пофиг, как сказал бы Ахметшин. Абсолютно пофиг.

— Фаюш, Антон пришел к тебе, — сказала мама, пока я насыпала порошок в стакан и доставала из холодильника варенье.

Ко мне? Я обернулась и посмотрела на него. Лавров так и не появился у нас, пока была Галя, а тут вдруг наведался, да еще и ко мне? Может, у меня бред на фоне температуры?

— И зачем?

— Поговорить о вчерашнем, — сказал он, глядя мне в глаза.

О вчерашнем? То есть, он в курсе? Оперативно.

— Я не особо могу говорить, — прохрипела я сквозь шипение нагревающегося электрочайника.

— От тебя многого не потребуется. Говорить буду я. — Он посмотрел на мою маму. — Можно, да?

Мама тут же поднялась. Судя по ее лицу, она была растеряна и взволнована. Она подошла ко мне и приложила губы к моему лбу, проверяя температуру.

— Фаюш, да ты вся горячая.

— Тридцать девять, мам, — просипела я. — Сейчас выпью лекарство и лягу спать.

— Тебе бы поесть, — сказала она, гладя меня по голове. — Может, покушаешь, пока встала?

Присутствие Лаврова заставляло меня дергаться и аппетита не добавляло, но мама была так встревожена, что я просто не могла сказать «нет».

— Мам, я попробую, когда Антон уйдет. Не обещаю, но попробую.

Она поцеловала меня в лоб, потрепала по щеке и все-таки ушла, и я налила кипятка в стакан, размешала, взяла варенье и уселась за стол, глядя на Лаврова. Он сидел прямо, как будто аршин проглотил, и смотрел на меня, чуть прищурившись и явно не одобряя.

— Так что тебе нужно? — прямо спросила я.

— Я так понимаю, вчера тебе встретились мои друзья, — сказал он, произнеся слово «друзья» так, как говорят «враги». — Видео вышло офигенное. Ты не могла найти себе дружка получше, чем Завершинский? Он же антипсих. Тебя, как дуру, сдал прямо с потрохами.

Завершинский — антипсих?.. Так вот, почему он нервничал, так вот, значит, какой бабуле он поехал покупать свои лекарства!.. К черту Хлебушка; если Антон так разговаривает с Галей, я его просто размажу по стенке.

— А какое тебе до этого дело? — Я отпила, чувствуя, как горячая вода буквально проскребает себе путь вниз по моему опухшему горлу. — Я не пожалуюсь на твоих друзей, если ты пришел за этим. Можешь быть спокоен.

Он нахмурился еще сильнее.

— Дело мне такое, что это касается семьи Гали.

— Да ну что ты, не стоило беспокоиться, — сказала я, махнув рукой. Кто бы знал, что даже хрип можно сделать язвительным. — Мог бы прислать открытку. Мне бы ее с лихвой хватило.

— Ты, я вижу, за сестру не рада, — сказал он.

— Я просто объективна, Антон, и я слишком хорошо помню, как ты ее гнобил раньше. — И вспышка боли в его глазах была такой яркой, что едва не ослепила меня. Сожалеешь? Должен сожалеть, и я не собираюсь делать вид, что все сразу забыла и простила. — Мне плохо, и я уже устала от разговора. Зачем ты пришел?

— Затем, что Ветров и другие через тебя и Галю пытаются отомстить мне, — сказал он.

— За что? За то, что ты с Галей?

— За то, что я с психопрактиком, — уточнил он.

— Пошли их к черту, — посоветовала я. — Напомни им, что мы с тобой как бы не друзья.

— Ты не понимаешь, — настойчиво сказал Антон. — Они будут провоцировать тебя, пока ты не сдашься и не сделаешь что-то, о чем потом пожалеешь. Ты не Галя, ты слишком импульсивная и взрывная. С тобой можно поиграть. Всегда можно было, еще со школы, и они это знают.

— Как мило, — сказала я очень ласково. — Вы так это называли: «поиграть»?

— Ты что, Голуб, оглохла? — спросил Антон, уже явно злясь. — Я говорю тебе о другом. Это твои психопрактические категории не позволяют тебе снисходить до нормального разговора с «нулем»?

Я резко засмеялась, с удовольствием заметив, как ему не нравится мой смех.

— Вот теперь я тебя узнаю, Лавров. Истинную натуру не скроешь, правда?

Я не знала, зачем я вывожу его из себя, но мне было плохо, я была зла на его дружков, которые играли со мной, чтобы задеть человека, который мне был глубоко несимпатичен, и меня отнюдь не впечатляла идея о том, что все случившееся вчера — лишь начало.

— Точно, не скроешь, — процедил Антон сквозь зубы. — Поверь, если бы не Галя, я бы и двух слов не сказал такой упертой эгоистке, как ты.

Я вскинула голову при его последних словах.

— Это я-то эгоистка? Я-то упертая? — Я снова резко рассмеялась. — А как насчет того, что после ухода твоей матери ты записал всех психопрактиков в свои личные враги? Всех, даже тех, которые лично тебе не сделали ничего плохого! Ты разбил сердце моей сестре, которая в тебе души не чаяла, и сделал это так легко — но почему же? Просто потому что мог. Просто потому что твоя проклятая гордость не позволила тебе признать, что Галя — не такая, как все.

— Это не твое дело, — выговорил он сквозь стиснутые зубы.

— Да как же не мое? Это ведь касается моей семьи. Моей сестры, которая вытащила из комы твоего отца — и ты использовал ее дар, хоть и был антипсихом. День за днем. И даже ночью. — Антон молча смотрел на меня, и только губы его были почти серые. С чего бы? Я же говорила чистую правду. — Ты использовал ее, хоть и ненавидел. Это кто после этого упертый эгоист?

— Она согласилась помочь сама, — сказал он очень медленно, выговаривая каждое слово.

— Но ведь ты всегда мог отказаться. Ведь она же — психопрактик, шизофреничка или как ты там ее называл?

Антон ненавидел всех психопрактиков — и Галю сильнее всех, и ненависть стала еще сильнее, когда оказалось, что только Галя способна помочь его отцу. Но это не помешало ему однажды заняться с ней сексом, переведя запечатление на новый уровень. Ее первый день прошел так тяжело, что она просто упала в обморок к концу дня, прямо во время разговора с отцом Антона, напугав первого и приведя в бешенство второго.

Их отношения развивались так яростно и иногда так жестоко — потому что Галя пыталась вытравить Антона из себя всеми силами, а Антон... Когда все закончилось, и Галя уехала, он просто отпустил ее.

И опомнился далеко не сразу.

— Я вижу, из тебя сделали прекрасного человека в твоей «Ланиакее», — сказал Антон. — Настолько прекрасного, что мне, пожалуй, не стоит переживать по поводу твоего душевного спокойствия. И Гале тоже.

Он поднялся, но замер, глядя на меня.

— Ты можешь говорить мне что угодно и сколько угодно, мне все равно, — сказал, снова чеканя слава. — Вот только если ты обидишь, Галю, Фаина, я тебя предупреждаю: ты пожалеешь.

— Не стану я ее обижать, — сказала я. — Для обид у Гали всегда был ты.

— Я рад, что такой прекрасный человек, как ты, никогда не совершал ошибок, — сказал он, будто не заметив моих слов, и я дернулась, когда удар попал точнехонько в цель. — Что ж, тебе повезло. Ты идеальна. И тебе явно не нужна помощь, чтобы справиться с кучкой антипсихов.

Антон прошел мимо и остановился на сей раз на пороге, оглянувшись на меня.

— Галя не просила меня приходить, так что не рассказывай ей о нашем разговоре. Не расстраивай ее.

***

Через четыре дня голос потихоньку начал ко мне возвращаться, и мне стало лучше. Совсем хорошо мне стало, когда я позвонила Хлебушку и высказала ему все, что я о нем думаю. Он бросил трубку через десять секунд... Не помогло, я написала ему длинную смс-ку, где уже совсем не стеснялась в выражениях.

В ответ он послал меня куда подальше.

Девятого февраля приехала Катя, и мы договорились с ней все-таки сходить в субботу, посмотреть на этот самый новый зал «Матрицы», о котором говорили все, кому не лень. И я правда собиралась попробовать вернуть нашу с Катей исчезающую дружбу на круги своя, но была не судьба.

Той же ночью, девятого февраля, когда я уже спала крепким и еще не совсем здоровым сном, меня разбудила СМС-ка от Нестора... и прочитав ее, я почувствовала, как от сердца отхлынула кровь.

«Какой-то мортал убил 14 человек в доме возле Центра реабилитации, — писал он. — Отец и Вагнер уже там. Я позвоню тебе завтра, когда все узнаю».

...У меня было четкое ощущение, что это — начало конца.