На перепутье: Воительница

Глава 14. Подступая к истине

Джон

Всю дорогу до конюшни я думал, почему же решился рассказать о наболевшем едва знакомому человеку. Помнится, Наари говорила, что проще раскрыться перед незнакомцем — он выслушает и забудет, поскольку ваши пути разойдутся. Но все дело в том, что я сам свернул со своей дороги и ступил на ее, которая неизвестно куда меня приведет.

Я даже и не догадывался, что она все это время рвалась к фонтану, а не искала определенный дом. А был ли он там вообще?.. Кажется, все намного сложнее, чем я думаю. Но что я знаю наверняка, это то, что девушка потеряла не только дом, но и саму себя. Мне доводилось сталкиваться с таким раньше. Вернее, именно я с таким и сталкивался… Когда погибла мать, когда отец решил забрать Валери в Корею, а меня пустить в свободное плавание, поскольку возраст позволял жить самостоятельно. Кажется, тогда я и сломался. Спустя долгое время у меня получилось, если и не починиться, то хотя бы прийти в себя. Раны саднят до сих пор, и все же я не врал, сказав, что воспоминания не приносят боли.

Не потому ли я утешил ее? Чтобы осознать, что скорбь стала светлой печалью?..

Наверное, это не единственная причина. Мне просто ее жаль. Я не знаю, с чем ей пришлось столкнуться, но рядом с ней я чувствую слабость, опутывающую меня всякий раз, когда мне доводится пересекаться с беспомощными, потерянными людьми, жалость к которым делает слабым и меня.

Чувство дискомфорта и сейчас преследует меня, ведь в отличие от туристов, гуляющих по конюшне, как и от Валери и Мэй, которые с восторгом кормят одну из лошадей яблоком, сама Наари проявляет ко всему холодное безразличие. Конюшня большая, лошадей в стойлах много, но амазонка осматривает их таким равнодушным взглядом, будто каждый день сталкивается с ними. Может, это лишь последствия разбитого состояния, но даже мне интересно наблюдать за этими величественными созданиями.

— Дядя, посмотрим на лошадок в манеже? — не замечаю, как Мэй оказывается рядом и, состроив невинные глазки, хватается за рукав пальто. Что ж, кого я обманываю? Смотрел-то я точно не на лошадей... — Мама кататься не разрешает… — шепчет мелкая, косо поглядывая на Валери, разговаривающую с какой-то женщиной — судя по униформе, работницей конюшни. — Но тетенька сказала, что некоторые лошадки гуляют. Пойдем посмотрим?

— Хорошо. Если мама не будет против, — говорю чуть громче, привлекая внимание сестры.

Она отвлекается от разговора и кивает.

— Идите, я сейчас подойду. Хочу узнать про прогулку на следующие выходные. Сегодня уже все занято.

Вместе с Мэй и Наари мы выходим на улицу через амбарные двери. Народу снаружи гораздо больше, в основном дети и сопровождающие их учителя. На парковке стоит школьный автобус — похоже, детей привезли на экскурсию. Помимо главного здания — самого большого в конном клубе — слева находится еще две небольшие конюшни. Впереди виднеется лес, пестрящий красками глубокой осени, словно изображенный маслом на холсте. А сбоку от главной конюшни располагается один из манежей, куда мы, собственно, и направляемся.

Он небольшой, окруженный белым забором из горизонтально расположенных досок. Но внутри гуляет немало лошадей — все без уздечек, разных мастей. Только завидев их, Мэй, радостно хихикая, срывается с места и подбегает к забору.

— Мартышка, близко не подходи, — говорю, заметив, как некоторые из животных обратили внимание на мелкую и направились в ее сторону.

— Ла-а-адно…

Мэй чуть отходит от забора, но продолжает наблюдать за лошадьми глазами полными восторга.

— Почему их держат здесь? — вдруг спрашивает Наари.

Я настолько был не готов к тому, что она заговорит со мной, что после ее вопроса в груди аж сердце подпрыгнуло. А сейчас бьется как в приступе паники...

— Ну-у... Здесь всех желающих учат держаться в седле. А по выходным владельцы конюшни устраивают экскурсии...

— Нет, — перебивает она меня. — Я не об этом. Почему лошадей держат взаперти?

— Так ведь иначе опасно. Они довольно пугливые... Испугаются, еще случайно кому-нибудь навредят. — Немного подумав, решаюсь спросить: — А у вас разве по-другому?

— По-другому, — Наари вздыхает, опускает глаза. — Мустанги пасутся рядом с поселением. Дети их не боятся, а те в свою очередь привыкли к этим непоседливым сорванцам. Они никогда не навредят ни взрослым, ни детям. Мы доверяем им, а они нам. Поэтому не подчиняем их своей воле, не запираем, лишая свободы.

Интересно — это просто фантазии, в которых она увязла, или реальное место? Верится с трудом, что такое на самом деле существует. Но, боюсь, в скором времени, если я и дальше буду проводить с ней время, то поверю в любой бред — ведь она и сама кажется мне бредом больного одинокого полицейского, помешавшегося на работе. С такой нервной работенкой и не такое привидится.

— Дядя!

Испуганный крик Мэй врезается в меня, как пуля. Сердце замирает и все мышцы твердеют, когда я нахожу взглядом маленькую фигурку в белоснежной курточке, окруженную лошадьми в загоне. От ее крика некоторые из животных встают на дыбы, топот и возмущенное ржание разносится по всей округе.

Не успеваю подумать — несусь к загону, но меня грубо и резко отталкивают, не дав перепрыгнуть через забор.

— Наари!

С ума сойти! Ну что за женщина?!

Хочу вновь броситься к Мэй, но понимаю, что не могу сдвинуться с места. Все тело будто онемело — ноги и руки не слушаются. И все что мне остается, это следить за сумасбродной женщиной, которая... укрывает собой Мэй?

Наари прижимает малышку к себе и, как только рядом оказывается лошадь, взмахивает рукой. Не знаю, чего именно она хотела добиться этим действием, но из ее ладони вырываются яркие, ослепляющие лучи, и животное резко уходит вбок. Лучи быстро рассеиваются, но я успеваю заметить вздутые и налитые ярко-оранжевым светом вены на кисти ее руки.

Мои глаза верны мне и я вовсе не брежу. Так и хочется обвинить во всем разыгравшееся воображение, принять случившееся за иллюзию, но… Не слишком ли много странного произошло за последнее время?

Некая тяжесть ложится на плечи, начинает давить с такой силой, будто желает придавить к земле, хотя я и без того до сих пор не могу пошевелиться. Попытки мыслить логически разбиваются как букашка об лобовое стекло машины, найти объяснение тому, что я увидел, никак не получается. Да и как тут отыскать логику среди горы загадок, если амазонка сейчас никоим образом не выдает свои странности?..

— Мэй! — пронизанный тревогой голос Валери пробуждает меня, и я рвано выдыхаю, понимая, что наконец-то могу пошевелиться.

Держа на руках ребенка, Наари закрывает калитку и подходит ближе, а сестра, оказавшись рядом, сразу забирает мелкую, опускает на ножки и прижимает к себе.

— Ты не ушиблась? Где-нибудь болит?

Та судорожно качает головой, кажется, еще не отойдя от шока, и хнычет, хватаясь за ворот пальто Валери. Люди проходят мимо, с интересом поглядывая на нас.

— Ну куда же ты полезла? — несмотря на сильный испуг, в голосе сестры все же прорезаются нотки недовольства. Но она, как и я, не умеет долго злиться, особенно на Мэй. Глубоко вздыхает и целует мелкую в лоб. — Не плачь, котенок. Все хорошо.

Мы стоим в тишине, пока Валери не выпрямляется и не ударяет меня кулаком по плечу — несильно, но ощутимо.

— А ты куда глядел?! — раздраженно бросает она, сверля меня таким тяжелым взглядом отца, что я даже не могу подобрать слов для ответа.

— Не злитесь на него, — тихим, но уверенным голосом выдает Наари, и сестра тут же теряет ко мне интерес. — Это я отвлекла его. Мне очень жаль.

Она вдруг склоняется в поклоне, что даже у Валери пропадает дар речи.

— Ну что ты… — спустя мгновение шепчет она и осторожно касается плеча амазонки. — Перестань, Наари. Тебе не за что извиняться… Напротив, спасибо тебе. Ты сама-то не ушиблась?

— Я в порядке.

Я прямо-таки чувствую, как нас троих сковывает неловкость. В животе что-то дрожит и трясется, как бубенцами по ребрам колотит. Бросаю взгляд на Наари и сразу же отвожу глаза, заметив, что она смотрит на меня. Крепко сжимаю кулаки, будто орехи хочу в них расколоть, чуть поднимаю подбородок, пытаясь выглядеть уверенным, но что-то мне подсказывает, что со стороны я выгляжу потеряннее малышки Мэй.

— Мамочка… — утирая слезы, тихо говорит мелкая и тянет Валери за рукав пальто. — Я хочу в туалет.

— Да, конечно… Подождите нас у машины, мы сейчас вернемся.

Отстраненно киваю, и сестра вместе с Мэй уходит в сторону конюшни.

Вот теперь сковывавшая нас неловкость напала на одного меня и готова проглотить одним махом. Кожу спины покалывает, я чувствую, что хмурюсь, и все никак не могу взглянуть в глаза своему страху. Но он сам вынуждает взглянуть на него.

— Джон…

Не даю Наари продолжить говорить — резко поворачиваюсь к ней, хватаю за плечи, едва сдерживаюсь, чтобы не потрясти, будто не себя, а ее желаю привести в чувство. Вбираю в легкие столько воздуха, сколько могу, и выдыхаю:

— Я все видел.

— Послушай…

— Нет, — перебиваю, невольно напрягая пальцы, впивающиеся в женское пальто. — Я не желаю принимать увиденное за иллюзию. Вообще-то это не единственный раз, когда ты удивляешь меня…

— Джон…

— Я хочу, чтобы ты мне все рассказала. Просто скажи, что я не брежу. Ты…

— Джон, — девушка внезапно обхватывает мое лицо ладонями, заставляя замолкнуть.

Уж больно много твердости сосредоточено в ее голосе, и из-за этого весь мир сужается до одного ее смуглого лица с большими аквамариновыми глазами. Я не вижу людей вокруг, притихших лошадей, не слышу ни чужих разговоров, ни свиста ветра, только биение сердца и ее голос — уверенный, ровный и в то же время ласковый, словно она общается с ребенком.

— Я покажу... Покажу тебе истину.