На перепутье: Воительница

Глава 23. Отстранение от дел

Джон

— Просчитался?! Ты серьезно? Как вообще можно допускать ошибки в таком деле?!

Громкие слова, вырвавшиеся из груди шефа, бьют в лицо будто увесистой палкой. Последний раз он повышал на меня голос года два назад, когда Бонни совершенно случайно съела отчетные документы. С тех пор я не оставляю важные бумаги на низких поверхностях…

В общем-то, в этот раз я получаю нагоняй за куда-то более серьезный проступок.

— Простите, шеф. Парни говорят, что проверяли. Мне следовало проверить еще раз.

— Джон, — устало выдыхает мужчина и опускается на стул за рабочим столом.

Тени под его глазами кричат, что для него бессонной была не только эта ночь. Что ж, неудивительно. Томас, чертов мазохист, намеренно сваливает на свои голову и плечи непосильные задачи, стремясь подняться выше. Для себя я уже давно решил, что подниматься по карьерной лестнице не буду. Меня устраивает должность капитана, а брать на себя работу шефа или стремиться к должности комиссара нет никакого желания. Не только потому, что это большая ответственность и я могу не оправдать ожиданий… Нет, скорее, меня пугает та опустошенность, к которой я могу прийти, частая усталость и приступы раздражительности. Даже сейчас, будучи где-то посередине должностей, меня начинает выматывать моя работа. Бывает так, что я не помню, как и когда уснул, и не просыпаюсь со звонком будильника, как это было сегодня (Наари пришлось постараться, чтобы растормошить меня). Я забываю есть и спать, наслаждаться временем с близкими, да и с Бонни не успеваю погулять.

Скрываюсь от нормальной жизни, но вернуться к ней не могу. Не могу убежать от работы, от цели, которую поставил перед собой. Не в моих это привычках — оставлять дела незаконченными. Особенно когда они касаются жизни и смерти.

И все же вялый, утомленный вид шефа напоминает мне, что рано или поздно появится необходимость оставить работу в полиции, как когда-то пришлось оставить службу в разведке. Томас старше меня лет на девять; высокий, крепкий и широкоплечий — он ни разу не дал повода усомниться в своем опыте и лидерских качествах. Но даже такого сильного человека, увидевшего столько плохого, познавшего вкус лишений, поражений и побед, настигло неизбежное — пустота в душе. И чем же он пытается ее заполнить? Властью, карьерой, одной только работой.

Этого я боюсь так же сильно, как и смерти — но не своей, а той, что поджидает моих родных.

— И что же… — продолжает шеф, постукивая карандашом по поверхности стола, — … сообщений о пропаже не было?

— Звонков не поступало. От других участков тоже нет никаких вестей.

— И мы не успели организовать передвижение патрулей по опасным точкам…

Он снова вздыхает, и я чувствую, как меж лопаток пробегает холодок.

Мы упустили день икс. Кто-то из отдела при расчете допустил ошибку и указал неверную дату предполагаемого похищения. Кем был этот дурень, узнать не удалось…. По данным неуловимый мститель должен был объявиться завтра ночью, и мы планировали организовать патрули. Но по счастливой случайности только сегодня утром детектив, перебирая документы, нашел ошибку в расчетах: ожидаемый две недели день икс был вчера.

В этом промахе есть и моя вина. Раньше я всегда перепроверял документы, касающиеся мстителя, а иногда полагался на Дока. Но поскольку он уже больше недели не появляется в участке, я упустил этот момент и забыл все проверить.

Нет никаких сомнений в том, что мститель нашел свою жертву. Вчера вечером или уже сегодняшней ночью произошло очередное похищение, но звонков о пропаже пока не было, да и вряд ли они будут в ближайшее время. Жертвы — одинокие женщины, без родных, в основном живущие одни в большом городе…

Интересно — не повстречай я Наари, стала бы она такой же легкой добычей, как и другие похищенные девушки? Одна в незнакомом мире, без близких и друзей. О том, что она пропала, никто бы даже не узнал. По крайней мере, в этом мире…

— Пойми меня правильно, Джон, — прокашлявшись, выдает шеф, откидывается на спинку стула и складывает на груди руки. Стоя напротив него, я чувствую себя так же жутко неуютно, как чувствовал себя в школе, когда умудрялся попадать в кабинет директора. — Ты умелый работник, отличный лидер, да и в целом парень неплохой… Когда ты вызвался поймать этого гада, я предположил, что это дело в скором времени окажется закрытым. Ведь за него взялся ты, черт тебя дери! Но что в итоге? — черные брови сшибаются на переносице, и взгляд мужчины становится ужасно тяжелым. — Прошло уже почти четыре месяца, а мы даже не знаем, как он выглядит. Есть какие-то зацепки, но ни фотографии лица, ни нормальных свидетелей... Джон, есть ли вообще шанс сдвинуться с этой мертвой точки? Слушай... Может, тебе стоит отдохнуть?

— Полагаете дело в моей некомпетентности? — в груди неожиданно поднимается жар, но я стараюсь говорить спокойно, сдержанно, несмотря на вызвавшие злость слова. — Что я не способен закончить начатое?

— Нет, это не так, — Томас качает головой, протирает ладонью лицо и вновь впивается в меня усталыми глазами. — Я вижу, как ты втянулся в расследование, вижу твое рвение, но твоя усталость, рассеянность так же не остается без внимания. Я лишь предлагаю тебе сделать перерыв, ненадолго отойти от дел, чтобы потом... ну... вернуться с новыми силами.

— Я не собираюсь бросать дело.

— И не надо. Просто отдохни. Поверь, ты не единственный наш специалист, работают многие отделы, одни сменяют других... Это нормально. Я дам тебе отпуск на пару дней, можешь...

— Нет, — резко перебиваю его и сглатываю под взглядом удивленных глаз. — Я не могу и не хочу отходить от дел. Понимаете… — ненадолго замолкаю, никак не решаясь сказать о мучающих меня уже не первый день опасениях. Но осознание, что молчание может привести к губительным последствиям, подталкивает продолжить говорить. Глубоко вздыхаю и добавляю: — У меня есть основания предполагать, что моя… э-э… одна знакомая… в опасности.

Подобное заявление вызывает у шефа немалый интерес: нахмурившись, он подается вперед и складывает на столе руки.

— Как это понимать?

— Она очень похожа на жертв. Возможно, за исключением глаз… У нее они ярче.

— Постой… Ты ведь понимаешь, что это вовсе не значит, что она окажется среди похищенных? В Сиэтле полно молодых женщин с похожими внешними данными, это лишь…

— На нее уже было совершено нападение, — вновь перебиваю его, не понимая, откуда во мне взялось столько решимости. Одна бровь шефа приподнимается, и я продолжаю: — Это случилось чуть больше недели назад. Я не до конца уверен, что это тот самый мститель… Но знаю, что нападение было не случайностью. Вчера нас преследовала машина. Думаю, это все связано между собой. Правда, по номеру авто выяснить ничего не удалось… Владелец сказал, что его машину угнали уже больше месяца назад, заявление об угоне он написал сразу же, но должных мер никто не принял.

После моих слов в кабинете наступает тишина. Мгновение шеф смотрит на меня, а затем уводит взгляд в сторону окна. Уголки его губ вздрагивают, он покусывает изнутри щеку, и от его задумчивого вида внутри поднимается дрожь. Неприятная, колкая. Будто от дальнейшего решения начальника зависит вся моя жизнь.

— Я тебя услышал, — наконец произносит Томас, но посмотреть на меня не решается. — Но от дел я тебя все равно отстраняю.

— Что? — мой голос чуть дрожит от стремительно усиливающегося волнения. Чувствую, как сердце замирает на ничтожную долю секунды и снова пускается в безудержный пляс. Невольно делаю шаг вперед, замираю и крепко сжимаю кулаки. — Сэр, вы не можете так поступить.

— Ты ошибаешься, — спокойный взгляд светло-карих глаз встречается с моим — даже не изумленным, а ошеломленным. — Я имею полное право отправить тебя в отпуск или же уволить. Если продолжишь препираться, я действительно задумаюсь над вторым вариантом… — он замолкает, а я делаю глубокий вдох и тихий выдох. Сейчас не время для вспыльчивости: не то место и не тот человек. — Не держи на меня зла, Джон. Ты еще скажешь мне спасибо за свой отдых… Ты мне нужен свежим и отдохнувшим, а не таким вялым, как сейчас, готовым в любую секунду рухнуть в обморок. Отдохни, не думай о делах, твой преступник никуда не денется…

— Но продолжит вершить зло, — бросаю жестким, сухим голосом, после чего шеф тяжело вздыхает.

— В мире столько дряни, Джонни, столько поганых людей... Все они не останавливаются на одном преступлении, а количество их не уменьшается, сколько бы усилий мы ни прикладывали. Не нужно мнить себя героем. Мы делаем все возможное, и мы не должны забывать, что помимо всего этого ужаса у нас есть личная жизнь. Собираешься полностью отдаться работе? Не успеешь оглянуться, как увязнешь в этом болоте жестокости и бесправия.

Смысл, который он пытается донести до меня, я отлично улавливаю. Но меня раздражает, что он превышает свои полномочия и лезет в мою жизнь, которая находится за гранью полицейской рутины. Раздает советы налево и направо, а сам прислушаться к этим советам не может или же не хочет. Это самое легкое — давать советы другим. Гораздо труднее познать самого себя.

— Насчет твоей знакомой… — шеф резко переводит тему, и то, как он оттягивает двумя пальцами плотно прилегающий к шее воротник белой рубашки, не остается незамеченным. — Ты часто с ней видишься? Если так переживаешь, мы можем приставить к ней охрану…

— В этом нет необходимости, — во рту сухо, губы тоже сухие, но я сдерживаю желание облизнуть их. — Она моя соседка. Я прослежу, чтобы ей ничего не угрожало.

— Что ж, как пожелаешь, — Томас достает из ящика стола какие-то бумаги, кладет перед собой и быстро подписывает некоторые листы. — Думаю, двадцати двух дней тебе будет достаточно…

— Шеф, вы это серьезно?

Меня не покидает ощущение, что все происходит слишком быстро. Никак не могу уцепиться за бегущее впереди меня событие, нагнать его и обогнать… В груди словно все сжимается — воздуха не хватает.

— Предлагаете мне пропустить еще один день икс и выйти на работу только в декабре?

— Для твоего же блага, — холодно отрезает мужчина. — Отдохни, проведи время с семьей…

— Я не могу, вы же понимаете…

— Довольно, Джон, — взгляд шефа становится суровым, и все возмущение отпадает само по себе. — Сегодня дорабатываешь, с завтрашнего дня в отпуск. Пока ты отсутствуешь, главным по делу будет Брукс. Вернешься — тебя введут в курс дела. Возможно, к этому времени оно уже окажется закрытым…

Больше не говоря ни слова, он ставит на документах печать и пододвигает их ко мне. Приходится прикладывать немало усилий, чтобы не сорваться и не выплеснуть все бурлящие внутри эмоции прямо в его мнимо спокойное лицо.

Проглотив недовольство, подписываю бумаги и молча покидаю кабинет шефа. Но неприятный осадок остается со мной. А еще тревожит догадка, что меня отстранили от дел намеренно, вовсе не из добрых побуждений человека с холодным взглядом и каменным сердцем. Но какой в этом смысл? Зачем отстранять меня, возможно, единственного, кто с таким жаром и энтузиазмом вцепился в это дело?