На перепутье: Воительница

Глава 6. Жалость — проявление слабости

Джон

Пока мы шли к машине, беглянка вела себя слишком тихо и… послушно. Кажется, ее даже совсем не задевало, что мы были закованы в наручники. Лишь только когда я усадил ее на заднее сиденье и приковал наручниками к дверце машины, она вскинула на меня усталые глаза и сразу же отвернулась. Смирилась с тем, что я ее поймал? Или просто вымоталась?

Я все же склоняюсь ко второму варианту… Ведь после нескольких минут езды, припарковавшись напротив участка, обнаружил, что она уснула. Сон ее совсем не похож на спокойный — она часто вздрагивает, пока я, откровенно говоря, задумчиво пялюсь на нее. Вроде бы все очевидно — бери да возвращай обратно в камеру. Но что-то невероятно тяжелое, осевшее в груди сразу после встречи с ней, не дает мне поступить подобным образом.

Жалость. Да, это определенно она, черт ее побери. Такая сильная, что и не придавить. Я долго постукиваю пальцами по рулю, глядя то на здание полицейского участка, то на девушку, и чувствуя, как все стесняет в груди, а после сдаюсь — завожу машину, быстро выезжаю с парковки и направляюсь домой. Наконец-то.

Я успел пожалеть о своем решении, пока тащил девушку с подземки до лифта, ведь, как ни пытался, не смог разбудить ее. Сейчас она не кажется такой тяжелой, но ноги все же подрагивают. И, скорее, не от ее веса, а от усталости.

Не встретив по пути ни одного соседа, что не может не радовать, я, наконец, добираюсь до квартиры и, с трудом отворив дверь, буквально проваливаюсь в темноту с девушкой на руках. Бонни тут как тут — уже встречает меня у двери, радостно виляя хвостом. За пару дней я успел соскучиться по ней. Если бы не правила, брал бы ее с собой в участок, но пока приходится полагаться на моего добродушного соседа Майка, согласившегося выгуливать ее.

Бонни взволнованно крутится вокруг ног — такая большая, что с легкостью может повалить меня на пол. Подвывает тихонько, всхлипывает, будто знает — шуметь нельзя, но замирает, когда я закрываю дверь и включаю в маленьком коридоре свет.

Шоколадные глаза лабрадора-ретривера впиваются в бессознательную девушку, светлая, почти молочного оттенка, голова склоняется набок.

— Да, у нас гостья, Бонни, — снимаю ботинки и несусь в гостиную с пониманием, что еще немного — и уроню ее.

Я успеваю мягко уложить девушку на бежевый длинный диван у панорамных окон и остаюсь сидеть рядом, не в силах подняться. Из груди вырывается тяжелый вздох, я облокачиваюсь на диван и роняю лицо в ладони, чувствуя, как капельки пота скользят по виску и шее.

Спустя какое-то время меня будит прикосновение влажного носа к моей руке, и я нехотя поворачиваю голову к определенно взволнованной происходящим Бонни.

— Я и сам в шоке, ушастая, — сажусь на пол и тянусь к висячему уху собаки, не сводящей с меня глаз-бусин. — Не знаю, куда ее девать. Завтра Валери приезжает.

При упоминании сестры Бонни отпрыгивает назад и начинает кружить вокруг себя, но быстро затихает и снова садится рядом, подставляя голову для поглаживаний.

— Еще продукты в машине…

Слишком поздно я вспомнил про пакеты с продуктами. Без сомнений — все замороженное уже давно разморозилось, потому я заставляю себя подняться, а затем семеню в коридор. Бонни следует за мной до самой двери, но я останавливаю ее больше просьбой, чем приказом:

— Последи за гостьей, я сейчас.

Быстро — насколько это вообще возможно в моем состоянии — я возвращаюсь обратно в квартиру с пакетами и в таком же темпе, но неряшливо распихиваю продукты по полочкам в холодильнике. А когда оказываюсь в гостиной, освещенной лишь лунным светом, обнаруживаю, что Бонни боязливо скулит, лежа у кофейного столика. Диван пустует.

— Черт, и как давно она очнулась?

— Илебхест! — горячее дыхание обжигает затылок, вынуждая вздрогнуть. О, как же хорошо, что я оставил ее меч в багажнике, иначе, уверен, вместо того чтобы напугать меня до смерти, она сразила бы меня клинком. — Илебхест… — повторяет девушка, когда я поворачиваюсь к ней, и указывает на Бонни.

Слишком слаб, чтобы хорошенько соображать, потому выдаю первое, что приходит на ум:

— Нет, это собака. — Недоуменный взгляд впивается в меня, глаза, точно два камня-аквамарина, прожигают насквозь. От этого по спине пробегает мерзкий холодок. — Со-ба-ка. Бонни.

— Со… — неожиданно выдает она, а потом снова пытается произнести этот звук, и я неосознанно повторяю губами движения ее губ. — Со…

— … бака.

— Бака? Со-бака.

— Да, правильно! — улыбаюсь в ответ на ее улыбку, но внезапно прихожу в себя, и улыбка стремительно тает. Господи, что я творю? — Так, давай-ка оставим это увлекательное занятие на потом...

Осторожно беру ее за локоть и веду в ванную комнату. Она не вырывается, внимательно осматривается, порой даже тянет руки к какой-нибудь вещице, но отчего-то быстро отдергивает себя.

— Смотри, — заталкиваю ее внутрь и указываю на широкую белоснежную ванну у стены. — Это ванна. И душ наверху. Умоешься, окей?

Не понимает. И даже не смотрит в мою сторону. Оглядывает, не отходя от меня, стены из светлого мрамора, стиральную машину, затем раковины и останавливает свой взгляд на большом зеркале.

— Мэора ма, — срывается с ее губ шепот. Она неуверенно подходит к зеркалу, пока я пытаюсь понять, на каком языке она говорит. — Мэора?

Ткнув пальцем в свое отражение, девушка смотрит на меня с ожиданием. Удивительно, но, кажется, я ее понял.

— Отражение. — Подхожу ближе и, коснувшись зеркала, повторяю: — Мое отражение, — смещаю палец ближе к ней, — и твое отражение.

— Мэора, — тверже повторяет амазонка. Брови ее сходятся на переносице, образуя складочку недовольства.

— Ладно, пусть будет мэора. Что бы это ни значило…

Похоже, мой ответ удовлетворил ее. Она снова улыбается. Слегка смущенно, и от осознания этого внутри рождается дрожь.

— Умойся, хорошо? — показываю на лицо, затем на душ. И все же, несмотря на явную неловкость, одолевающую ее, видно, что она пытается понять, о чем я говорю. Пока я включаю воду и сам умываю лицо, она следит за каждым моим движением. — Вот так. Можешь помыться полностью. А то запах такой, будто… — я вовремя замолкаю, заметив, как она хмурится. — Кхм… неважно.

Положив полотенце на край раковины, молча выхожу, а после прислоняюсь ухом к двери. Вода течет, но помимо этого слышно какое-то копошение. Думаю, у этой женщины наконец-то заработали инстинкты.

С какой стороны ни посмотри, ясно лишь одно — это выглядит дико странно. Она дико странная. Ее поведение… а вот поведение ее и дикое, и странное. За эти пару часов я понял, что солидарен с Рональдом. Девушка точно сбежала из дикого племени. И это пока единственное объяснение, до которого я смог додуматься.

Пока моя странная амазонка принимает душ, я нахожу в шкафу оставленные Валери вещи — домашние голубые шорты и белую футболку. Оставляю их под дверью ванной комнаты, а затем и сам переодеваюсь в пижаму. Нет сил на то, чтобы принимать душ. Я и так едва не заснул, пока отмывал кровь на животе. Рана наверняка была неглубокой, но самое странное то, что она уже затянулась. Виден только легкий шрам и побаливает порой, если прикасаться к нему. В остальном же будто прошли недели, и все зажило само. Но это не так. Прошло от силы полтора часа, а зажило все точно не само.

Я уверен наверняка, что на мое быстрое выздоровление повлияла новая знакомая, но пока не могу понять — каким образом.

С этими мыслями я и заснул, сидя на полу возле дивана, а проснулся только тогда, когда мне неожиданно заехали рукой по лицу. Сон был благополучно отбит этой же рукой.

Амазонка спит, растянувшись на диване; Бонни, свернувшись калачиком, лежит у ее ног. Надо же, а она додумалась надеть одежду... Шорты сидят на ней как влитые, и только футболка кажется чуть узковатой. Да, по сравнению с Валери она немного… фигуристее.

Когда я накидываю на нее одеяло, девушка внезапно переворачивается на другой бок, лицом ко мне, и я наконец вижу ее без черного грима. Она смыла его полностью, так, что от того боевого узора не осталось и следа.

Легкий озноб окутывает тело; я сажусь на корточки напротив нее и, не обращая внимания на дрожь, вызванную, похоже, мальчишеским волнением, заправляю за ее ухо черную прядку. Лунный свет, проникая сквозь стекла панорамных окон, нежно касается смуглой кожи. Губы слегка приоткрыты, длинные ресницы дрожат, и это придает ей особое очарование. Интересно, знает ли она, что способна захватить внимание практически любого мужчины?

Мое уже захвачено. Я снова проиграл. Снова проявил слабость, пожалев женщину, попавшую в беду.