На перепутье: Воительница

Глава 22. Лед и пламя

Наари

Волшебная дощечка. Это невероятно большая волшебная дощечка. Кажется, Джон назвал ее экраном… Проживи я тут хоть десяток лет, вряд ли смогу привыкнуть к подобному. Его мир так отличен от моего, и пусть мой уже на последнем издыхании — я все равно жажду вернуться. Это желание усиливается при просмотре фильма.

Главная героиня, о которой Мэй рассказывала еще до начала показа, напомнила мне о моем долге. Она жертвует своими желаниями, спокойной жизнью в деревне и идет на войну. В ней я вижу саму себя: вижу преданность и любовь к своему народу и родителям, готовность к любым жертвам и подвигам. Борьба между воинами императора и северными захватчиками напоминает мне обо всех ужасах войны, хоть и здесь они показаны в более мягкой форме, совсем не так, как это выглядит на самом деле. Нет, на поле боя гибнут гораздо больше людей, там царит смерть и страх, там нет места жалости и милосердию.

Я забылась… Каждый раз напоминаю себе, что мой дом не здесь, что меня ждут мои люди, что умирающая Норфия нуждается во мне. Но так сложно следовать долгу, когда сердце желает иного.

От просмотра меня отвлекает внезапное прикосновение: Джон роняет голову на мое плечо. До ушей доносится слабое сопение. Не думаю, что фильм настолько скучный, учитывая, с каким интересом его смотрят Валери и Мэй, сидящие рядом с Джоном. Похоже, мужчина действительно вымотался.

Осторожно смотрю на него, чувствуя, как сердце тяжело ухает, нервно сглатываю. Откуда-то из глубины поднимается желание прикоснуться к его руке, на пару секунд почувствовать тепло, забрать капельку себе… Но меня останавливает взгляд Сэма. Он сидит рядом со мной, растянувшись в кожаном кресле, и потягивает через трубочку какой-то холодный напиток.

Они с Джоном братья, но такие разные, как лед и пламя. Отношения у них натянутые, это видно даже невооруженным глазом. И, кажется, только две очаровательные девочки — Валери и Мэй — оказались узелком между двумя нитями. Мирным договором между давними врагами.

Мне такое незнакомо… Мы с братом — моим наставником и лучшим другом — были крепко связаны. Потеряв его, я потеряла часть себя, потеряла нечто важное, что смягчало мой нрав, делало меня покладистой, а сердце наполняло теплотой. Теперь же от мягкости почти не осталось следа. Я стала той, кем так боялась увидеть меня мама, мой единственный теплый луч света. Я стала хуже отца: воином, не прощающим врагов, воином, который терял слух во время боя, отчего и не слышал ни мольбы, ни криков боли.

Как-то Тумахи призналась, что боится тренироваться со мной, боится видеть мою жестокость, которая не уходит даже во время тренировок. Почему-то только сейчас — когда меня покинули силы и сердце неожиданно размякло под давлением чужого мира — я вспомнила ее слова. Она была права: умирающая Норфия изменила меня. Мир, в котором практически не осталось красоты, мир, в котором царит огонь и боль, породил внутри меня настоящий хаос. Не потому ли мне теперь так легко?.. Меня тяготит лишь бремя долга, а ком беспощадности и кровожадности наконец исчез.

Пожалуй, это еще одна причина, по которой я могла бы остаться в новом мире. Я не хочу возвращаться к себе прежней. Боюсь, если мое возвращение затянется, я так и не решусь… К этому времени будет много всего, от чего я не смогу отказаться. Кого не смогу покинуть.

Любая сказка хороша тем, что в ней есть место чуду. Вот и этот фильм не обошелся без счастливого конца, не обошелся без тяжелых испытаний, за которыми последовала радость от возвращения дочери и гордость ее родителей. Хотелось бы мне того же… Чтобы мои испытания закончились столь же быстро, как у этой девушки-воина; чтобы не было тех шести лет, которые унесли всех моих родных, всех, кого так любило мое сердце и в ком нуждалась душа.

Но реальность ловко смахивает наваждение. Фильм заканчивается, и мы покидаем зал.

Пока Джон покупает Мэй напиток, а Валери задерживается в уборной, мы стоим с Сэмом у стеклянного заборчика, рядом с движущейся лестницей. Я и сейчас чувствую на себе его заинтересованный взгляд, но стараюсь не обращать на него внимания. Вместо этого рассматриваю большие стеклянные шары, свисающие с широкого свода здания, и людей, которые, несмотря на поздний час, гуляют, бродят по торговым точкам, разговаривают и ужинают в небольших открытых заведениях.

Но на одном наблюдении мужчина не останавливается: он вдруг облокачивается на перила и пододвигается ко мне, так, что теперь между нами остается крошечное расстояние.

— Как вам фильм, Наари? — спокойным, но достаточно твердым голосом спрашивает он.

Осторожно бросаю на него взгляд и замечаю, что он смотрит не на меня, а прямо перед собой. Он выглядит немного моложе своего брата. Возможно, он младше его на пару лет, ровесник Валери, но глаза его, такие же темные, как и у его родных, хранят жгучий холод. Кажется, что он абсолютно ко всем равнодушен. Кроме Мэй — рядом с ней его светлое лицо озаряет улыбка.

Нет, все же я ошибаюсь. Сейчас его поведение нельзя назвать холодным и отстраненным. Сэм нервничает. Я вижу, как он покручивает серебряный браслет у себя на запястье, похоже, с нетерпением ожидая от меня ответа.

— Мне понравилось, — говорю тихо спустя недолгую паузу. — Меня восхитил поступок девушки.

— Неужели? — слегка удивленный взгляд впивается в мое лицо, по спине пробегает неприятный холодок. Никак не могу понять, почему этот человек вынуждает меня чувствовать себя беззащитной. В одном его взгляде кроется некоторая угроза. — А мне этот поступок показался глупым и недальновидным…

— Почему же?

Мужчина хмыкает в ответ, поправляя ворот черной кожаной куртки.

— Она бросила дом, семью. Навлекла позор на своего отца. Что было бы, если бы она пала в бою? Погибла бы, так ничего и не добившись? Никто бы о ней даже не вспомнил. Никому ненужная жертва.

Отчасти я с ним согласна. Но лишь отчасти.

— Ее первой целью было защитить отца, — мой голос тверд, я стараюсь не поддаваться на скрытую провокацию мужчины. Не глядя на него, продолжаю: — В этом нет ничего предосудительного. Родители помнили бы о ней и любили бы так же сильно, как и прежде. Возможно, она не понимала, на что идет и с чем ей предстоит столкнуться… Но все невзгоды она встретила с высоко поднятой головой. Она не сбежала. Не посмела поступить как трус.

Грудь окатывает дрожь, когда я ловлю цепкий взгляд темных глаз. Стараюсь подавить ее вместе с неприятным чувством, осевшим внутри, тревожным чувством. Как-то неуютно, душно... Хочется отодвинуться, избежать этого изучающего взгляда, но я не смею показывать ему, что… что боюсь его.

Да, мне страшно. Если рядом с Джоном я чувствую себя в безопасности, то рядом с Сэмом это ощущение испаряется. Он так внимателен, что может с легкостью прочесть все мои мысли.

— Вы интересная девушка, Наари… — глухо произносит мужчина.

К счастью, это оказываются его последние адресованные мне слова. К нам возвращаются Мэй и Джон, следом поспевает Валери, и с их возвращением Сэм вновь превращается в льдинку, отводит взгляд и как бы невзначай немного отходит от меня. Это не остается без внимания Джона. Он наклоняется к моему уху, шепчет:

— Все в порядке?

Тихо и глубоко вздохнув, киваю:

— Да, мы обсуждали фильм.

Пытаюсь улыбнуться, но выходит с трудом. Непонятная тяжесть наваливается на сердце, появляется желание остаться наедине с самой собой. Так нехорошо на душе, будто я сотворила что-то ужасное, подлое… Будто сделала нечто непростительное.

Джон с самого начала казался мне проницательным, вот и сейчас он, похоже, замечает мое смятение. Его взгляд падает на Сэма, мужчины сталкиваются в каком-то немом поединке. Полагаю, будь у них оружие, этот бой взглядами превратился бы в весьма кровавое зрелище.

— Сэм, тебя подвезти? — прерывает их схватку Валери, застегивая Мэй курточку. — Твой отель по пути.

Сэм смотрит на сестру, пряча руки в карманы, легко улыбается.

— Я приехал на арендованном авто. Доберусь сам.

— Сэмми, — малышка вдруг вскидывает на него глазки, и, к моему удивлению, мужчина сразу садится на корточки, так, что теперь их лица оказываются почти на одном уровне. — А ты придешь к нам завтра в гости?

— Завтра я улетаю домой, мартышка, — с улыбкой отвечает он. Мэй обиженно складывает губки, после чего Сэм, слабо усмехнувшись, прижимает ее к себе. — Не грусти. Твой второй дядя еще побудет с тобой какое-то время… А потом мы с тобой встретимся в Корее на зимних каникулах. Договорились?

Их взгляды встречаются, Мэй, довольная подобными словами, кивает. А я вдруг замечаю, как сосредоточенно наблюдает за ними Джон, хмурится, думая о чем-то своем. И кажется отчего-то, что ему слова Сэма не показались такими теплыми, пронизанными искренностью и добротой. Он ищет подвох. И я понимаю почему: мне и самой начинает казаться, что эта добрая улыбка — иллюзия, а поведение мужчины — ничто иное как туман, скрывающий его настоящую суть.

***

Он надевает на лицо черную маску, так, чтобы она скрыла лишь его рот и нос, и не спеша спускается в подвал. Чем глубже, тем четче до него доносятся женский плач и тихие слова молитвы. Это вызывает улыбку.

Их отчаяние. Страх.

Его встречает мрак. Он тянется к тонкой веревке, дергает, и слабый свет единственной лампочки тотчас озаряет небольшую комнату с обшарпанными стенами. Завидев его, пять девушек, привязанные к ножкам коек, начинают плакать пуще прежнего, сжимаются, опускают головы, чтобы случайно не встретить его взгляд.

До чего же приятно ему становится. Он готов рассмеяться от этого жалкого зрелища, но вместо этого проходит к захламленному столу, берет флакончик, наполненный нашатырным спиртом, и смачивает им ватку.

Под непрекращающийся плач он опускается возле новенькой девушки — шестой похищенной — и резко прикладывает к ее носу вату. Она вздрагивает, взвизгивает от неожиданной боли. Хочет взметнуть руками, но они связаны, как и ноги. На ее носу мгновенно появляется ожог.

— Тише… — шепчет он, поглаживая ее по распущенным черным волосам. Рыдая, девушка не спускает с него глаз, качает головой, шепча что-то нечленораздельное. — Какая же ты красивая. Красивее, чем твои новые подруги, — он усмехается и бросает быстрый взгляд на пленниц, руки и ноги которых сплошь покрыты синяками; на лицах некоторых видны в слабом желтом свете жуткие кровоподтеки. — По крайней мере, пока что…

— П-пожалуйста… — дрожа всем телом, выдавливает из себя девушка. — П-прошу… от-пустите…

— Ну куда же ты пойдешь, милая? Тебя никто не ждет. Твой дом здесь.

— П-пожалуйста…

— Замолчи, — рявкает он и хватает ее за щеки. Сдавливает с такой силой, что нежная кожа сразу краснеет. — Без лишних слов, милая. Потерпи. Скоро ты лишишься титула самой красивой из моих женщин. Есть кое-кто красивее… Кое-кто гораздо недоступнее всех вас вместе взятых. Но оттого эта игра становится намного… интереснее.