Крылья пепла

Глава 5

Новый Ведере

Не сказать, чтобы в распорядке дома с появлением Эйта что-то изменилось. Несмотря на свой рост и яркую внешность он удивительным образом умудрялся быть незаметным и, наверное, потому Стеша всякий раз вздрагивала, когда он оказывался рядом. Подкрадывался незаметно, как кот к клетке с птицами. Вот лежит и хвостом не шевельнет, даже спит как будто, и тут раз — лапа сквозь прутья и птичка в когтях.

Вейне поднял голову от книги, кошачьи с чуть вздернутыми к вискам уголками глаза смотрели пристально, будто насквозь проглядеть могли, и сердце заходилось от пронзительной лазури, которой раскрашивается весеннее небо. Кажется, руку протяни и достанешь, но тянешься и только прохладный ветер по ладони и пальцам. Дрогнули черные ресницы. Вот улыбнется и мелькнет ямочка на щеке, но нет… Просто смотрит. И зачем она сюда шла? Не на Вейне же поглазеть…

Дядюшка Тома, покашливая и шаркая туфлями вышел из-за полки. Вейне оборвал взгляд, отпустил, как разжавший когти кот, при виде хозяйки.

— Там обед готов, — вспомнила Стеша и белкой по лестнице юркнула к себе, успев заметить, как блеснула лазурь под ресницами: кот щурился и ждал, когда хозяйка уйдет, чтобы снова запустить лапу в клетку.

Привязалось же… Все из-за соседского холеного наглеца, серого, как туман, с голубыми наглыми глазищами. В палисаднике утром лежал на старой трехногой табуретке. Щурился вот так же, смотрел, как воробьи в луже плещутся.

Вода посыпалась с неба ночью, не ливнем, мелкими каплями, густо и размеренно, будто собиралась на всю ночь зарядить.

Стеше почудилось сквозь сон, что кто-то ее зовет странным именем. Она распахнула окно на площадку на крыше, и поняла, что это просто дождь пошел и шуршал по настилу, ударяясь о пустые цветочные горшки и медный таз.

— Стейшш, — шелестело по горшкам и доскам.

— Халенн, — отзывалось дрожащее стекло и таз, когда по отливу скатывалась струйка, ударяя в плоское дно.

И может, она все еще спала, но пелена дождя шевельнулась от порыва, водные брызги разошлись, как складки на газовой занавеске, и ей привиделись двое, сотканные из водяной мороси: красивый до озноба высокий эльф и спиной к нему маленькая, едва до подбородка молодая женщина с вьющимися волосами. Его рука лежала на хрупком плече, а она протягивала вперед тонкие пальчики, будто хотела коснуться и понимала, что не сможет.

— Стейшш, — шелестело по горшкам и доскам настила.

— Халлен, — подпевало стекло, дрожа от капель и звонко отзывался таз, когда вода, скопившись в отливе падала на плоское медное дно.

Ветер снова ударил по дождевому пологу, фигуры растворились, а странная мелодия осталась. Будто палец скользит подушечкой по кейтарной струне, чуть задевая ногтем… От звука замирало сердце. Он звал обратно в дом.

Стеша поддалась и пришла в себя за дверью комнаты на площадке напротив другой двери. В щель на доски пола сочился мерцающий, как свеча на ветру, свет, осторожно тянулся к босым ногам. Звук шел… звал оттуда. И проклятый дар ластился теплой кошкой, касался перышком переплетенных напряженных пальцев рук и рисовал вверх от кистей к плечам огненной и прозрачно синей нитью лозу из шипов и листьев.

А потом обрушилась тишина и в ней было слышно только как там, за дверью кто-то забыл, как дышать.

И может она все еще спала. Ведь как иначе можно слышать мелодию чужого сбившегося дыхания и трогать босой ногой теплый свет, и слышать, как дождь зовет странным именем, и не бояться проклятого дара, который умеет рисовать нитью по коже.

— Кесс таан, вейлерин[1]*, — пропело светлой тишиной, и Стеша послушалась. Вернулась к себе и легла. Не стала закрывать окно. Слушала, как дождь на два голоса поет колыбельную на почти забытом языке.

Таящихся голосов тоже было два. И говорили они о ней. Она не собиралась подслушивать нарочно, но так уж вышло.

Сначала, еще до разговора, дядюшка ее удивил, когда, отобедав, церемонно вручил ей завернутую в яркий красный шелк книгу.

— Мне подарок?

— В день имянаречения, как и положено. Свет и Явь, Птич… кх… детка, — ответил Тома, моргнул, смущаясь. С легкой руки, или с болтливого языка Эйта, уже пол-улицы звало Стешу Птичкой, Вейле.

— Вот так новости, — погремел, отодвигая пустую тарелку Эйт, — а у меня и подарка нет. — И даже будто надулся, что такое событие мимо его любопытного носа прошло.

— Есть, — сказала Стеша, прижимая подарок дядюшки к груди и коснулась синей ленты в косе.

— Это не подарок, это боевой трофей, — паясничал Вейне. — И как тебя угораздило на Сошествие родиться, хищная ласточка?

И так посмотрел, будто слопать хотел. Стеша смутилась и решив, что раз сами ели сами и тарелки со стола уберут, шмыгнула прочь. И слышала, как дядюшка Тома Эйту отвечал:

— Тоже мне, невидаль. День, как другие.

Под красным шелком была книга. Не новая, но очень красивая. Баллады, перевод с элфинри. Сборник назывался «Песни Детей Весны». Стеша взялась за обложку, и книга сама, будто на этой странице прежний владелец останавливался чаще всего, открыла балладу-колыбельную, которую пел, тлея старой болью, у костра во время пути Эйт, ту, что дождь шептал ей полночи.

Когда зацветет терновник

Ты выйдешь ко мне босая…

Желание остаться с этой книгой пришлось побороть. Стеша обещала дядюшке, что непременно возьмется за ум. Она вчера даже доставучий учебник сама взяла с полки, где спрятала. Видела, как Эйт, ворча, что он не нанимался в артефакторы и вообще это не его дело, распихивал по полкам в лавке плоские кругляшки, только уже прозрачные и тихонько позванивающие такой же прохладной, как утренний туман над рекой, силой. Стешу он конечно же заметил. Снова обозвал драконом и спрятал свой дар внутри, только в глазах мерцало, будто рябь на воде.

Потом Стеша собиралась спуститься, чтобы сесть внизу за стол и дядюшка увидел, что она не отлынивает. Они с Эйтом все еще были в кухне. Она присела на ступеньку и слушала. Не таись они, вряд ли бы стала.

— И давно? — спросил Вейне.

Гремели в раковине тарелки. Судя по сопровождающему процесс шипению и «задницам», это он взялся посуду вымыть, но видимо, Стеше придется самой.

Дядюшка вопрос игнорировал.

— Вы давно знакомы?

— Тебе что за дело? Напомнить, что обещал? Полно в городе девок кроме нее.

— Вот балда. Я ее еще ребенком тут в Ведере встретил. Тебя тут тогда не было, а она была. Мне тогда паршиво было, я на Мраморный берег пошел, а тут это писклявое недоразумение с неподражаемой детской философией.

— О чем говорили?

— Э…

Стеша уткнулась носом в коленки, чтоб не рассмеяться в голос.

— Ну… О жизни, и о прекрасном. Так сколько ей?

— Раз дитем видел, сам и посчитай.

— Ты не понимаешь, Алех. Я тогда туда пришел не просто искупаться. Я… на песке стоял мокрый и солнце кожей ловил, отпустил силу. Я… уйти хотел. А тут она. И я стою, как дурак, с голым задом и понимаю, что я дурак с голым задом. Она мне: «Ты эльф? Настоящий?» Ей солнце в глаза бьет, а чувство, будто мне. До боли, но от нее не бежать хочется, а жить. Вот и живу. Как получается. Мы в одном обозе из Ллотина сюда шли. Вдоль Горнила. Храбрый птенчик… Я не пример для подражания, Алех, но не думай обо мне хуже, чем я есть.

Потом Эйт поднялся из-за стола, и ей пришлось покинуть пост на лестнице и спрятаться у себя. Она слышала, как эльф вошел к себе, а вышел другим. Видела в щелку спину в куртке с клинками наискось, пояс и связанные узлом на затылке волосы.

В доме он вообще никакого оружия не носил, словно это был его личный, им самим установленный запрет, а когда выходил, всегда брал. У него даже взгляд другой становился, чужой и холодный, как крохкий лед по краю проруби. Взгляда Стеша видеть не могла, но было, как он до этого дядюшке сказал, про солнце, которое бьет в глаза другому, а чувствуешь сам.

«Я… уйти хотел…»

Стеша выскочила на лестницу, сама не зная, зачем. Эйт стоял на пороге, держа дверь распахнутой. Обернулся, царапнула ледяным краем синева глаз и вдруг протаяла дурашливой улыбкой. Вейне приложил палец к губам и поманил за собой.

___________________

[1] Кесс таан, вейлерин — доброй ночи, ласточка.