Судьба

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Анджела

Святые, ебаные говнюки. Что, черт возьми, только что произошло? Гарретт поцеловал меня. Губы врага общества номер один были на моих… и мне это нравилось.

Он сделал это только для того, чтобы доказать свою правоту. Не потому, что он так хотел, а потому, что он играет грязно. И, может быть, я могла бы посмеяться над этим и двигаться дальше, если бы это было все, что произошло.

Но это еще не все.

Он не просто поцеловал меня.

Гарретт Купер посмотрел на меня так, словно я принадлежу ему. Как будто он претендует на меня. Как будто я принадлежу ему, а он чертовски любит это. Его поцелуй был жарким и страстным. Это было сыро и заряжено энергией.

Я все еще слышу его скрипучий голос в моем ухе.

Горячий.

Требовательный.

Я дрожу, просто думая об этом.

Меня никогда так не целовали. Ни разу за всю мою жизнь. Я никогда не чувствовала ничего подобного, толчки желания все еще проходят через меня, нижняя часть живота пульсирует, умоляя о большем.

Когда он возвращается на свое место и делает глоток, его дерьмовая ухмылка повторяет, что он поцеловал меня только для того, чтобы доказать свою точку зрения: секс и связь не идут рука об руку. Но это не единственное, что он сделал. Теперь я официально осведомлена, что Гарретт Купер не играет на моей скорости. Он целует знакомых так, будто готов трахаться, а я не хочу отношений без смысла…

Подожди сейчас.

Я не хочу отношений…?

Что, черт возьми, это слово делает в моей голове?

Я ненавижу этого человека. И то, что только что произошло, является большим нарушением, чем все, что сказал этот парень с Танком или сделал.

Так почему, во имя всего святого, я думаю о том, как заставить Гарретта поцеловать меня снова?

Разве я не должна возмущаться? Испытывать отвращение? Может, быть немного травмированной?

— Так что да. Кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду. — Я провожу рукой по волосам и облизываю губы, пробуя на вкус намек на виски. — Точка зрения высказана. Ты определенно не пострадал после истории с Мелиндой.

Гаррет кивает, его глаза сверкают в моих, и я должна что-то сделать, если хочу восстановить равновесие. Я чувствую себя совершенно неконтролируемой, как будто я падаю в яму без конца, кубарем, через голову, через пятки.

Я хочу сказать, что ненавижу это…

Нет. Я ненавижу это. Я ненавижу это. Я ненавижу его.

Я поднимаю подбородок.

— Для протокола, никогда больше так со мной не делай.

— Принято к сведению. — Его голос низкий. Тугой. Почти, как рычание. Он делает большой глоток, затем его глаза сверкают с черным юмором. Как будто он знает, что мне не понравится то, что он собирается сказать… и ему это нравится.

— Как ты думаешь, мы могли бы сделать что-нибудь другое?

Мое сердце замирает.

— Думаю ли я, что мы могли бы сделать что-то еще?

— Работать вместе. После всего, что мы только что разделили. — Его глаза режут меня, с полным удовлетворением.

— Я без сомнения знаю, что мы могли бы работать вместе, потому что мы ничего не делили. — Кроме поцелуя, который будет питать мои фантазии в течение следующих шести месяцев, но неважно.

— Хорошо. Потому что я снова просмотрел документы. Это хорошо. Я верю в проект не меньше, чем в сам отель Хаттон. И это говорит о многом. — Он поднимает свой бокал, редкая улыбка украшает его лицо. — За светлое будущее.

Ухмыляясь, я поднимаю свой бокал за его.

— И прочные партнерские отношения.

И за лучший поцелуй в моей жизни, думаю я, допивая джин с тоником одним длинным глотком.

Уже почти восемь часов, когда я возвращаюсь домой, и вспышка меха срывается с крыльца, напоминая мне, что я забыла поставить еду для Флаффа и Оранжа перед уходом.

— Ах вы, ребята! Мне так жаль. — Я захожу в дом, бросаю сумочку у двери и хватаю еду, прежде чем поспешить обратно на улицу. Флаффи ждет меня на верхней ступеньке, внимательно наблюдая, как я наклоняюсь, чтобы насыпать еду в первую миску.

— Ты знаешь, я никогда раньше так не опаздывала. Я просто, ну, у меня был действительно запутанный вечер с мужчиной, который мне даже не нравится. — Я наполняю вторую миску, затем захожу в дом, закрывая сетчатую дверь. В тот момент, когда я оказываюсь внутри, Флафф подбегает и жует.

— И я не нравлюсь ему так же сильно, как он мне не нравится, — говорю я, когда Оранж крадется вверх по лестнице.

Этот поцелуй сказал, пожалуй, что я ему нравлюсь…

Я громко смеюсь над этой мыслью. Что это? Начальная школа? Я не должна нравиться ему, чтобы хотеть переспать со мной и то, как он прикасался ко мне? Он хочет меня. От этого никуда не деться. Мужчина не прикасается к женщине подобным образом, если он не хочет ее.

Но это могло быть все для показухи. Гарретта Купера невозможно прочесть. Кроме того, разве мужчины, как правило, думают своими членами? Показательный пример, изнасиловать парня на дружеском свидании?

Я смотрю, как котята поглощают ужин. Тот факт, что Флаффи был на крыльце, пока я была снаружи это крупная победа.

— Мы на шаг ближе к тому, чтобы втроем стать большой счастливой семьей, — говорю я, вставая и направляясь на кухню, чтобы налить себе стакан воды. Вчера Ник не смог освободиться для видеочата, но он пообещал, что будет готов поговорить сегодня.

Я выхожу на заднее крыльцо и сворачиваюсь калачиком на диванчике, отправляя ему сообщение, чтобы узнать, свободен ли он. Закат погружает мир в сумерки, ритмичная компания океана мрачно искрится. Это мое любимое время суток. Время без ответственности и сроков. Время для отдыха. Для расслабления. За то, что я просто существо на этой земле, наслаждающееся красотой, простирающейся передо мной. Через несколько минут, мой телефон загорается при видеовызове. Я нажимаю принять и излучаю, когда огромная улыбка Ника заполняет экран.

Я улыбаюсь в ответ.

— Вот мое самое любимое лицо во всем мире.

— Мужик. — Его видео толкается, когда он откидывается на спинку стула. — Будет больно, когда ты влюбишься и это больше не будет так.

— Я не думаю, что нам нужно беспокоиться об этом в ближайшее время. Любовь не для меня в планах. Не тогда, когда у меня есть дело, требующее моего полного внимания. — Лицо Гарретта вспыхивает в моем сознании, его глаза обжигают мои, когда он наклоняется для поцелуя. Я слышу скрежет его голоса у своего уха, и мои соски каменеют, мое тело покалывает от воспоминаний. — Кроме того, — говорю я Нику, отгоняя мысли внутренним закатыванием глаз. — Никто никогда не сможет занять твое место.

— Правильный ответ. — Он решительно кивает. — Теперь, я полагаю, у тебя была сумасшедшая история, чтобы поделиться со мной?

— Я помню. Но сначала я хочу услышать о тебе. Как там, снаружи?

На самом деле я спрашиваю: «С тобой все будет в порядке? Насколько ты в безопасности?», но подобные вопросы заставляет Ника чувствовать себя так же неловко, как прощаться.

Он дает мне свой лучший уклончивый ответ, широко улыбаясь, рассказывая мне о своих днях, избегая всего, что могло бы подсказать мне, что он на самом деле делает. Это человек, который любит то, что он делает. Его защитная полоса настолько широка, что охватывает весь мир. Он — луч света по сравнению с мрачной тьмой, окружающей Гарретта Купера.

— Что? — Спрашивает Ник, прерывая себя на полуслове. — Я сказал что-то странное? Ты довольно забавно улыбается.

— Я просто думала о том, как тебе подходит героизм. Ты выглядишь счастливым, и это делает меня счастливой.

— Жизнь хороша, Ангел. У меня есть работа, которая дает мне цель. Моя семья любит меня, и я просыпаюсь довольный своим местом на этом прекрасном камне, летящем сквозь пространство. Назови хоть одну причину, чтобы не улыбаться.

Ты в опасности каждый день.

Ты за тысячи миль от людей, которые тебя любят.

Возможно, я нахожусь в процессе разрушения бизнеса и единственного человека, который всегда заставляет меня чувствовать лучше, здесь нет.

Враг поцеловал меня сегодня, и я не могу перестать думать о том, как заставить его сделать это снова.

— Я думаю, что ее нет, — говорю я, надеясь, что он не видит лжи в моей улыбке.