Один человек и один город

Часть 3.16

Будильник закряхтел ровно через минуту. По крайней мере, мне так показалось.

Старинный механический монстр, собранный заводским часовщиком, наверное, задолго до эпохи переселения народов. И до сих пор работает. Главное, исправно несет свою службу, если хозяин не забывает о своей.

Служба, да.

Как ни странно, отправляться на работу в ночь было легче. И даже не чуточку, а намного. Может, потому что за день успевалось гораздо больше? А что удастся сделать с утра?

На Хэнка время точно найдется. Хотя, потеть он стал меньше. Теплообменные процессы стабилизировались, как выражается доктор Вега. В каком-то смысле, ситуация выправилась. В лучшую сторону? Не уверен. Раньше ощущалось, что процесс идет, неважно какой, но есть движение. Сейчас же все затихло. Вокруг. А вот со мной явно что-то происходит, если вспомнить череду ночных видений. Взять даже этот вчерашний бред с признанием Лил…

Колючие нитки. На полу. Под ногой. Это её шаль? Точно. И на том самом месте, которое снилось. Зато девчонки нет. Или все-таки есть?

На кухне пусто. В кладовой… Ну, не пусто, но безлюдно. Фелипе спит сном пьяного ангела тоже в полном одиночестве. Никого. Ни наверху, ни внизу. Странно.

Вчера она казалась больной, а значит, вряд ли ушла бы из дома. Должна была спать в кресле до моего прихода, да и потом тоже. А утром варить кофе, как всегда это делала. Если мне все приснилось. А если нет?

Впрочем, сначала надо её найти. И посмотреть в глаза, тогда станет ясно, порядок у меня с головой или пора начать посещать доктора.

Что утро, что вечер — одна и та же темень на улице, но откуда-то знаешь: день приближается, а не уходит. Ощущаешь это в себе. Внутри, как животные, птицы и растения. Как настоящее дитя природы.

— Лил?

Дверь не заперта. Впрочем, в Низине, похоже, замки вообще не в почете. Да и без надобности закрываться. От кого? От своего же брата по несчастью?

— Лил, ты дома?

Планировка похожа на родовое гнездо Ллузи. Должно быть, квартал застраивался целиком и сразу, по единому плану. Ну да, здесь же толком не было частных землевладельцев: муниципальные территории, собственность города.

А вот мебели больше. Намного. Прямо-таки, целый лабиринт из столиков, комодиков, шкафчиков, этажерок и прочего: еле протиснуться можно. В этом смысле дом приемного отца, пожалуй, нравится мне гораздо больше своим простором. Даже учитывая тот факт, что Фелипе, по всей видимости, от своего скарба избавлялся в целях пополнения питьевых запасов.

— Лил, я вхожу. Не говори потом, что не предупреж…

Это ещё что такое?

В коридоре ночники попадались через раз и больше мешали рассматривать проход, чем освещали путь. Я ещё удивился, почему их так мало. Что ж, теперь знаю ответ.

Они были повсюду. На стенах. На прикроватных полочках и столиках. Даже на полу — причудливыми дорожками. Россыпь светлячков, превращающая спальную комнату в будуар какой-нибудь сказочной принцессы.

Перед порогом царил обычный, естественный хаос жилого дома, за — мертвенно-стылый порядок. Все было расставлено и разложено с невероятной аккуратностью. Трудно было поверить, что тут хозяйничала Лил, хотя… Нет, больше некому.

Покрывало без единой морщинки. Подушки, взбитые и нетронутые. Ровные складки тяжелых штор. Время остановилось в этой комнате. Однажды и навсегда.

Тщательно расправленное платье, лежащее поперек кровати, словно приготовленное для кого-то. Размер не Лил, на женщину покрупнее. Вернее, просто — на женщину, а не чахлую птаху: ростом они, пожалуй, были примерно одинаковы, а вот прочими округлостями…

Должно быть, принадлежало матери. Как её звали? Падре упоминал. А, Лурдес. Помешанная. Правда, по состоянию спальни этого не скажешь. Наверное, дочь хотела помнить только хорошее, потому и постаралась устроить нечто вроде святилища. Вот тут, в окружении нескольких рядов крохотных ночников, видимо, алтарь. С библией?

Корешок записной книжки хрустнул под пальцами, но не рассыпался. Небольшая. Каждый лист заполнен рукописными строчками. Почерк довольно разборчивый, особенно поначалу.

«Профессор велел вести записи. О каждом. Сказал, что так мне самой будет удобнее. Ещё сказал, чтобы соблюдала график, иначе моль не приживется.»

Какая ещё моль?

«Ровно одиннадцать дней и три часа от той минуты, когда почувствую ребенка. Он сказал, что должна почувствовать. Анализы и все такое — чушь. Я ему верю. Другого мне и не остается.»

Речь идет о зачатии, что ли?

«Первые дни моли, мужская и женская, переплетаются между собой. И одна всегда сильнее другой. Материнская. Но от отца тоже что-то остается. Передается ребенку. А пока нет ни тельца, ни чего остального, она не связана, как говорит профессор. Она может остаться в матери и потом снова сплестись. С новой молью нового мужчины. И снова остаться, но уже не совсем прежней.»

Интересная теория. Работающая?

«Так можно собрать моль из молей. По частям. Профессор не знает, сколько их понадобится, но мне это неважно. Ради своего ребенка, ради его будущего, счастливее, чем у меня и у всех остальных, я сделаю хоть тысячу попыток.»

Тысяча попыток? Тысяча мужчин. О Лурдес говорили, что она шлюха. И говорили, что дважды не встречалась ни с одним из своих любовников. Теперь понятно, почему.

«Я начну со следующей луны. Лучшее время для лучшего ребенка на свете.»

Дальше заметки шли всего по несколько строк, на расчерченных, пронумерованных и датированных листках. Кое-где даже с именами.

Тысячи там не было — я специально взглянул на последнюю страницу. Но список впечатлял. Как и последняя запись.

«Он долго не соглашался. Отказывался. Говорил, что слишком стар, что ничего не получится. Но я не могла завершить дело без него. И он завершил тоже. Свою жизнь. Сердце не выдержало, так сказал врач. И посмотрел осуждающе. Все они всегда так смотрели на меня. Но мне все равно. Зачатый в грехе или праведности, мой ребенок будет самым лучшим.»