Режим бога

* * *

На следующий день я, клятвенно пообещав маме не задерживаться допоздна, все-таки, добрался до «мамонтов». Правда, в этот раз заранее договорился с ними о встрече по телефону, чтобы опять не «лизать ручку» закрытой двери.

Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что в этой квартире время проводят весело… Все признаки: гора мытой посуды, подувядший букет роз, пять бутылок из под «Советского шампанского» на подоконнике и почти пустая коробка конфет «Садко» на столе.

А так же отвратительно бодрые и довольные жизнью рожи «братцев»!

— Хороши… Вижу время вы тут неплохо проводите, пока я над работой, как царь Кащей над златом, чахну…

— Ну, дык… мы что… — сыто потянулся Димон, — говори чаго надо, вместе будем рифмовать «стул» и «жопа»!..

Реноме надо поддерживать. Я немного помолчал и продекламировал:

— Если в песнях для народа слово «жопа» рифмовать,

То не долго будет, братцы, «стул» на нары променять!

Оба гада заржали дуэтом… Отсмеявшись, Леха сказал:

— Все, с гулянками с сегодняшнего дня завязываем! Говори, что надо?

— Чего так? — подозрительно поинтересовался я, настороженный такой уступчивостью, — к суду протрезветь захотелось?!

— Неее, — Леха развалившись на диване, лениво отмел мою версию, — я следака в ленинградской прокуратуре оказывается неправильно понял. Не будет тут никакого суда…

Я напрягся:

— Почему?!

— Они ведут все по «вновь открывшимся обстоятельствам», поэтому опрашивают тут местные, а документы отправляют наверх, там в Москве новое решение и примут… в Верховном Суде. Сочинский прокурор сказал, что точно оправдают…

Все немного помолчали. Я же еще и мысленно постучал себе по лбу. Не Леха мне процедуру должен был объяснять, а сам должен был сообразить. Ну или нынешний УПК РСФСР почитать…

— Хорошо. Пусть так… Главное, ведь, результат…

Оба «мамонта» синхронно кивнули.

— С чего тогда конец гулянкам?

— Деньги, почти, закончились, — ухмыльнулся Димон, — хорошо, что за жилье сразу отдали…

Я понятливо кивнул и искоса глянул на Леху. Тот чуть заметно отрицательно качнул головой.

«Понятно… Про „заначку“ Димон ничего не знает. И она целая».

— Транжиры… — пренебрежительно фыркнул я, — ну, тогда у вас появилось время порешать мои проблемы!

— Так чего надо-то? — уже настойчивее повторил свой вопрос Леха.

— Поучи меня играть на гитаре, — я вопросительно уставился на «старшего братца».

— О-па… Да, я и сам не очень-то… Так, три аккорда и «боем»… да, и учитель из меня еще тот… — замялся Леха, — О! Завадский говорил, что он играет на гитаре тоже! Вот с кем надо!

— Я же не сказал «научи», я сказал «поучи»… — выделил я интонацией последнее слово, — а если нормально пойдет, тогда к Завадскому и обратимся… а то может нет у меня способностей к музыкальным инструментам…

— Ха! — заухмылялся Димон, — наш «вундеркинд» перед Коляном облажаться боится?!

Я, неожиданно для себя, с большим трудом справился с накатившим раздражением.

«Однако, ты меня подzаеbаl, дружок, со своими комплексами и подколками».

— Хорошо… давай попробуем, основы я, все-таки, знаю, — поспешно согласился Леха, почуявший неладное.

Я еще пяток секунд посидел молча, пряча глаза и подавляя сильнейшее желание послать Димона «на» и «в», а потом спокойным голосом ответил:

— Да, я не хочу облажаться перед Николаем, поскольку он мне пока только знакомый, и не боюсь облажаться перед Алексеем, поскольку он мне друг. Ты все понял правильно, Дима.

Несмотря на свою толстокожесть, Димон тоже почуял проблемы и попытался замять:

— Ну, дык я сейчас гитару принесу, вы с Лехой и попробуете…

С этими словами он подорвался в Лехину комнату за гитарой, которую «старший братец» захватил с собой на отдых.

— Лешшшааа…

— Понял, понял… поговорю с ним сегодня…

— А вот и балалайка! Ну, давайте лабать! — вернулся Димон, потряхивая инструментом.

Гитарой я промаялся около двух часов и порезал струнами два пальца, после чего сделал вывод, что во-первых, мне все это не нравится, во-вторых, учитель из Лехи никакой, а в третьих, я бесталантный дебил, у которого, на самом деле, нет способностей к музыкальным инструментам. Слава богу хоть слух с голосом неплохие…

В расстроенных чувствах, поскольку видел гитару в некоторых своих планах, я вернулся к обеду в санаторий. Солнце сегодня палило немилосердно, было очень жарко и, когда мы с мамой пришли из столовой, я, ни секунды не медля, полез под душ. Уже после спасительной прохлады воды, вытираясь вафельным полотенцем с печатью санатория, в зеркале ванной я заметил, что мой шрам на боку, оставшийся от ножа, превратился в тонкую еле заметную линию.

«Охренеть, скоро и этим будет не похвастаться. Минус еще один козырь. Вслед за возможной гитарой…», — расплавленные жарой, мысли лениво возникали в голове и так же вяло оттуда испарялись.

В номере было не так убийственно жарко, как на улице, к тому же спасал вентилятор. Расстроенный, я завалился на кровать и через пару минут крепко спал.

Вечером в гости заехал Клаймич. Жара уже спала и с гор подуло спасительной прохладой. Все отдыхающие повылазили из своих номеров и аллеи санаторского парка, почти пустые в обычные вечера, в этот были битком заполнены прогуливающимися людьми.

Прохаживаясь вдоль занятых скамеек, с установленными между ними бюстами героев-милиционеров и лавируя между другими такими же гуляющими, мы обсуждали новости и планы.

— Я не стал разговаривать с Верой напрямую, — делился Клаймич, — все-таки вы правильно, Витя, отметили, что характер у нее не самый простой. Поэтому сначала поговорил с Татьяной, ее мамой. У них с дочерью очень теплые и доверительные отношения, как я мог заметить, и мне показалось, что так будет правильно.

Я согласно кивнул и продолжил слушать.

— Таня все восприняла, вполне, благожелательно и с немалым интересом. У нее, вообще, это оказалась давняя и нереализованная мечта, чтобы дочь пела. И хотя природные данные у Веры превосходные, но интереса к классическому вокалу девочка не проявила. А ведь ее пытались в детстве учить и даже отдавали лучшим специалистам.

Я скривился в ухмылке:

— Прям моя история! Меня мама тоже пыталась научит на пианино играть, только все без толку. Сегодня гитару в руки взял, тот же результат.

Клаймич улыбнулся:

— Вы хотели научиться играть на гитаре с первого раза?

— Нет, конечно, но я знаю свой характер, если мне что-то нравится делать, то это у меня пойдет, если не нравится, то хоть палками вбивай.

Поймал себя на мысли, что неудача с гитарой задела меня на удивление сильно. Странно… По поводу фортепиано, я так сильно никогда не переживал. Скорее всего, вообще, никогда не переживал.

Клаймич остановился и деловито потер ладони:

— Вас учили репетиторы и начинали с нотной грамоты и гамм?

— Ну, да… А как еще может быть?

— По-разному, — последовал быстрый ответ, — Витя, пойдемте в актовый зал… там стоит рояль и мы проведем маленький эксперимент. Если у вас есть слух, я попробую сделать так, чтобы вам стало интересно.

— Григорий Давыдович, не стоит тратить время, я уже, на сегодня, лимит экспериментов исчерпал. Да, и настроение не очень… самые благие начинания угроблю…

— Хорошо, — на удивление легко согласился Клаймич, — тем более, что на сегодня у меня еще есть парочка сюрпризов.

И поскольку по его лицу я видел, что эти сюрпризы не геморрой и понос, то проявил соответствующий интерес, который Клаймич принялся тут же удовлетворять:

— Пока разговаривали с Татьяной Геннадьевной, с пляжа вернулись Вера с Альдоной. Не сказать, что они подруги, как я понял, но они обе учились в МИМО. Более того, они — однокурсницы! Ну, и папы у обеих в МИДе..

Клаймич победно и с неким намеком посмотрел на меня. Что ж, я его тут же безжалостно «обломал»:

— Угу… Я уже спрашивал. Альдона сказала, что она не просто поет, а хорошо поет… Только карьера певицы её не интересует.

— Странно… — лицо Клаймича омрачилось и он задумчиво сказал, — а она проявила заметный интерес к вам.

— Какой интерес, — теперь уже удивился я.

— Спрашивала мое мнение по поводу ваших песен и… умственных способностей, что ли… — Клаймич усмехнулся.

— Упс?! — я насторожился, — песни ладно… а умственные способности тут причем?

— Я сам не совсем понял, но, кажется, она имела виду, что уметь сочинять песни мало, надо грамотно подбирать авторов музыки, певцов, музыкантов… Но когда я сказал, что мы собираемся плотно работать вместе, она замолчала и больше ни о чем не спрашивала.

Клаймич помолчал и, как бы оправдываясь, добавил:

— Татьяна уже знала, не было смысла скрывать…

— Да, я и не думал, что надо скрывать. Работать с вами для меня честь, а не компромат, — пожал я плечами.

Услышав подобное, Клаймич явно был польщен, но он сразу вернул разговор на прежнюю тему:

— Что Альдона хотела узнать, я не понял. Но учитывая, что б0льшую часть времени она молчит, то это был неприкрытый интерес! Вы уверены, что ее «нет», это было действительно «нет»? А то ведь у женщин, как бывает… — он неопределенно покрутил в воздухе кистью.

— Уверен… Это было такое, однозначное, «НЕТ».

— Жаль… А то вырисовывался вариант «брюнетка-блондинка», а это уже две трети подбора… Особенно, если поверить, что она умеет петь. «Хорошо петь»! — усмехнулся уточнению Клаймич.

Мы еще немного пообщались и разошлись, договорившись, что Клаймич сразу позвонит, когда будет известна реакция Веры на наше предложение.

Я вернулся в номер и застал маму с нашими соседями Степаном Захаровичем и Ириной Петровной. Мое возвращение было встречено с большим энтузиазмом, поскольку они собирались играть в преферанс и четвертый участник был очень кстати!

Мы все устроились на большом балконе и погрузились в игру. В преферанс я играл не очень, но такие вечерние посиделки за картами у нас были не редкость. Поэтому, может от практики, а может и тупо от везения, я сегодня был в ударе. Почти каждую раздачу я старался сыграть или «вистануть», а после предельно наглого «мизера в темную» был уже в таком солидном плюсе, что это вызвало у моих соперников бессильные подначки на тему: «не пора ли дитЯм спать»!

Пришлось отбрехиваться:

— Не расстраивайтесь! Нас сейчас уже даже в школе учат считать по новому…

— Это как? — неосторожно «покупается» Ирина Петровна

— С одного до десяти…

— А что в этом нового?

— А новое, что после десятки идет «валет»!

Народ смеется. Вечер заканчивается моим условным выигрышем в два рубля семьдесят четыре копейки…