Во имя твое, Восния

Это я и так себе отлично представлял. Война везде одна, не так ли?

– … заботиться о припасах второго Восхода, снабжать войско, и всячески способствовать евойному успеху…

Я сделал шаг назад и спросил:

– Припасах?..

Пока я соображал, троица братьев принялась запрягать Карего в повозку. За ее бортиком я увидел черенки от лопат, ящики с гвоздями, свертки шкур.

– Путь предстоит долгий, а работенка у нас пыльная, – запугивал капрал Гвон. – До Волока больше недели ходу. Все, что за городом – земли мятежные, и всяк там ходит без спросу: от разбойников до проклятущих Долов. Спасу нет!

Рут посмотрел на меня и покачал головой. Я вспомнил, что обещался молчать. В этом же могильном молчании я дождался конца нелепой речи. Затем вытащил все ценное из седельных сумок уже не совсем моего скакуна и зашагал прочь.

Рут последовал за мной. Когда чертова свирель притихла вдали, я чуть не схватился за голову.

– Снабжение?!

Тепленькое местечко, которое нам обещал сержант в казарме. Мне, профессиональному военному в пятом колене. Ученику Зантира Саманьи…

– Свезло так свезло, – воодушевился Рут по неясным мне причинам.

Я споткнулся об гнилую доску, которую кто-то любезно сбросил в поле.

– Бардак! Повелители мешков с зерном, чернь с лопатами!

– Вот неправда, мы их еще и охранять будем, лопаты эти, – пожал плечами Рут. – Ты не пыхти, снабженцы орденами обрастают – мама не горюй! А все почему? – меня ткнули локтем в бок. – Ибо на хер никому не сдались. Вот и целехонькие ходят, милое дело! При руках-ногах, поди плохо?

Я хотел выматериться, но просто махнул рукой. Подвиги, честная слава.

– Коня моего захотели, ворье…

Рут обогнал меня, встал впереди:

– Ты бы радовался, вот что я скажу. Обещал молчать, и что же? Иной капрал тебя и вздернуть мог за такую дерзость.

– Повешеньем мне угрожали только женщины.

– Грядут большие перемены, дружище, – я снова увидел его щербатый зуб. – Ты ведь этого хотел, так? Самостоятельности.

Я посмотрел на грязный шатер Восходов у стены, где готовили еще один лагерь. Теперь-то хорошо видно стало, что в поход снарядили не более двух сотен человек. И кавалерии при таком раскладе лучше не ждать.

Как и кого собрался бить этот умник из семейства Годари? Мятежных крестьян по селам? Со всем этим цирком я и вовсе забыл про сломанный меч.

– Ладно, черт с ним. Нужно успеть перековать керчетту, пока мы не собрали всех пьяниц и бандитов под флаг.

– Лишнее. Думаю, люди Варда будут очень рады встретить тебя в кузне. На выдаче. Я бы на их месте…

– Дьявол! Да что мне теперь, с одним мечом воевать?

– Лучше с одним мечом, чем без головы.

Рут быстро привыкал к любым передрягам. Возможно, все дело во фляге, к которой он присосался уже в девятый раз.

А может, он снова оказался прав. В войне против крестьян мне не нужен и один меч – хватит простой лопаты. Я покачал головой:

– Готов поспорить, что этот день не мог обернуться хуже…

– Кто знает? Все случается, как оно случается. А мы разгребаем то, что выпало на нашу долю. Чего еще остается? – Рут чуть отвернулся. – Так говорила моя матушка. Пресвятая женщина.

За все годы, что мы пили и я слушал болтовню Рута, я и впрямь приучился считать его матушку святой. И, как с каждым святым, решительно не интересовался ее жизнью. Даже из вежливости не спросил. Лучший на свете друг, что тут скажешь? Я решил исправиться:

– Слушай, Рут, ты ни разу не обмолвился, а я не спросил. – Рут явно не держал на меня обиды. – Что с ней случилось?

Мы остановились на холме, с которого хорошо виднелась граница войска. Приятель молчал добрую минуту, и я уж решил, что зря полез.

Рут снова отпил из фляги, оглянулся на палатки и телеги Восходов. Кивнул на широкий стяг за строем пехоты и коротко ответил:

– Война.

***

Через несколько дней пути от Оксола. Привал второго Восхода

Я оставил семью, переплыл четверть мира. Все ради того, чтобы найти свой дом, не так ли? А может из-за избытка гордости. Что ж, если от нее и оставалось что-то к четвертому году, Восния растоптала и эти останки.

По крайней мере, нужно отречься от любого достоинства, чтобы стоять вот так, в очереди на раздаче дармовой еды.

В огромном котле бултыхалось… нечто. Шелуха то ли от овса, то ли от еще какого-то злака, густо покрывала верх похлебки. Над варевом кружились мухи. Нескольким из них довелось угоститься – теперь их тела, будто горошины перца, украшали блюдо.

Кособокий солдат с ячменем на глазу даже не потрудился вытащить утопленниц. Большой черпак в его руках предназначался исключительно для раздачи. Никакой лишней работы.

– Что это? – спросил я просевшим голосом. – Это с хлебом едят?..

– Хер его знает, – солдат пожал плечами и почесал веко. – Че привозят, то и варю. Бери…

Хлеба вприкуску тоже не давали. Я отшагнул от котла пустым. Раздатчик не гневался.

–… иль не бери.

На меня ему было так же плевать, как и на очередную утонувшую муху. Не успел я перекинуться парочкой слов, как позади заволновалась очередь:

– Тебе миску найти побольше, парень?

– Еще один припадошный…

– Спасибо, – зачем-то поблагодарил я. Вот тут раздатчик уже удивился.

Экономить в дороге оказалось еще сложнее, чем под гнетом Варда. Запасы, что мы с Рутом прихватили, почти закончились. Может часть из них даже стащили, кто знает?

Под конец дня я еле переставлял ноги и был рад мелочам: возможности присесть, выпить разбавленного вина и просушить обувь.

Мой цирк покорно ждал меня у большого костра. Никогда не трезвеющий капрал Гвон, троица однообразных бородачей, брюзга Бун, бестолочь Амил, молчун Керех и трущобная оторва Руш. В такой компании я куда больше радовался коням, чем людям.

Но работать приходилось с последними.

Рут с удивительным азартом нарезал какой-то корень в котел и без умолку рассказывал про Криг. Рассказывал исключительно гадости, что и положено говорить о главной помойке Воснии.

– Ну что, неженка, хлебнул счастья на раздаче? – снова пристала ко мне Руш. Ее передние зубы темнели от какой-то травы.

Я смахнул пыль с ящика, подложил плащ и уселся. Вытянул ноги, признался:

– Такое и свиньи не едят.

– Мх-м, – то ли согласился, то ли поспорил Керех.

– Добро пожаловать в мир простых людей, – оторва ткнула в себя большим пальцем, – ваше прогоревшее величество!

Загоготали практически все. Только Рут безмятежно нарезал корешки в котел. Видимо, все, что мне оставалось – это просвещать воснийских тупиц. Я ответил спокойно:

– Я не прогорал…

– Пф, как же! – не отставала Руш.

– … а изначально был без своих земель и слуг. В Изломе…

– Брехуном ты был изначально, им же и остался. – Перебила Руш. – Иль хочешь сказать, что коней стащил? – она повела рукой в сторону телег. – Подскажи-ка, где так поживиться, я сама не прочь…

Я потянулся. Выдержал паузу.

– На ристалище Крига. Всего-то дел – победить парочку гвардейцев…

Краем глаза я заметил, как даже братья повернулись в нашу сторону. Бун выпучил глаза:

– Это ты-то? Хвардейшев наших?! – он подскочил на месте. – Экий брехун! Имена, нашывай-ка имена…

Я хрустнул пальцами и принялся перечислять побежденных:

– Гвардеец Долов, Заноза – самый первый. Потом был Келех из Остожки, эританец Двил, братья Лассаль и рыцарь Лэнгли – Когрим. В финале побил Беляка, дважды коронованного в…

– Как же, – прыснула Руш. – Да у нас тут лучший боец затесался, слыхали? Прям за нашим-то котелком сидит, величие какое! Не по-соседству с Псами Гарготты. Почтил, так сказать, наш очаг. – Я не успел вставить и слова, воснийка отвернулась. – Эй, слуга, ты че, уснул? Мы тут жрать хотим.

– Всему нужно время, – невозмутимо ответил Рут, разделавшись с корешками, и принялся чистить луковицу.

Все подозрительно примолкли. Я обернулся и увидел капрала. Вернее, сначала объявился странный запах. В дороге мы все перепачкались хуже скота, но Гвон справлялся с грязью по-королевски: перебивал один смрад другим. Я боялся представить, что именно выпивает капрал и как умудряется не трезветь.

– Сл-лавный денек, родня! – покачивался он, будто мы не шли, а плыли к Волоку. – Выходило от Оксола дв…ве сотенки. Славно поживимся, вольно…

С капралом не спорили. Дождались, пока глава отряда скроется в той же дыре, откуда и вылез, по-видимому, из крайней нужды.

– Думаю, уже сотня осталась, – почесался один из братьев, – дезертиры.

Амил заерзал на досках. Я его понимал. Человеку с такими тонкими запястьями на войне точно нечего делать.

Хотя я уже и не был уверен, куда именно мы маршируем. Будет ли вообще драка, или нас просто заморят голодом в пути.

– Ставишь или просто языком мелешь? – Руш вскинула бровь и шрамы на ее лице стали длиннее.

Со стороны дальних ящиков донеслось брюзжание:

– Нечего штавить, вшегда так было.

– Прошлый год вы занимали на ставку, – отчего-то загорелась эта оторва и подсела ближе к братьям.

– Ага. И ты вшех обопрала, – заметил Бун. – Меня, Пульриха, Вашко, и даже бетолагу Кереха!

Керех молчал очень выразительно. Его бесконечно добрые глаза могли смутить кого угодно. Кроме бандитки и оторвы, разумеется.

– В общем, сотня в походе останется, – поправился один из братьев, – как к делу приступим.

– Я думаю, первым удерет его величество, – Руш кинула на меня веселый взгляд из-за плеча.

Голод придавал мне подспудной злости. Я дернул головой:

– Ставишь или языком мелешь?

Оторва облизала уголок рта и медленно подошла ко мне. Загородила собой огонь костра, чуть наклонилась вперед, уперлась руками в бедра:

– А чего бы и нет? – за ее спиной кто-то хохотнул. – Если уцелеешь до конца похода, получишь десять серебряков.

Амил присвистнул. В его представлении – целое богатство. Я хмыкнул. Размял шею и сказал:

– И все? Смешно.

Она ласково, почти по-матерински, положила руку на мое плечо, не отводя взгляда.

– Ты и этого не стоишь, дохляк.

– Ты столько не зарабатываешь, сколько я стою, – я скинул ее руку с плеча.

Руш улыбнулась, прищурила глаза. И так и не потянулась к ножам.

– Тогда по рукам?

Зная воснийцев, я во всем чуял подвох:

– Тебе какая выгода?

– Я не делаю плохих ставок, неженка, – казалось, она задалась целью каждой фразой напоминать о своей неприязни. Должно быть, ее окружали крайне забывчивые люди.

Бун прикрикнул:

– Удерет ше, совсем застращала.

– Да и хер с ним. – Руш выпрямилась и дернула плечами. – А коли помрет, мы его обдерем. Все сгодится. – Еще один уничижительный взгляд в мою сторону. – Но, думаю, милый, тебе-то уже будет пофигу.

Бун хрюкнул от удовольствия.

А еще голод лишает сил. Я промолчал и невольно оглянулся на Рута. Будто привык во всем полагаться на него. Будто и забыл, кто кому оруженосец.

– Эй, служка, – оторва принялась досаждать моему другу, – Ты считать научен? Твой господин артачится. Разъясни-ка ему, что он не в накладе…

– Делайте ваши ставки, кто мешает? – приятель был целиком поглощен делом. – Я запомню.

Я вздохнул и подсел к Руту. Принялся, как и все, ждать еду.

– Ты не зарься, у нас общак, – тут же заявил один из братьев-бородачей. Кажется, Васко? Дьявол их разберет.