Новая критика. Звуковые образы постсоветской поп-музыки (сборник статей)

Мир без полутонов: особенности японской музыки, пересечения с европейской традицией и культурная ассимиляция

До середины XIX века Япония была крайне закрытой страной. Особенно жесткий период самоизоляции — Сакоку — продолжался больше 200 лет (1641–1853). Лишь после высадки американской дипломатической экспедиции на западном берегу страны и заключения Канагавского договора развививаются полноценные дипломатические и торговые отношения с Западом (в течение нескольких лет Япония подписала похожие договоры с Великобританией, Россией, Францией и другими странами).

С этого момента начинается и взаимовлияние западной и восточной культур — Ван Гог и Моне экспериментируют со стилистикой японских гравюр, Стравинский пишет «Три стихотворения из японской лирики» и ориенталистскую оперу «Воробей», Джон Кейдж, посетив лекции Дайсэцу Тэйтаро Судзуки и вдохновившись дзен-буддизмом, подчиняет свое творчество случаю и «Книге Перемен», а к концу тысячелетия мир захватывают покемоны, вокалоиды и кей-поп. Со временем в сознании складывается вполне устойчивая система конструкций. Сакура — дерево. Хризантема — цветок. Сиба-ину — собака. Журавль — птица. Япония — Страна восходящего солнца. Восток — дело тонкое. Самурай — воин, и смерть его неизбежна. В Японию же приходит симфоническая музыка, джаз, бейсбол, в языке появляется большое количество иностранных слов — гайрайго[330].

Принцип заимствования и ассимиляции в целом характерен для Японии — целые пласты культуры, которые со временем стали частью национальной традиции, она переняла у Китая. О «всеядности» японской культуры рассуждал французский антрополог и социолог Клод Леви-Стросс: «В прошлом Япония многое позаимствовала у Азии. Чуть позже — у Европы, а совсем недавно — у США. Однако все заимствования столь чутко прорабатывались, сама их сущность ассимилировалась настолько хорошо, что культура Японии и по сей день не утратила своей уникальности. И тем не менее Азия, Европа и Америка увидят в Японии собственное отражение, пусть и существенно измененное»[331]. Действительно, помимо письменности и особенностей религиозно-политического уклада, японцы взяли за основу собственной музыкальной системы китайскую пентатонику. Пентатоника — пятиступенный ангемитонный (бесполутоновый[332]) звукоряд, в котором каждый из звуков может быть основным. Кроме Китая и Японии она встречается у татар, монголов, бурятов, а также в некоторых образцах русской, белорусской и украинской народной музыки.

По замечанию Леви-Стросса, японская пентатоника не похожа ни на одну другую. В ней нет выраженной, легко заметной эмоциональной окраски, свойственной европейским мажорным и минорным ладам, но внутри звукоряда возникает особое напряжение, которое «отражает порывы сердца»[333], погружает в печальное, меланхоличное состояние. Во многих формах традиционной японской музыки нет и регулярного ритма. Несмотря на большое разнообразие ударных инструментов, ритмические рисунки сильно отличаются от западных размеров, во многом за счет частого использования полиритмии[334]. В XX веке сформировался жанр энка[335], в котором смешалась пентатоника и западные звукоряды; традиционные мотивы и ходы в песнях этого жанра являют собой скорее пример ностальгической стилизации и внутреннего ориентализма, нежели полноценное развитие классических музыкальных форм.