День, когда началась Революция. Казнь Иисуса и ее последствия

7. Страдание, искупление и любовь

В Книге Даниила звучит одна тема, о которой говорят и некоторые другие места Писания, а также послебиблейские еврейские тексты. Когда Бог Израилев приступит к осуществлению своего долгожданного замысла о завершении изгнания – куда входит, как мы видели, прощение грехов, ставших причиной изгнания, – это произойдет после периода сильных страданий либо всего народа в целом, либо определенных групп внутри него. Об этой теме снова заговорил около столетия назад Альберт Швейцер, она была частью «апокалиптического» (как он сам это называл) подхода к представлениям Иисуса о грядущем Царстве. Позднее исследователи радикально пересмотрели многие идеи Швейцера, но, как я считаю, эта тема остается крайне важной для нас и сегодня.

Но сначала нам следует уяснить одну важную вещь: в дохристианской еврейской литературе мы не найдем никакого следа представлений о таком грядущем Мессии, который должен был бы умереть за грехи народа или мира. Некоторые (хотя не все) иудеи ждали прихода такого царя, но он должен был, подобно своему предку Давиду, одержать победу в битвах за освобождение Израиля. Некоторые (хотя не все) иудеи верили, что избавлению будут предшествовать страдания, но они не должны упасть на плечи Мессии. Когда еврей эпохи Второго Храма читал некоторые важнейшие тексты, такие как Псалом 2 или 109, он неизбежно должен был представлять себе Мессию в виде отважного воина. Тем больше нас может удивить тот факт, что первые христиане, когда они размышляли об Иисусе и о том, что он совершил на кресте, ссылались на те же самые тексты, игнорируя то, что они прямо говорят о военной мощи.

Поэтому для нас важно отделить дохристианские представления евреев о грядущем Мессии от идеи страдания. Только что упоминавшийся Альберт Швейцер пустил в обиход выражение «мессианские бедствия»: оно указывает на период ужасных страданий, которые предшествуют наступлению долгожданного нового века. Однако термин «мессианские бедствия» нечеток и может вводить нас в заблуждение. Швейцер говорил об одной очевидной вещи: в тех книгах, которые стали Священным Писанием Израиля, очень рано появляется мысль о том, что избавление приходит после великих страданий. Это повторяют и пророки, и псалмы. Но назвать эти бедствия «мессианскими» можно только в расплывчатом смысле – имея в виду, что они непосредственно предшествуют «мессианскому веку». Писания Израиля иногда говорят о страданиях, которые были следствием идолопоклонства и греха Израиля. Но порой, как мы это видим во многих псалмах, эти страдания падают на невинных – будь то народ Божий или отдельный человек. Ночь становится темнее, боль усиливается, а затем наступает рассвет нового дня. Все это с особой яркостью выражают такие тексты, как Даниил 12:1: «Настанет время бедствий, каких доселе не знал ни один народ, но тогда спасется народ твой».

Это же можно увидеть в классических псалмах, написанных от лица «страдальцев», таких как Псалом 21, который начинается со слов, полных безысходности, стыда и боли:

Боже мой! Боже мой! Почему Ты оставил меня?
Ты далек, не поможешь, далек от стонов моих.
Боже мой! Целый день я зову Тебя – нет ответа.
И ночами зову – но нет утешения мне…
Я же не человек, а червь:
люди поносят, презирают меня.
Как увидят – смеются надо мной.
Головою качают, глумясь…
Окружили меня псы,
свора злобная обложила,
прокусили мне руки и ноги.
Я могу пересчитать свои кости.
А эти – смотрят, глядят на меня,
меж собой делят одежду мою —
кидают жребий, кто рубаху возьмет… (21:2–3, 7–8, 17–19).

А затем настроение неожиданно меняется, и мы слышим восклицания торжества:

Твое имя провозглашу я пред братьями моими,
средь Собрания прославлю Тебя:
«Чтущие YHWH, хвалите Его!
Племя Иакова, славь Его!
Трепещи пред Ним, племя Израиля!»
…Обратятся, вспомнят YHWH по всем концам земли,
все племена людские падут ниц перед Тобой.
Ибо царская власть [malkuth, «царство»] в руках YHWH,
над народами властвует Он (21:23–24, 28–29).

Эту же тему во всей полноте раскрывают Гимны Раба у Исаии, где все становится конкретнее, а «страдалец» обретает лицо:

Владыка YHWH отверз мне слух,
и не воспротивился я,
не отступил назад.
Подставил я спину бьющим,
позволил мою бороду рвать,
лица не прятал от оскорблений и плевков (50:5–6).
Он был презираем, отвергнут всеми —
человек, познавший страданья, изведавший боль.
От такого отворачиваются – его презирали.
Ни во что не ставили мы его.
Но это нашу боль на себя он принял,
на себя страданья наши взял!
Мы думали, на него обрушилась кара,
мученье, наказанье от Бога…
Угнетаемый, униженный,
он оставался безмолвен.
Как влекомый на убой ягненок,
как овца, что безгласна, когда ее стригут,
так и он оставался безмолвен.
Был он схвачен, под суд отдан…
Кто бы мог вообразить его будущее?
От земли живых он был отторгнут,
пала на него кара за грехи моего народа.
Со злодеями он похоронен
(рядом с богатым могила его) —
хотя не совершал он преступлений
и в устах его не было лжи (53:3–4, 7–9).

И этот «Раб» далее будет «делить добычу с сильными» (стих 12) – это, несомненно, победа, а также прощение грехов; а если мы прочитаем предшествующий текст (Ис 52:7–12), то ясно увидим, что стоящий вслед за ним гимн есть ключ к первому. Как бы там ни было, во всем Писании Израиля, насколько я знаю, только Исаия 53 говорит о страдании как о средстве, а не просто контексте для ожидаемого избавления, для прощения грехов. Это нас еще более удивит, если мы вспомним, о чем говорилось выше: что такая идея – один человек своими страданиями искупает многих – была широко распространена в античном нееврейском мире, так что ее можно найти у Гомера, у Еврипида и многих других античных нееврейских авторов, а также в дошедших до нас речах героев битв. Хотел ли великий поэт, написавший 53-ю главу Исаии, сослаться на эту языческую традицию? Маловероятно.

Когда мы читаем Исаию 40–55 как единое целое, мы видим, что мотив искупительного страдания в главе 53 есть нечто новое. Ранее в этих главах говорилось, с одной стороны, об избавлении от страдания, а с другой, о странном призвании страдающего «Раба». И только в последнем гимне (52:13–53:12) две эти вещи соединяются. И когда это происходит – как это бывает в великих поэмах и других произведениях искусства, – мы понимаем, что это новое органически связано с другими элементами всего текста, так что это не какой-то изолированный смысл, странная новая идея, но нечто такое, что занимает свое определенное место среди других важнейших тем окружающих глав.

Это наблюдение особенно важно по той причине, что именно текст Исаии 53 больше всех прочих библейских отрывков удивительным образом используется в Новом Завете как ключ к смыслу смерти Иисуса. И это не какое-то «доказательство из Писания», оторванное от контекста Исаии 40–55 как целого (либо 40–66 как целого) или ото всей более масштабной истории Израиля, о которой мы говорили. Тут одновременно можно увидеть, с одной стороны, сжатый образ судьбы Израиля с его обетованием об избавлении и, с другой стороны, уникальное утверждение о новой надежде, где судьба Израиля и обетование точно соответствуют друг другу. «Раб» – представитель Израиля с его бедственным положением («Ты – раб Мой, Израиль, в тебе Я прославлюсь!»; Ис 49:3), но затем он становится не просто олицетворением народа в целом, но отдельной фигурой, тем, кто противостоит народу и даже его праведному остатку (поскольку в 50:10 «боящиеся YHWH Раба Его слушают»). Подобно многим другим загадочным стихотворным произведениям, этот текст таит в себе многие секреты, которые заставляют последующие поколения читателей ломать голову над их смыслом. И, разумеется, многие первые христиане считали, что они нашли ключ к этому отрывку – он говорит об Иисусе.

Как я думаю, проблемы возникают тогда, когда мы берем важнейшее утверждение Исаии 53 – что это страдание было инструментом, а не только поводом для прощения грехов и всего, что с этим связано, – и вынимаем его из контекста, как литературного, так и исторического, в котором он находится, и ставим его на службу иному повествованию. В этом случае, как я считаю, – и это одно из главных положений данной книги, – читатели постоянно рискуют заменить древнееврейский контекст для идеи искупительного страдания, где важнейшую роль играет завет с Израилем, на совершенно иной контекст языческого характера. И хотя при добросовестном чтении древний нееврейский мир мог бы найти здесь несколько истинных знаков, указывающих на такие вещи, которые оказались бы в конечном итоге истиной, нам не стоит менять полноту библейской истины на несовершенный указательный знак.

Эта проблема проявляется в двух контекстах в послебиблейской еврейской литературе, где звучит тема Исаии 53 – о страдании как инструменте, а не просто поводе для прощения грехов и восстановления. В 160-х годах до н. э. евреи испытывали ужасные страдания: этот небольшой народ угнетали сирийцы, хотевшие ввести тут языческие обычаи. Некоторые евреи боролись против этого, и, если они погибали в битвах, их почитали как мучеников. Пересказ их историй, возможно, несет в себе отголоски Исаии 53 либо языческих историй о смерти за других. Вот последний из семи братьев, обличая Антиоха Эпифана, говорит не только о Божьем наказании, но и об искупительном смысле страданий мучеников:

Мы страдаем за свои грехи. Если для вразумления и наказания нашего живой Господь и прогневался на нас на малое время, то Он опять умилостивится над рабами Своими… Я же, как и братья мои, предаю и тело, и жизнь за отеческие законы, призывая Бога, чтобы Он скоро умилосердился над народом, и чтобы ты с муками и карами исповедал, что Он один есть Бог, и чтобы на мне и на братьях моих окончился гнев Всемогущего, праведно постигший весь род наш (2 Мак 7:32–33, 37–38).

Тут есть аллюзии не только на Исаию 53. Те «муки и кары», которыми юный мученик угрожает языческому тирану, напоминают нам об истории Моисея и фараона, где Бог насылал «казни» на египтян перед тем, как он решительно освободит Израиль из рабства. И это важная часть дела. Когда Израиль порабощен и страдает, ему нужен новый Исход. Маккавейские мученики вспоминают о первом Исходе, чтобы предположить, что настало время для второго. Но новый Исход кое в чем должен отличаться от старого. Он должен избавить еврейский народ от грехов (стих 32), ставших причиной его страданий. Если новая Пасха наступит, она должна стать временем окончательного избавления от грехов, вслед за которым кончится изгнание. И мученик утверждает тут, что его собственные страдания имеют к этому отношение. Быть может, предполагает он, они повлекут за собой избавление.

Композиция 2 Книги Маккавейской указывает на то, что автор хотел сказать именно это. Сразу после кошмарной сцены пыток и смерти Иуда Маккавей вместе со своими последователями поднимает на удивление успешное восстание против Антиоха Эпифана. Так устанавливается маккавейская (или хасмонейская) династия правителей независимого иудейского царства, которая сохраняла власть на протяжении последующих ста с лишним лет. Достойно внимания и еще одно обстоятельство. Хотя они происходили из священнической семьи (1 Мак 2:1), вряд ли они были потомками Садока, то есть не принадлежали к роду первосвященников; и, естественно, коль скоро они были потомками Аарона, они не могли считать себя людьми из рода Давида. Тем не менее они были царями и священниками, фактически – «царственным священством». Выше мы говорили о призвании человека, ссылаясь на главы 1, 5 и 20 Откровения и другие новозаветные тексты – тут неожиданно это перестает быть просто литературным образом, но становится историей: страдания мучеников, победа над язычниками и очищение Храма порождают царство священников! Седьмой брат из 2 Маккавеев 7 подчеркивает первый пункт. Победа и очищение Храма становятся возможными потому, что страдания мучеников каким-то образом устранили страдания всего народа в целом, которые были последствием его грехов. Мученики сделали возможной победу над язычниками.