День, когда началась Революция. Казнь Иисуса и ее последствия

Текст Римлянам 2:17–3:9 посвящен, во-первых, божественному замыслу о призвании Израиля служить всему миру (2:17–20); во-вторых, тому, что Израиль не смог соблюсти условия завета (2:21–24; 3:2–4); в-третьих, тому, что это стало проблемой для dikaiosynē Бога, для его «праведности» (3:5). Как Бог может сохранить верность завету – спасти и благословить мир через семью Авраама, – если неверен Израиль? И потому вся 4-я глава Послания посвящена завету Бога с Авраамом, завету для всего мира, и тому, как через Евангелие Бог показал, что сохранил верность завету. Несомненно, две эти вещи (призвание Израиля спасти мир и обетования завета Аврааму, согласно которым от него произойдет большая семья), тесно связаны. О том, что Бог задумал совершить через Израиль для мира, говорят два отрывка, с двух сторон окружающие 3:21–26. Потому у нас есть все основания понимать под «Божией праведностью» в 3:21 «верность завету», то есть понимать это выражение в его обычном библейском смысле. У нас есть также все основания понимать, что эта «праведность» должна явиться тогда, когда Бог избавит мир от идолопоклонства и греха, через Израиль, чтобы создать единую всемирную семью Авраама. Иными словами, аргументация Павла с обеих сторон от нашего текста заставляет нас понимать dikaiosynē theou и связанные идеи в 3:21–26 как «верность завету». Это соответствует тому, что мы только что обсуждали, разбирая сам этот текст, который кончается утверждением, что Бог «праведен», а не утверждением о «Божией праведности» как нравственном совершенстве или качестве, которое Бог может передать другим.

Павел, таким образом, говорит не о нравственном совершенстве Бога в целом. Он говорит о чем-то более конкретном – о верности Божьей целям завета, осуществленным через верного Мессию, Иисуса, через которого Бог осуществил свой замысел сделать мир «правильным» («справедливость» Бога). Вот почему в моем переводе я перевел эту фразу как Божью «справедливость завета», хотя невозможно, если не делать перевод варварским, передать все оттенки использования корня dikaios одним и тем же выражением:

Но теперь, помимо Закона (хотя Закон и Пророки о ней свидетельствуют), была явлена Божия справедливость завета [dikaiosynē]. Эта Божия справедливость завета вступила в действие через верность Иисуса Мессии для блага всех верующих. Ибо нет различия, поскольку все согрешили и лишены славы Божией – и по благодати Божией даром объявляются оправданными [dikaioumenoi], чтобы быть участниками завета через искупление, которое в Мессии Иисусе.

Бог сделал Иисуса местом милости, через верность, его кровью. Он сделал это, чтобы показать свою справедливость завета [dikaiosynē], потому что (по долготерпению Божию) Он прощает прошлые грехи. Так была явлена его справедливость завета [dikaiosynē] в настоящее время – то есть что он сам прав [dikaios] и провозглашает правым [dikaioutai] каждого, кто полагается на верность Иисуса.

Даже тот, кто придерживается традиционного толкования данного отрывка, обычно готов согласиться с тем, что стихи 25–26 говорят о верности Бога завету. Это надежное положение.

Некоторые люди, признающие это, пытались отрицать связь этих стихов со всем отрывком, говоря, что тут Павел цитирует, радикально ее видоизменив, существовавшую до него формулировку, возникшую среди «иудеохристиан», для которых идея «верности завету» была все еще важна – хотя, предполагают они, для Павла она уже утратила важность. Мы в очередной раз видим, что происходит, когда толкователи прибегают к таким реконструкциям. Западная традиция чтения забыла об иудейских корнях благой вести, а потому сделала шаг к иному пониманию, так что, подобно критикам XVIII века, не любившим богатую насыщенность Шекспира, она видит просто «иудеохристианскую формулировку, существовавшую до Павла», там, где Павел говорит о самой сути дела.

Подобные толкователи затем добавляют, что Павел взял существовавшую до него формулировку о верности Бога своему завету с Израилем, которая все еще отражена в стихах 24–26, и изменил ее таким образом, что теперь, вместо этого, она говорит о чем-то другом: а именно о том, что смерть Иисуса избавила человечество от грехов. И тогда сказанное Павлом вписывается в ту или иную версию расхожей теории «договора дел», как если бы Павла тут на самом деле интересовали лишь такие темы, как грех, наказание и прощение. (И тогда каждая попытка показать, что главная тема тут «завет», встречается с подозрением, как будто за ней стоит желание менее серьезно относиться к греху, наказанию и спасению, – это возражение абсурдно, но тем не менее его можно услышать снова и снова.) Это неправильный подход к пониманию любого текста, особенно такого сжатого и насыщенного. Гораздо лучше предполагать, что слова, которые мы читаем, по замыслу автора должны передать то, что он хотел сказать. Традиция толкования, с которой я тут спорю, изо всех сил пыталась исключить идею завета с Израилем как ключевой момент аргументации Павла. Так нельзя обращаться с текстом.

Этого нельзя делать, в частности, потому, что Римлянам 3:21–26 (и большой отрывок до конца главы 4) должен – как мы вправе ожидать – дать ответ на вопрос, поднятый в предыдущем разделе. Вот почему нам надо вернуться немного назад и подробнее поговорить об отрывках, с которыми мы бегло ознакомились ранее, с двух сторон обрамляющих наш важнейший текст.

Обычное чтение Послания («Римская дорога») предполагает, что между 1:18 и 3:20 Павел развивает лишь одну тему: что «все люди грешники». Это ведет к «договору дел»: мы неспособны вести нравственную жизнь; нам нужно быть «правыми» пред Богом, если мы хотим попасть на небеса; Иисус умер вместо нас; дело сделано. На каком-то уровне это лучше, чем ничего. Стакан может быть наполнен на одну треть. Но тут из общей картины выпало нечто ужасно важное – как коктейль, в котором не хватает необходимой порции бурбона. Его все равно можно пить. Некоторые важные ароматы в нем присутствуют. Но значение, которое хотел вложить туда автор, решительный прыжок аргументации Павла, отсутствует.

На самом деле тут не хватает двух важных смыслов. Во-первых, стандартный подход игнорирует скрытую тему Храма, о которой говорит вторая половина Римлянам 3:23: «Ибо все согрешили и лишены славы Божией». Павел не говорит тут туманным языком, что «все по своему поведению недостойны “славы” “небес”». Он тут оглядывается назад, на 1:21–23: «Познав Бога, они Его как Бога не прославили» и «променяли славу нетленного Бога в подобие образа тленного человека». Это перекликается (через Пс 105:20) с историей золотого тельца и говорит о том, как мы это видели в тексте 1:18–32 в целом, что за «грехом» стоит идолопоклонство. Люди отвернулись от Бога-Творца и вместо этого начали поклоняться и служить творению. Они даже сами начали создавать образы сотворенных вещей второго порядка, так что поклонялись идолам, вдвойне удаленным от Бога-Творца, а потому злоупотребляли своей властью, данной Богом, отказавшись от истинного призвания человека и извратив его. Бог вложил в человека умения и изобретательность, чтобы тот осуществлял Божий замысел в мире, а не чтобы он создавал себе альтернативных богов для поклонения. Таким образом, «грех» – не просто нарушение данных Богом правил. Это проявление идолопоклонства.

Именно это есть главная проблема Послания к Римлянам 1. И о ней же Павел упоминает во второй половине 3:23. И к этой проблеме он обращается напрямую в 3:24–26, где Бог-Творец делает Иисуса местом и средством новой встречи между истинным Богом и созданным им человеком. Вот почему, говоря о вере Авраама, Павел показывает, что этот патриарх вернулся от идолопоклонства к изначальному состоянию: он «был укреплен в вере, воздав славу Богу» (4:20). И вот почему, завершив всю цепь своих аргументов, Павел, подводя итоги сказанному, говорит в 5:1–2 культовым языком: мы, оправданные, имеем «доступ» к благодати Божьей и прославляем «надежду славы Божией». Таким образом, привычный подход к Павлу не позволяет заметить, что Павел имеет дело тут не только с «грехом», но и со стоящим за ним идолопоклонством, из-за которого человек теряет «славу».

Второй недостаток стандартных толкований состоит в том, что они не пытаются показать, как 3:21–26 соответствует ходу мыслей Павла начиная от вводного текста 2:17–24. (Выше я кратко об этом упоминал, а тут мы рассмотрим это соответствие подробнее.) Смысл этого отрывка толкователи также искажали, говоря, что тут Павел говорит об «иудее» просто чтобы показать, что это особый случай в рамках «договора дел». Согласно такому «обычному» прочтению, Павел просто с упорством продолжает вбивать в голову читателю мысль о том, что все люди грешны. Иудеи могут мнить, что они в нравственном смысле стоят выше язычников, но это не так. Разумеется, в 3:19–20 Павел действительно делает вывод, что никто, будь то иудей или язычник, не «прав пред Богом». Об этом ясно говорит сама Тора. Затем Павел повторяет то же самое в 3:23: «Все согрешили и лишены славы Божией». Но эта логика (что все люди грешники, а иудеи тут не исключение) не отменяет конкретного и иного смысла, который содержится в 2:17–3:9. Это также крайне важно для нас, если мы хотим понять внутреннюю динамику 3:21–26.

Тут снова мы видим, что «договор дел» отличается от «завета призвания». Толкователи предполагали, что, обращаясь к «иудею» в 2:17, Павел ведет речь о договоре дел, на самом же деле он явно говорит о завете призвания Израиля. Иудей, с которым спорит Павел, – можно думать, что это он сам в прошлом, – не говорит: «Я исключение из общего правила о всеобщей греховности». Он говорит другое: «Да, мир действительно оказался в бедственном положении, но мы, еврейский народ, вооруженный Торой, призваны Богом стать решением для этой проблемы. Нам поручено свыше разобраться с этим беспорядком, сделать мир правильным». И по сути Павел согласен с этим. Это так неожиданно для толкователей разных традиций, что они просто игнорируют прямые слова Павла.

Он согласен с тем, что «иудей» обладает особым статусом и имеет особые средства:

Допустим, ты себя зовешь «иудеем». Допустим, ты полагаешься на Закон. Допустим, ты радуешься тому, что Бог есть твой Бог, и знаешь волю Его и с помощью Закона можешь делать правильный выбор (2:17–18).

Он согласен – он даже готов это подчеркнуть – с тем, что Израиль действительно получил такие привилегии, чтобы стать светом для народов:

Допустим, ты уверен, что ты путеводитель слепых, свет для ходящих во тьме, наставник неразумных, учитель младенцев – и все потому, что в Законе ты имеешь выражение знания и истины (2:19–20).

Это классическое утверждение иудаизма – оно звучит по-разному, но свойственно разным традициям – о том, что Бог призвал Авраама и его семью ради того, чтобы исправить в мире то, что в нем испортилось. Павел не говорит, как думают некоторые комментаторы: «Ты узколобый фанатик, воображающий, что ты лучше прочих». Он говорит: «Ты веришь, что Бог вас призвал – призвал Израиль как целое – стать светом миру». И Павел подтверждает, что это так и есть. Тот «иудей», с которым он говорит, совершенно прав. Об этом, в конце концов, говорит и Писание. Таково призвание Израиля.