Дальневосточный тупик. Русская военная эмиграция в Китае (1920 — конец 1940-х годов)

Определенное беспокойство у центра вызывало то, как сложатся отношения между Дитерихсом и Хорватом, но состоявшийся в сентябре 1930 г. съезд представителей Дальневосточного объединения русской эмиграции[418] и личная встреча двух генералов вскоре после его завершения показали полное взаимопонимание между лидерами гражданской и военной эмиграции. Дитерихс и Хорват договорились о совместном участии в организации денежных сборов в Фонд помощи России, разграничении полномочий гражданских и военных, сотрудничестве с родственными по духу антибольшевистскими организациями, прежде всего с БРП. В ответ руководство БРП, приняло Дитерихса и Хорвата в состав Братства в качестве почетных братьев [Генерал Дитерихс, 2004, с. 587][419].

В военных кругах Китая в целом приветствовали возглавление Дитерихсом Дальневосточного отдела РОВС и его объединение с Хорватом[420]. Так, начальник Тяньцзинского отделения Обще-Воинского Союза полковник Бендерский с большим удовлетворением назвал это объединение дуумвиратом [BAR. ROVS Papers, box 68, f. Far East to Central Office (1927–1931)].

Возглавив Дальневосточный отдел РОВС, Дитерихс сосредоточил все усилия на реализации т. н. подготовительного этапа военно-революционного свержения советской власти. Борьба против советской власти, как показывают вышедшие из-под пера Михаила Константиновича в 1930 году документы, имела для него глубоко религиозные мотивы, не только не ослабевшие за предшествующие годы, как надеялся, например, Лукомский, а еще больше укрепившиеся. Дитерихс называл советскую власть сатанинской, «разрушающей Россию, угнетающей народ, растлевающей детей и отравляющей весь мир ядом своего безбожного начала». С его точки зрения, весь русский народ, допустивший разрушение России и убийство царя — помазанника Божья, совершил страшный грех. Белое движение, не будучи свободным от этого греха, было обречено на поражение и эмиграция, потеря Родины стала наказанием и в то же время возможностью для осуществления искупительной жертвы: «мы каждый в отдельности, как бы вырабатывали самих себя, закаляли к будущему служению, к будущему подвигу, который потребует от нас Родина». Теперь время настало, и эмиграция должна найти в себе твердость воли и отдать себя служению народу, изнывающему под большевистским игом, противопоставив физической силе сатанинской власти силу духовную, силу любви к своему народу, к своей Родине. На этом пути «каждый — в отдельности может умереть, но сплоченная организация, организация мировая, умереть не может», поэтому Михаил Константинович призывал объединиться и «стать выше личного, возвыситься до честной преданности своей Святой России, передать, если на то будет Воля Божья, свои заветы борьбы своим детям, и быть достойными своих великих предков, создавших нам Великую Родину» [HIA. Moravskii Papers, box 7, f. Proclamation].

Главенствующую роль в борьбе за освобождение России от большевистского ига Дитерихс отводил военной эмиграции, о чем, в частности, свидетельствуют материалы издававшейся генералом в 1931–1932 гг. в Шанхае брошюры «Голос России»[421]. В период освободительной войны, требующей единства всей эмиграции, политические пристрастия и разногласия, по мнению Дитерихса, являлись искусственными и вредными. Генерал беспощадно критиковал т. н. «болезнь игры в общественность», столь широко распространившуюся в среде офицерства бывших Российских армии и флота, как прямое следствие 1917 г., и считал, что «борьба с этой болезнью эмиграции Дальнего Востока трудна, требует выдержки и такта, дабы постепенно привести эти военные элементы к сознанию вреда их политической игры и вернуть их всецело и исключительно в лоно чистой военной организации… Однако до полного излечения военных чинов от болезни „общественностью“ еще очень далеко, а для некоторых и совершенно безнадежно». Поэтому последние должны будут покинуть ряды РОВС [BAR. ROVS Papers, box 69, f. Far East to Central Office (1932–1937)].

Освобождение Родины, понимаемое в рамках искупительной жертвы эмиграции, должно было осуществиться, по мнению Дитерихса, без какой-либо интервенции, «только русскими силами, русскими руками». К тому же, как указывал с беспощадной реалистичностью Михаил Константинович, никому из иностранцев не нужна сильная, национальная Россия — «их идеал: лимитрофная Россия, с враждующими между собой лимитрофными областями, но с желаемыми и угодливыми для них лимитрофными правителями и правительствами». В связи с этим, первостепенной задачей антибольшевистских сил должно было стать достижение материальной независимости путем распространения в среде эмиграции идеи жертвенности и аккумулирования денежных средств в едином Фонде помощи России. Глава Дальневосточного отдела призывал каждого вступающего в объединение не только лично вносить установленные взносы, но и побуждать к этому окружающих его соотечественников, пробуждая эмиграцию от пассивности и инертности [HIA. Moravskii Papers, box 7, f. Proclamation].

Другой важнейшей целью антибольшевистских сил, священной обязанностью перед Родиной Дитерихс считал «необходимость воспитать своих детей в русском национально-религиозном историческом духе, в любви к своей России, крепких устоях православной веры, в знании истории нашей Родины и в гордом исповедании чести быть русским» [Ibid].

Первейшими задачами активизации революционного движения в России, непосредственно ориентированными на «пробуждением русского народа от его пассивности, инертности», являлось установление организованной связи с населением СССР и с Красной армией, сбор сведений с мест и из армии и пропаганда [Ibid]. Основная роль в реализации этих задач отводилась небольшим партизанским отрядам, которые должны были осуществлять разведку, проверку донесений с мест, внутреннюю связь с местными партизанами и антисоветскими деятелями, а также подготовку инструкторских кадров, способных в нужный момент принять на себя руководство повстанчеством и местными партизанами.

Кадровое обеспечение планировавшихся мероприятий ложилось на плечи формировавшихся в Харбине и в бывшей полосе отчуждения КВЖД Кадрам Урало-Приамурской группы, рассматриваемым Дитерихсом в качестве Авангарда. Предполагалось подготовить три тысячи инструкторов, по тысяче на каждую из советских областей, примыкавших к территории Маньчжурии, обеспечив им постепенное проникновение и накопление на советской территории. Идею создания на китайской территории русской освободительной армии и ее открытого вторжения в дальневосточные пределы Советского Союза Дитерихс совершенно отвергал. Для этого не было ни финансовых средств, ни оружия, ни достаточного количества хорошо обученных и подготовленных кадров, ни благожелательного отношения с китайской стороны. Среди людей, способных начать немедленную работу по организации партизанских отрядов, Дитерихс выделял генералов Сычева, Шильникова и Сахарова[422], каждый из которых имел богатый опыт партизанской деятельности[423]. Он считал, что деятельность этих генералов может быть продуктивной, но при условии их абсолютного подчинения РОВС и принятия к исполнению только его указаний и требований. Уже в июле 1930 г. Дитерихс дал указание генералам Сычеву и Шильникову восстановить их связи с Амурской и Забайкальской областями и войти в контакт с действующими там партизанскими группами. Полковник Бодров получил задание, прибегнув к помощи находившихся в Харбине офицеров Генерального штаба, хорошо знакомых с Приморьем и имевших там связи, организовать постоянную агентуру и сношения с приморскими партизанами [BAR. ROVS Papers, box 69, f. Far East to Central Office (1932–1937)][424].

В сентябре 1930 г. Дитерихс, сопровождаемый генералом П. П. Петровым, принявшим предложение главы дальневосточного подразделения РОВС возглавить штаб отдела, совершил поездку по эмигрантским центрам Северного и Северо-Восточного Китая. Главной целью этой поездки, как отмечал сам генерал в письме к Стогову, являлось стремление «образовать на местах Отделения [Дальневосточного отдела РОВС], несколько растрясти нашу публику от спячки и наладить дело по 2-й линии» [Ibid]. В ходе поездки Михаил Константинович посетил Пекин, Тяньцзин, Чанчунь, Мукден и Харбин. В Пекине Дитерихс имел встречу с генералом Хорватом, завершившуюся обоюдным признанием и договоренностью о совместной работе. В Тяньцзине состоялась встреча с членами РОВС, на которой присутствовало около 50 человек во главе с полковником Бендерским [Ibid][425]. Аналогичные встречи состоялись в Чанчуне и Мукдене.

Поездку в Харбин Михаил Константинович сравнивал со своим объездом районов армий Юго-Западного фронта весной 1916 г.: «Вот она теперешняя наша передовая зона, зона соприкосновения с противником…» [MRC, box 3, f. Дитерихс — Миллер]. Остановившись на квартире священника Е. Пономарева, генерал провел в Харбине целую неделю. Его безопасность негласно обеспечивали русские чины харбинской полиции, члены РОВС, во главе с полковником Бодровым. За время визита Дитерихс присутствовал в Свято-Николаевском соборе на панихиде и молебне, провел два совещания, одно с представителями различных эмигрантских организаций, другое — военное. На военном совещании, организованном в столовой «Зарубежье», присутствовало от 100 до 150 человек. Кроме того, по сообщениям представителей советского консульства, генерал якобы принял парады организаций мушкетеров, фашистов и крестоносцев [АВПРФ, ф. 100, оп. 14, п. 24, д. 19, л. 139; ГААОСО, ф. Р-1, оп. 2, д. 36 444, л. 13, 43; Русская военная эмиграция, т. 8, с. 267, 268].

Как отмечалось ранее, ситуация для консолидации военных организаций в Харбине, наводненном к тому же советскими агентами, была очень непростой. В военной среде процветали групповщина и конкуренция, значительным влиянием пользовались атаман Семенов и легитимисты. Деятельность отдельных крупных фигур местной эмиграции вносила разлад в объединительное движение. В частности, Дитерихс критиковал работу возглавлявшего т. н. Военный центр митрополита Харбинского и Маньчжурского Мефодия[426], «провоцируемого умным, но вечно интригующим и честолюбивым генералом Косьминым» (занимал положение начальника штаба Военного центра). И если сам Мефодий, по мнению Дитерихса, был «способен легко встать на правильную точку взаимоотношения с Р. О. В. С., то его ближайшие сотрудники, и главным образом генерал Косьмин, Мошков и протоиерей Рождественский, не так охотно отзовутся на призыв, так как это люди чрезвычайно честолюбивые, с большим самомнением и не желающие быть на вторых ролях» [ROVS Papers, box 69, f. Far East to Central Office (1932–1937)].

К тому же в Харбине у Дитерихса почти не было близких доверенных лиц, за исключением может быть поручика М. П. Соколова[427], входившего в ближнее окружение генерала еще в Гирине и в дальнейшем несколько лет работавшего в приюте Дитерихсов в Шанхае. В Харбине Соколов служил в книжной магазине «Русь» (владелец — офицер Зайцев), являвшемся своеобразным клубом для белых офицеров. Дитерихс назначил Соколова своим представителем в Харбине и доверил ему пересылку в Шанхай денег, собранных в Фонд помощи России [ГААОСО, ф. Р-1, оп. 2, д. 36 444, л. 26, 31; д. 37 059, н/д, л. 73].

Посещение Дитерихсом Харбина вызвало раздражение и обеспокоенность советской стороны, в связи с чем советские дипломатические представители в Маньчжурии выступили с протестами, в очередной раз требуя от китайских властей закрыть белоэмигрантские газеты и организации, и выслать из Маньчжурии руководителей этих организаций [АВПРФ, ф. 100, оп. 14, п. 24, д. 19, л. 39; Документы внешней политики СССР, 1967, т. 13. с. 512, 513, 531–534, 548–551]. Тогдашний председатель ХКПРБ, входившего в состав Дальневосточного объединения русской эмиграции, В. И. Колокольников заявил, что безответственная акция РОВС провоцирует новые нападки со стороны Советов и китайских властей на эмигрантские организации и значительно ухудшает возможности для их работы.