Кощеевич и война

Глава двадцать первая Со строптивыми непросто

В последнее время Яромир чувствовал, будто удача отвернулась от него. А всё из-за Душицы. Зря ей пытались объяснить про Горностайку и его великую любовь, не угасшую даже после смерти. Вздорная девица ничего слушать не пожелала. Прямо так и сказала:

— Не трать слова попусту, старшой. Мне достаточно того, что я видела и слышала. Ладно, ты… Но Северница! — Она шагнула вплотную к Радмиле, всё ещё сжимая в руках обнажённые клинки, и выдохнула той в лицо: — Как ты могла? Мы же тебе верили! Думаешь, если ты знатного рода, тебе любая подлость с рук сойдёт? Как бы не так!

Сестра даже бровью не повела.

— Так иди и доложи воеводе. И если он сочтёт нас виноватыми — что ж, мы с Яромиром готовы понести наказание. Пускай всё решится по суду и по справедливости.

Её голос был холоден, как льды Кощеевича, Душицу же, наоборот, трясло от ярости — жаркой, как огонь.

— Да вашему суду в базарный день грош цена! Давеча вон видела, как вы своих выгораживаете. А на простой народ вам плевать! Горностайка за вас жизнь отдал, а вы… — Она захлебнулась на полуслове, но сдержала рвущиеся наружу рыдания.

— Тогда сразись со мной, и пусть боги решат, кто прав. Или в справедливость богов ты тоже не веришь?

Радмила сверкнула глазами, и Душица попятилась. Как многие выходцы из дальних деревень, она была очень набожной. Но теперь на её лице читалось сомнение.

— Уже и не знаю… — Душица заговорила хрипло и обречённо. Как будто выплеснула весь гнев в недавнем крике, и внутри стало пусто. Она вложила мечи в ножны и повторила за Яснозором: — Дивьи люди не должны сражаться друг с другом, пока у нас есть общий враг. — И добавила уже от себя: — Поэтому мы с братьями уходим. Сейчас же. Нет сил смотреть на ваши холёные рожи.

Этого уже Яромир не смог стерпеть:

— Стой! Куда? Это же дезертирство!

— Заткнись! — оскалилась Душица. — Мы продолжим воевать топорами и вилами, если понадобится. Но без вас.

Отстегнув от пояса казённые клинки, она швырнула их под ноги Яромиру и Радмиле, прошипела:

— Будьте вы оба прокляты! — и вышла из шатра.

Яромир хотел было броситься следом, но сестра поймала его за рукав:

— Пусть уходит.

— Но…

— Прошу тебя, брат. Так будет лучше.

Яромир, немного подумав, согласился. Они с Душицей и раньше вечно тявкались, как пёс с лисицей, а уж после всего, что случилось…

Ему не понравилось, как легко сестра готова была пойти на суд. Неужто не чувствовала за собой вины? И Яромир не преминул её укорить:

— Ты плохо поступила с Горностайкой. Лучше дала бы мне прекратить его мучения ещё тогда, вместо того чтобы отправлять заложного мертвеца к Лютогору.

— Знал бы ты, сколько раз я об этом пожалела… — вздохнула Радмила. — Все совершают ошибки, брат. И я тоже не безупречна. Даже не знаю, что на меня тогда нашло… Но, как бы то ни было, отвечать за содеянное я готова. Потом, после нашей победы.

— Хорошо, — кивнул Яромир. — Тогда вернёмся к этому позже.

Ночью он предал тело Горностайки земле, а потом долго стоял на коленях возле могилы, прося прощения у боевого товарища, пока Вьюжка не сказал:

«Пойдём в тепло, Яр. От чувства вины тоже можно подхватить горячку».

— Я не должен был ей позволять… — В горле стоял ком.

«Почему же позволил?»

— Не знаю. Наверное, привык, что Радмила старше и опытней. Она воспитала меня, когда не стало мамы.

«Значит, будет тебе урок. — Симаргл притёрся к нему тёплым боком, согревая. — В одном твоя сестрица права: не ошибается тот, кто ничего не делает».

— А задним умом все крепки.

Яромир, горько усмехнувшись, потрепал верного друга за холку. Тот высунул розовый язык, словно дразнясь.

«Уж прости, но ум — не твоя сильная сторона. Лучше слушай своё сердце».

И это был хороший совет, хотя и малость обидный. Вьюжка немедленно почуял и добавил:

«Эй, а сам говорил: на правду не обижаются!»

— Думаешь, мне от этих слов легче стало? — Яромир усмехнулся: нет, ну как на него злиться?

Они вернулись в шатёр и проболтали почти до зари, пока усталость не взяла своё. Но, увы, долго спать Яромиру не пришлось. Едва занялся рассвет, дозорный протрубил тревогу.