Когда наступает рассвет

1

В это утро Домна проснулась у себя в деревушке в постели матери.

— Мамук! Уже утро? — спросила она.

— Спи, детка, спи. Полежи еще со мной рядом! — ласково отозвалась мать.

— На работу бы не опоздать, — забеспокоилась Домна и поверх спинки деревянной кровати взглянула в окно. Оно было черное, рассвета еще не чувствовалось. Слышно было, как посвистывал холодный осенний ветер.

— Ах, какая ты теплая, мамук! — прижимаясь к матери, прошептала Домна и подумала с горечью: «Кто знает, когда еще удастся снова изведать домашнего уюта, материнской ласки? Может случиться, что не скоро встретимся…»

Закрыв глаза, Домна притихла под негромкий говорок старушки матери:

— Ты, доченька, поспи еще. Разбужу, не бойся. Девичий утренний сон сладок. А мне что-то не спится и теперь не уснуть. Полежу еще с тобой чуточку и встану печку топить, завтрак тебе готовить.

Домна, не открывая глаз, улыбнулась, подумала с нежностью: «Хитришь, мамочка! Знаю — не засыпала, а говоришь — выспалась. Ох, сколько я тебе причиняю беспокойства!..» Она плотнее прижалась к матери, наслаждаясь счастливыми минутами, так редко выпадавшими на ее долю за последнее время.

Лежать в материнской постели было и сейчас так же приятно, как в детстве, словно вновь вернулось оно. «Ах, годы детства, где ты, майбыр — мое счастье?..»

Домна лежала, стараясь заставить себя ни о чем не думать. Но события последних дней не выходили из головы. Едва успели отпраздновать годовщину Октябрьской революции, как стало известно, что из лесов Удоры вышел отряд белогвардейцев. Отряд захватил город Яренск, занял село Айкино на Вычегде и движется на Усть-Сысольск. По слухам, возглавляли банду Латкин и жандармский капитан Орлов. Кровавый след тянулся за бандой. Каратели хватали сторонников Советской власти, пытали их, мучили, заживо закапывали в землю, расстреливали…

Усть-Сысольск переживал тревожные дни. Ревком, организованный, как только стало известно о движении белой банды, ввел в городе осадное положение. Всех коммунистов объявили мобилизованными. Оружия не хватало — оно было отправлено еще раньше на другие фронты. По приказу ревкома немедленно приступили к сбору охотничьих ружей, берданок. В помещении профтехшколы организовали отливку пуль из свинца. Навстречу банде был спешно отправлен отряд красноармейцев под командой помощника уездного военкома Прокушева, в прошлом штабс-капитана.

Лежа в постели, Домна вспоминала, как всем городом провожали этот отряд к речной пристани. Отряд погрузился на буксирный пароход «Иртыш» и отправился вниз по реке. Стояли первые морозы, по реке плыло густое сало, вот-вот мог ударить ледостав.

Отряду было приказано: пока есть малейшая возможность, пока колеса парохода не обледенеют окончательно — плыть!

Большие надежды возлагались на этот отряд. Он должен, обязан остановить врага, не допустить захвата Усть-Сысольска.

Проводив красноармейцев, ревком приступил к формированию отряда добровольцев-партизан, чтобы иметь под руками хотя бы какую-нибудь силу для охраны города. В отряд записалась и Домна. Ее отговаривали: не бабье, мол, это дело. Но Домна настояла на своем.

— Ну что ж, пусть будет по-твоему, — сказали ей в ревкоме.

Вчера вечером Домна пришла к матери и рассказала о своем решении.

— О господи! Зачем ты это сделала, доченька? — забеспокоилась мать: слезы побежали по ее сухим морщинистым щекам.

Домна утешала ее как могла:

— Мамук, не плачь. Не надо! Вот увидишь, все будет хорошо: прогоним беляков, снова вернусь к тебе, и будем жить да радоваться. Не сердись, родненькая.

Но материнское сердце словно предчувствовало беду.

— Тебе же, мое дитятко, только двадцать с небольшим! Вся жизнь впереди. Разве можно так испытывать свою судьбу, играть ею?

Домна стояла на своем:

— Пойми, дорогая, если я не пойду, другой не пойдет, третий откажется — кто будет бороться с врагом? Не идти мне никак нельзя! И ты меня не удерживай и себя не терзай напрасно. Зачем слезы лить?

«Может, лучше было не говорить матери? — раздумывала теперь Домна, лежа рядом с ней в постели. — Видать, всю ночь, бедная, глаз не сомкнула».

Но и не сказать матери о своем решении было нельзя. Кто знает, что ждет впереди.

Жила Домна в городе, работала курьером в уземотделе, иногда помогала уборщице. События, как вода в половодье, захватили ее, и теперь словно на стремнине: каждый день приносил что-то новое, еще не изведанное, от которого никак не останешься в стороне.

Она была приветливой, расторопной, исполнительной, ни от каких поручений не отказывалась. Любили ее за прямоту и честность, за живой, веселый нрав. Ей частенько поручали проводить беседы среди женщин о революционной борьбе рабочего класса, о задачах Советской власти. Домна очень серьезно относилась к своему поручению: в свободное время она читала брошюры, свежие газеты. И всегда-то деятельная и жадная до знаний, теперь, став комсомолкой, она стала особенно дорожить каждой свободной минутой, она словно стремилась наверстать упущенное.

После работы она теперь бежала в городской клуб или Народный дом. Там всегда было что-нибудь интересное, приходило много молодежи. Домна успевала бывать везде: на военных занятиях, субботниках, митингах. Всей комсомольской ячейкой (она была еще Немногочисленной в городе) собирали теплые вещи для бойцов Красной Армии.

В те дни на страницах газет пламенели призывы:

«Рабочие! Крестьяне! Красноармейцы! Вступайте в ряды Коммунистической партии!» Домна подала заявление. Это были самые значительные и счастливые дни в ее жизни. Могла ли она теперь жить в материнском гнезде, пусть уютном и ласковом, но ставшем для нее тесным?

Об этом думала она, нежась в постели матери. Но едва забрезжил рассвет, была уже на ногах.

— Ну, мама, будь счастлива! Не горюй! Сестра скоро вернется, тебе будет веселее! Не плачь, дорогая, не терзай свое и мое сердце!.. Прощай! До следующей встречи, мама!

Грустно улыбнувшись, Домна вытерла слезы, побежавшие по материнскому лицу, обняла мать, прильнула лицом к ее щеке, поцеловала, еще раз заглянула в глаза и выбежала из избы; по ступенькам крыльца простучали каблуки ее сапожек.

Когда мать вышла вслед за ней, Домна была уже на дороге. Словно прощаясь, обернулась она на мгновение, посмотрела на свою избенку. Потом махнула рукой и крикнула весело:

— Иди в дом, мама! Простынешь…

Еще раз взмахнула рукой и побежала к городу.

Холодный осенний ветер мел поземку. Когда Домна добежала до поворота, налетел вихрь и, высоко взметнув снежную пыль, сплошной пеленой скрыл дочь от матери.

Когда снежный вихрь промчался, Домны уже не было, словно он умчал ее с собой в неведомую даль.