Гостеприимный кардинал

У госпожи Сули

– Ну здравствуй, заходи. Не садись у порога, проходи внутрь, переведи дух, – сказала мне своим певучим голосом госпожа Сули – низенькая полная женщина зрелого возраста с пучком на голове и с усиками. И взяв меня за руку, отвела, прихрамывая – у нее было врожденное заболевание правой ноги, – через узкий коридор в свою маленькую гостиную с удобным диваном и его вишневыми подушками. В комнате было еще два соломенных кресла в полосатых чехлах и один круглый, тоже соломенный, столик, под его стеклянной поверхностью лежали бумажные рисунки, где были изображены цветы, порхающие амурчики, павлины и фрукты.

– Пожалуйста, – продолжала она, легко, но решительно подталкивая меня к дивану, куда я был вынужден, слегка поскользнувшись, упасть. – Ты пришел сюда, в дом внимания, ухода, ласки и отдыха. Вот и твое угощение на столике. Это вишневое варенье, я знаю, что оно тебе нравится, без косточек, я из каждой ягодки доставала их своей шпилькой и собственными ручками приготовила это варенье. (Ее «ручки» в действительности выглядели как те самые скалки-дубинки, какие используют хозяйки для раскатывания теста, когда собираются печь сырный пирог.)

– Вода в графине прохладная. Все чистенькое, пахнет опрятностью. Я забочусь о своих добрых друзьях, – добавляет она и лукаво мне подмигивает. – Но подожди тихонько пару минут здесь, будь умницей. Мы недолго!

И вот так, непрерывно болтая, она выскользнула и исчезла в проеме, открывшемся, едва она дотронулась до незаметной дверцы в стене. Я слышал ее запыхавшийся голос, но не мог разобрать слов.

Как только я остался в одиночестве, меня снова стали одолевать печальные мысли. Образ моего кота с пышной белой шерстью, который составлял мне компанию последние восемь лет, а позавчера неожиданно умер, вновь появился, словно живой, передо мной. Он, бедняга, ни разу не познал ни радостей свободной жизни, ни любви на черепичных крышах, ни боев со своими соперниками. Эти лишения я, конечно, пытался восполнить внимательным уходом, чрезмерными лакомствами и ласками. И его глаза, его прекрасные глаза, разного цвета – один янтарно-желтого, а другой темно-синего – смотрели на меня не только с печалью, но и с благодарностью. К тому же он был совершенно глухим, и если бы я его не запирал и отпускал свободно разгуливать, он бы не смог выжить ни одного дня. Я утешился мыслью, что, прежде чем передать его в руки садовника, чтобы тот похоронил его в укромном углу сада, я аккуратно закрыл ему глаза. Так, я надеялся, земля, которой он будет засыпан, не попадет внутрь и не испортит их.

Затем мои мысли, неизвестно почему, обратились к двум моим пожилым тетям, близнецам Аспасии и Катерине Хрумби, они тоже давно уже покинули этот бренный мир. Они всегда приходили к нам в гости в черном. Почему? Мы так никогда и не узнали. Возможно, из-за какого-то тайного траура. Лица теток были абсолютно одинаковы – со своими крючковатыми носами они были похожи на черных попугаев. Только по росту – одна была на полпяди ниже – можно было их различить.

Но где же госпожа Сули? Время идет. Почему она задерживается? Я сообщил ей вовремя и дал время подготовиться. Принесет ли она мне светлый лучик, способный победить печаль, скуку и беспокойство, гнетущие мою душу?

Наконец дверца в стене открывается, и появляется госпожа Сули. Но что я вижу? Я еле узнал ее. Какое комичное превращение, какая смешная перемена! Пучок исчез, и ее распущенные волосы, все спутанные, касались плеч. Теперь на ней розовая шелковая ночная рубашка с широким кружевом вокруг шеи и на рукавах и остроносые шлепанцы в разноцветных блестках. Но я не вижу, чтобы ее сопровождала какая-нибудь девушка.

Она подходит, садится рядом со мной, оборачивается вокруг и обнимает меня. Я пытаюсь выскочить из ее клещей, но она крепко в меня вцепилась. Я слышу запах духов, которыми она облилась.

– Меня обманула Алики, эта дрянь, – вдруг резко говорит она мне, – а также Ирина, эта сволочь, меня подставила, говорит, что ее не отпустили из школы. А еще учительницу из себя корчит – тоже мне, хорошо же она учит детей держать обещания, обманщица! Никто из них не придет. Но тебе зачем расстраиваться? Я же здесь, – просвистела она мне в ухо и начала ритмично дышать в него своим горячим дыханием. – А я здесь зачем? – повторила она снова. – Кто может сказать, что из-за моих годков я уступлю этим, возомнившим себя в праве наплевать на меня и не прийти?

И говоря так, она дергает шнурок у стены и гасит свет. Только маленький светильник в голубом абажуре, висящий прямо над столом, разливает сейчас по комнате мягкий свет, который преображает все вокруг.