Призраки дома на Горького

Очередное письмо

– Так. «Уважаемый гражданин Рождественский! Право обращаться к Вам таким образом я приписываю положению, так как в настоящее время нахожусь в местах довольно-таки отдаленных от Москвы. Очень бы хотелось, конечно, обратиться к Вам по-другому. Но! Этика Закона не допускает этого. Дело в том, что, несмотря на удаленность от Москвы, мы живем делами страны, работаем сами и интересуемся трудовыми и культурными достижениями народа. У нас в лагере ведется большая культурно-массовая работа, есть клуб, библиотека, молодежь учится в школе. Доучивается, так сказать. Отбыв тут уже семь лет, я понял, что зря теряю время как личность, и решил совершенствоваться. Я уже совершил то, что совершил, и нет мне за это прощения. Но! Надо приносить пользу обществу, надо задать себе жизневдохновляющий темп и спешить приносить добро! Год назад я совершенно изменился. Помню час, когда это случилось. Мы были в душе, все шло своим чередом, стояли, мылились, шел пар, я напевал себе под нос очередную песенку, казалось бы, все как всегда. Но! Вдруг вместо теплой воды полилась ледяная! Меня как ошпарило! И сразу что-то во мне щелкнуло! Я вдруг увидел себя со стороны, словно я умер и покинул тело, летая духом над голыми мужским телами…» Бред какой-то, зачем писать такие подробности совершенно незнакомому человеку? Дочитать или оставить тебе на после обеда? Еще аппетит себе испортишь. – Алена недоуменно посмотрела на мужа.

– Да ладно, первый раз, что ли? Относись к этому проще. – Роберт отодвинул тарелку из-под супа, и Лида тотчас принесла ему второе. – Спасибо, Лидия Яковлевна, очень вкусный бульон. Я ж вроде отдушины у них, выговорятся, напишут целый роман – и, глядишь, полегчает.

– Ну смотри, читаю дальше: «И тут меня осенило, вот что я придумал. Поскольку я люблю музыку и петь, я решил придумать, как увеличить количество композиторов, создающих ласкающую слух музыку. Моя идея заключается в том, что любой обученный нотной грамоте человек сможет стать великим композитором…» – Алена недоуменно опустила письмо и развела руками. – Ты все еще уверен, что надо продолжать?

– Да мне даже стало интересно, как он собирается увеличить поголовье великих композиторов! – усмехнулся Роберт.

– «Все просто. Чтобы написать новое произведение, нужно в нотной тетради в ХАОТИЧНОМ ПОРЯДКЕ записывать разные ноты. Исписав несколько десятков страниц, нужно начать наигрывать то, что скопилось. Среди полнейшего хаоса точно найдутся мелодии, которые будут приятны уху, таким манером и станут появляться удивительные композиторы, все больше, больше, рангом не ниже Моцарта, Мусоргского, Римского-Корсакова и даже Бетховена. Возможности моего мозга не знают границ! Роберт Иванович! Несмотря на то что вы уже многого добились на поэтическом поприще и стали известным человеком Советского Союза, который выражает свои мысли в необычной форме (стихи, рифмы), я могу помочь вам пойти дальше и стать самым известным поэтом во всем мире, ваши стихи будут читать и в монгольском чуме, и в африканской мазанке, и в папуасской деревне. Дело в том, что я могу придумать принципиально новые схемы, благодаря которым вы сможете писать стихи на совершенно другом уровне! Очень скоро у меня освобождение и я проездом окажусь в славном городе Москва. Обязательно найду время, чтобы заехать к вам и лично все обсудить, надеюсь, вам будет интересно со мной встретиться и я вдохну новую струю в ваше творчество». Господи, бедняга, его лечить надо было, а не в тюрьму сажать! – Алена взяла со стола пачку сигарет и закурила. – За что это такое наказание? Почему теперь почти каждое утро начинается с какого-то идиотского письма? Интересно, за что он сидит. Думаешь, что-то серьезное?

– Семь лет достаточно серьезно…

– И что, нам теперь гостей ждать? – Вид у Алены был немного испуганный.

– Да забудь, написал и написал, смотри, сколько записок приходит! За все не поволнуешься! – Роберт выглядел спокойным, хотя было заметно, что и его это тоже немного задело. Но тут в комнату вбежала Лиска с книжкой, мелко затопала, крикнула: «Папка!» – и бросилась к нему на шею. И все, и про письмо было забыто.

Потихоньку прошли майские, жаркие, как никогда, пышущие солнцем и ошарашивающие своим напором. За праздники все умудрилось распуститься и заколоситься, какие-то десять дней четко отделили весну от лета. Земля аж шевелилась, выпуская всевозможные побеги, которые были в нее заложены еще с осени, не подавали никаких признаков жизни полгода холодов и вдруг все разом, как сговорившись, решили вылезти наружу. Праздники, как водится, провели на даче в Переделкино, убрались на участке после зимы, собрали всю эту осеннюю ветхость, отскребли землю от опрелых листьев, вволю пожгли костры и даже устроили шашлыки. Да и ритуал соблюли – каждые майские собирали молодые закругленные росточки папоротника-орляка и жарили, всякий раз удивляя гостей.

– Лисички?

– Нет.

– Мороженые подосиновики?

– Нет.

– Баклажаны?

– Не-а.

– А что же тогда?

– Папоротник.

– Что-о-о-о-о?

Да, в мае часто подавали на стол именно папоротник, салат из молодых одуванчиков и суп из крапивы – «подножный корм», как называла это Лидка. Катино дело было собрать, а Лидкино – приготовить. Готовился папоротник легче легкого, сначала минут десять отваривался, потом жарился лук с чесноком, куда папоротник, собственно, и добавлялся, перемешивался, чуток пришпаривался и приправлялся специями с майонезом. Все!