Призраки дома на Горького

Очередной псих

А прямо накануне отъезда на юг среди газет и журналов, вольготно лежащих утром на полу, Лидка обнаружила письмо. Обычный, ничем не примечательный конверт с адресатом, написанным темно-красными чернилами. Без адреса, просто «4-й этаж, кв. 70, Катеньке Крещенской – К.К.». Лидка забегала, закудахтала, не знала, открыть ли, прочитать ли, заволновалась, замучилась, хотела было будить Аллусю, но пожалела, а тут уже к завтраку вышел Робочка.

– Ну слава богу! Доброе утро, Робочка! Тебе кашку какую? Блинчики я уже пожарила. Не хочешь кашку – мокрый омлетик сделаю!

Мокрый омлетик отличался от обычного большим количеством молока, поэтому и имел такое название, – взбитые с солью яйца в нем мгновенно сваривались и утопали, никак с молоком не соединяясь. Но получалось безумно вкусно и очень по-диетически, Роберт же почти всегда маялся животом.

– Омлетик, да, с удовольствием, спасибо, Лидия Яковлевна.

Роберт сел на свое любимое место в торце стола, у лампы с абажуром, отодвинул подальше пепельницу, еще рано курить, он давно пообещал Алене, что натощак курить никогда не будет, тем более еще эта дурацкая язва двенадцатиперстной активизировалась, а она тоже не любила сигаретный дым…

Лидка положила ему на стол газеты, а сверху – письмо с красной надписью «Катеньке Крещенской – К.К.».

– Вот, Робочка, посмотри, утром пришло, в дверь кинули. Не нравится оно мне, странное, надпись эта кровавая, что-то сердце неспокойно…

Роберт взял письмо, прочитал надпись, чуть сощурив глаза, повертел и даже зачем-то посмотрел на просвет.

– Откроем? Страшно Катюле давать. Мало ли что там… – предложила Лидка, уже вытирая руки о фартук, чтобы вскрыть письмо.

– Оно ж не нам, Лидия Яковлевна, неудобно, давайте лучше Катюху подождем, пусть просто при нас почитает.

Лидка разочарованно вздохнула, перестала вытирать руки, сдвинула брови и пошла остервенело бить яйца для мокрого омлетика.

Катя, как назло, спала долго, уже и Лиска приковыляла на кухню, и Аллуся встала, а старшая все дрыхла и дрыхла. А как пришла, папа ей объявил:

– Посмотри, тебе тут письмо принесли, открой, почитай.

Это было чем-то новым, письма в основном приходили Роберту, ну изредка Алене, но чтоб вдруг Кате – такое еще не случалось ни разу.

«…23 июня 1976 года, 7 часов прекрасного солнечного утра.

Катя! Дорогой мой человек! Нас держат пока на расстоянии, а я рвусь на свидание с тобой с единственной целью – раскрыть перед тобой в личной беседе все свои чувства, таланты и возможности, чтобы отдать тебе то, что накопилось в дурацкой башке и трепетном больном сердце. Помнишь, как мы говорили с тобой неделю назад по телефону, я попросил позвать отца, а ты сказала, что его нет дома? Я до сих пор слышу твой милый голос, доброе внимание, нежное понимание, сочувствие и сострадание. Я сначала влюбился именно в него, в твой голос. Потом в тебя. А помнишь еще неловкого человека у твоего подъезда, у которого выпали бумаги и ты помогла их собрать? Ты собирала, а я стоял на коленях в луже, и мне было совершенно все равно – главное, что Ты была рядом! Твои нежные плечики, девичий пушок на шейке, тонкие белые быстрые пальчики – я успел все прекрасно рассмотреть! – заняли все мое воображение и долго не давали мне спать…»

Алену передернуло от этих слов, произнесенных Катей, она молча и очень серьезно взглянула на мужа, который мрачно закурил, опустив голову.

Я счастлив тем, что есть,
Корысти мне не надо.
Я счастлив, что ты здесь
И ты живешь во мне.
Я счастлив как пацан,
И большего не надо,
Лишь тем, что ты со мной
И ты в моей судьбе.
Я счастлив, что ты есть
И ты – моя награда!
Хожу и пью стихи, что посвятил тебе.
Я крылья распрямил и отпустили боли,
Пусть невзначай, пусть миг,
Но ты жива во мне!

25 июня 03 часа спокойной тихой ночи.

Эх, Катя, Катенька, Катюша…

Прости меня, Катя, прости.
Прости за навязчивость мысли,
За Смерть, что приходит при жизни,
За Жизнь и удары Судьбы!
Прости меня, Катя, прости!
Прости, что не смог удержаться
С собою Тебя увести!
Прости меня, Катя, прости!

27 июня, 09 часов тревожного утра после переговоров по телефону.

Извини, если что не так, но я точно знаю, Ты – мой КРЕЩЕНСКИЙ подарок судьбы, хоть Крещение давно прошло и уже разгар лета. Но от Судьбы не уйти! Жди меня и я вернусь, как говаривал Константин Симонов! Только очень жди! До скорой встречи! Твой Е.Я.»

В кухне повисло долгое молчание. Никто не знал, что сказать, а тем более что делать.

– Господи, ну сколько можно! Как же это надоело! – запричитала Лидка. – Откуда в наше время столько сумасшедших? Ведь и больницы есть, и врачи хорошие, так нет, ходят по подъездам среди бела дня!

– Да ладно вам, – попыталась снять напряжение Катя. – Ну что он может сделать? Я помню его, на коленках ползал, листки растерял, никакущий такой, сморчок сморчком, совершенно не запоминающийся, без лица… Плюнуть и растереть!

– Значит, так, – многозначительно начал Роберт, глядя на помрачневшую жену со вздыбившимися бровями и на схватившуюся за сердце тещу. – Во-первых, без паники! Ничего не происходит. Это просто письмо, не первое и не последнее, мы их пачками получаем. Да, Катюхе надо быть осторожнее, согласен. Сейчас мы вообще уедем из Москвы, и довольно надолго, так что бояться совсем нечего. Думаю, все уляжется. Но до отъезда одна никуда, пожалуйста, не выходи, только с нами или с Дементием. – Роберт довольно серьезно посмотрел на дочь. Катя слегка улыбнулась и кивнула для всеобщего успокоения, хотя опасности никакой в том скукоженном человеке не видела.