Призраки дома на Горького

Елисеевский

На том и порешили. В назначенное время, но договорившись заранее, Катя с Робертом отправились к директору самого главного продуктового страны – в Елисеевский гастроном, его еще гастрономом номер один называли. Лидка сюда захаживала в основном, только чтобы поглазеть. Брала для поддержки своего Принца и шла как на экскурсию и для информации, чтоб было чем козырнуть потом перед знакомыми директорами маленьких магазинов. «А в Елисеевском, вон, докторской по целому килограмму дают!» – могла пристыдить их. А так нет, не любила, трепета этот храм продуктов у нее никогда не вызывал – одна суета и толкотня, разве что люстра над тобой висит и ангелы с потолка смотрят. Толкучка, она и есть толкучка.

Роберт же здесь появлялся изредка, только за заказом, старался через торговый зал не проходить, стеснялся. Но семью и друзей хотелось кормить вкусно и качественно, поэтому выход был один – по блату, через директора, с которым познакомил Давид. Отправились на машине, хотя что там было ехать – магазин почти напротив их дома, – но все эти свертки и коробки с продуктами если нести – не донесешь. Поставили машину в Козицком переулке, рядом со знаменитой Филипповской булочной, и прошли в зал.

Дворцовый зал Елисеевского гастронома чем-то напоминал Кате «Детский мир», где вместо игрушек были продукты. И да, ангелы действительно пристально смотрели с потолка, следили, наверное, кто за кем стоит, кто сколько берет и кто лезет без очереди. Застывшие их лица наводили ужас, к тому же еще многократно отражались в чуть потрескавшихся зеркалах – и эффект повсеместной слежки был налицо. А так, конечно, сплошная роскошь да высоченные резные потолки, огромные пылающие люстры, виноградными гроздьями спускающиеся почти до прилавков, золоченые колонны – торговый зал гастронома номер один на самом деле приводил посетителей в восторг. Потом уже внимание обращалось на округлые стеклянные витрины, где обычным делом было изобилие чего-то одного: или рыбных консервов – целый прилавок какого-нибудь «Завтрака туриста» или «Частика в томатном соусе», – или карамельных конфет и ирисок, пирамиды из сгущенки и целые дома из сахара-рафинада. Хотя в гастрономе номер один все равно всегда было больше продуктов, чем в любом другом магазине.

Роберт с Катей прошли через зал, похожий на вокзал в час пик, – потная разгоряченная толпа с авоськами и сумками на колесиках давилась в кассу и в отделы за продуктами. По-боевому накрашенные кассирши, обязательно в серьгах с красными неопознанными, но явно настоящими камнями (видимо, купили одинаковые по блату в ювелирке за углом), гордо восседали на возвышении в своих дзотах и с брезгливостью взирали на весь этот людской сброд – покупатели явно мешали им работать. Продавцы в белоснежных, надо отдать должное, халатах и высоких поварских колпаках лениво тянулись через прилавок за чеками и нехотя отпускали продукт.

Роберт шел через толпу чуть сутулясь, стесняясь, как обычно, своего большого роста и вжимая голову в плечи. В такие моменты ему хотелось провалиться сквозь землю. Но куда деваться – его любили, и это было приятно. Люди в толпе, разгоряченные охотой, улыбались ему, мужчины приподнимали в знак прочтения кепку, а женщины кокетливо закатывали глазки, отвлекаясь на мгновение от своих кульков. Потом еще долго оборачивались и улыбались вслед. «Крещенский! Крещенский!» – передавали они друг другу. Катя шла за отцом, и эта волна народной любви захлестывала и ее. Она тихо млела от счастья, пробираясь сквозь людей с сумками и глядя на их радостные лица. «Для кого-то Крещенский, а для меня – папка! Любят его, любят!»

Нашли служебный вход и попали в царство дефицита: широкий коридор, заставленный с двух сторон коробками с фруктами, которыми и не пахло на прилавках магазина, с красочными индийскими круглыми жестяными банками с чаем и кофе, башнями коричневых коробок с шоколадными конфетами «Метеорит» и другими сказочными неопознанными коробками, вел к кабинету директора. В маленькой, обшитой мореным дубом приемной Самого стоял секретарский стол и с десяток стульев для посетителей, но, кроме внушительной секретарши, зорко охраняющей дверь в кабинет, никого не было. На двери блестела стеклянная черная табличка «Ястребов Ю.С.». Секретарша, полная, рыхлая, в объемном полумужском пиджаке, не отличающаяся красотой и обаянием, брала, видимо, другим – железной хваткой и четким исполнением своих должностных обязанностей – не пущать, отслеживать нужное, выпроваживать лишнее, ну и конечно, заваривать генеральский чай. Роберту с Катей она неловко улыбнулась, улыбки, похоже, не входили в перечень ее обязанностей.

– Присаживайтесь, Роберт Иванович, вот здесь удобнее. Вам чайку? Покрепче? – засуетилась она, не обращая внимания на Катю.

– Да, пожалуйста, и дочке тоже, – сказал Роберт.

Секретарша постаралась улыбнуться снова, вышло это коряво, получилась не улыбка, а гримаса, но зубы – с двумя золотыми коронками – она старательно показала.

Минут через десять в комнату вошла женщина с кульком, скрылась в кабинете директора и сразу же вышла, оставив кулек там. Вскоре дверь с шумом открылась, из кабинета выплыл сам директор в белом накрахмаленном халате – как главврач больницы, честное слово, – и один очень известный актер с тем самым кульком в руках. Роберт с актером вежливо поздоровались, но обоим было немного неуютно, будто их застали в каком-то неприличном месте.

– Проходите, проходите, что же вы! – Юрий Семенович был, как всегда, радушен и очень выгодно оттенял свою церберовидную секретаршу. – Как вы, Роберт Иванович? Как супруга? Дочка – вижу – уже совсем невеста, красавица! А как малышка?

Один из дней рождений Роберта на даче в Переделкино. Квартира на улице Горького такое количество народа вместить не могла. Да и шашлыки там негде жарить

– Малышке скоро в школу, а потом и замуж… – вроде как извиняясь, сказал Роберт.

– Да вы что! Как время-то летит! Ну, давайте к делам. Чем могу быть вам полезен? – Юрий Семенович внимательно и по-деловому посмотрел на Роберта и придвинул к себе блокнот.

– Мне тут супруга список написала. День рождения у меня скоро. Будем на даче отмечать. И народа будет много, человек сто… Хочется людей принять по-хорошему. Удивить, можно сказать.

– Удивить, – повторил директор, просматривая список. – Удивить… Это мы сможем. Это в наших руках. Кто, если не мы? Правильно? – спросил он ухмыльнувшись и набрал какой-то короткий номер. – Людочка? Зайди к Викторине Соломоновне, возьми список и мигом мне все собери! Мигом! Да, и еще спеццех микояновский, сосисок завесь килограмм, балыка дай полкило, финский сервелат – палку, да, и два ананаса! Гостей этим, конечно, не накормить, но это сверх списка, в семью, только получили, – похвастался он Роберту.

Как красиво это звучало! Два ананаса! Ананасы встречались очень-очень редко, и то в основном консервированные, свежих же не было почти никогда ни по какому блату. «Может, один пустить на торт?» – подумала Катя. Хотя, нет, лучше красиво нарезать и выложить, с тортом вообще пока неясно, тем более Лидка считала, что, если дело дошло до торта, значит, праздник не удался, наесться до отвала гости уже должны после закусок.

Через двадцать минут в кабинет вошла энергичная женщина, которая протянула Роберту длиннющую квитанцию, и они ушли оплачивать покупку. Сделка дня была завершена!

Дома Лидка долго разбирала продукты – «приносы», как она это называла. Все скоропортящееся было убрано в морозильник и холодильник, сервелат, крабы и рыбные консервы – под окошко, где изначально был вместительный прохладный шкаф, а кое-что аккуратными стопками, предварительно посчитав, положили в сундук. Сезон охоты на чебурашку… а, нет, на барабашку – был открыт.

Замков в доме не было нигде и никогда, кроме, конечно же, входной двери, – уж как-то прожили всю жизнь без привычки все прятать под ключ. Сначала и прятать было особенно нечего, а прислугу нанимали очень редко, только по особым случаям и коротко. И если уж брали, то с полным доверием к людям. И вот, когда родилась Лиска, нашли старую деву Нюрку по рекомендации знакомых, которые узнали о ней от родственников соседей, в общем, приехала она в конце концов из какой-то далекой забытой перди прямо в Москву, в квартиру Крещенских. С ненавистью на весь мир и с невероятной любовью к маленькой Лиске. Возраст по ней определить было невозможно – от сорока до шестидесяти. А может, и меньше. Или больше. Низенькая, худосочная, с костлявыми цепкими руками, без выпуклостей на теле, со скудненькими кудряшками и цыплячьим голосом. Черты лица были вроде как наметаны на живую нитку, пунктиром. Но «рабенка» обожала, выливая на Лиску всю свою нерастраченную любовь. Все бы хорошо, но, получив в распоряжение маленькую Лиску, нянька внезапно возненавидела тогда, пять лет назад, подростковую Катю. Видимо, появилась или обострилась некая затаенная ревность, которая мгновенно дала о себе знать, как только в Нюрке проснулось невиданное доселе чувство – любовь. Мама доходчиво, простым житейским языком все Кате объяснила, и той пришлось с этим свыкнуться – а куда ж деваться? Это не значило, что к сестре путь был заказан, но на рожон лезть Катя не любила – стоило только ей приблизиться к малышке, как мгновенно подлетала Нюрка, шипя едкое и шипучее «не трош-ш-ш-шь, не трош-ш-ш-шь»…

Со временем страсти улеглись, Катя с Нюркой как-то попритерлись, угомонились, разделили общение с девчонкой на дневное и вечернее. Проблема с годами вроде как рассосалась сама. Нюрка жила себе и жила, технически обеспечивая «рабенку» счастливое детство, и больше ни во что не вмешивалась. Влилась в семью, ею дорожили, хвастались перед друзьями, что, мол, верная и заботливая, к праздникам вручали подарки, справляли день рождения, брали с собой на концерты, дарили книги с автографами, предоставляя все возможности, так сказать, чтобы гарантировать ей высокий материальный и духовный уровень. И подумать, что она могла при этом потихоньку таскать из дому вещи, было дико.

Лидка все удивлялась, причитала, маялась, но никому ничего из подруг не говорила, только Принцу. Когда речь шла о собственности, вернее, о потере ее части, пусть даже пустой консервной банки, Принц из занудного мямли, тюфяка и солдафона превращался в решительного защитника и грозного вояку.

– Не волнуйся, Лидочка, мы ее уличим, мы ее выведем на чистую воду! – Принц обожал быть полезным, служить, так сказать, семье, частью которой считал и себя, оберегать и защищать. – Вот ведь и не подумаешь на нее – тише воды, ниже травы, не видно ее и не слышно, а поди ж ты! У меня при всем моем обширном лексиконе слов приличных не хватает! Это ж надо, ростом с хер, весом с пайку, а какой выкидон устроила! Вот под дых так под дых!

– Да еще ж стопроцентно неизвестно, вот когда узнаем точно, тогда и будем решать. – Лидка отгоняла от себя мысль, что решать в результате точно что-нибудь придется. – Знаешь, я к своему возрасту поняла, что людям только одно удается в совершенстве – разочаровывать друг друга. Понимаю, если б, скажем, голодала она или семья у нее была большая, семеро по лавкам, а то ведь одна как перст! Ест с нами три раза в день, сидит за одним столом, с собой потом даю, чтоб дома не готовила, время не тратила, да еще всякие конфеты, печенья, чаи, колбасы вот половину палки недавно отрезала, любит она копченую, – на, не жалко… Зарплата приличная… Чего не хватает?