Сафьяновая шкатулка

ГАРА-КИШИ

По горной тропинке, то и дело теряющейся среди скал и зарослей ежевики, на вороном красавце жеребце едет молодая женщина в городской одежде. Одной рукой она придерживает мальчика, сидящего впереди нее, вплотную к изогнутой луке казачьего седла, а другой — уздечку, длинный конец которой одновременно служит ей плетью, которую она ни разу не пустила в дело: жеребец идет легкой, веселой, чуть пританцовывающей иноходью, часто горделиво вскидывая голову, всякий раз этим пугая молодую женщину и приводя в радостный восторг мальчика, который взрывается звонким захлебывающимся смехом.

Несколько впереди, ровным и в то же время размашистым шагом коренного горца, не знающего иной дороги, кроме крутых скалистых троп, идет старик в бараньей косматой папахе и чарыхах из сыромятной буйволиной кожи. Через левое плечо старика перекинут старенький ковровый хурджин. Это местный проводник и хозяин жеребца — Гара-киши[6], промышляющий на участке дороги, между Кельбаджаром и курортом Нотису.

Нора — так зовут молодую женщину — слышала, что Гара-киши не меньше семидесяти лет. Однако на вид ему можно дать не больше пятидесяти. Сухощавый, слегка сутулый, без единого седого волоса, с костистым, темным до черноты, под стать его имени лицом и сумрачным, нелюдимым взглядом черных глаз, старик этот, по всему видать, относился к типу людей, о которых принято говорить, что им на роду написано прожить не меньше ста двадцати лет.

Они возвращаются из Истису.

…Кованые копыта Араба гулко постукивают, отбрасывая назад метр за метром скалистую тропу. С каждым взмахом головы бодро подскакивает холеная челка между настороженно торчащими ушами. С каждым мгновением долина ширится и разворачивается, открывая зеленый простор, скрадывая и смягчая крутизны и грозность окружающих кряжей.

Петляет едва заметная тропа по левому склону долины, местами размытому недавними дождями. Нора опасливо натягивает уздечку в тщетной попытке направить коня на середину тропы, но конь, словно наперекор ей, упрямо сворачивает к самому краю обрыва.

— Мама, ну дай ему идти спокойно!

— Так он может сорваться вниз!

— Не сорвется.

— Много ты знаешь.

— А вот и знаю!

— Нет, эта лошадь какая-то странная.

— Она красивая, мама.

— Я и сама вижу, что красивая. Но ведь она почему-то идет по самой кромке. Тпрру! Надо сказать проводнику. Гара-киши, а лошадь не может сорваться вниз, она идет по краю дороги?

Старик, не останавливаясь, оборачивается, сумрачным, недобрым взглядом смотрит на Нору. И не отвечает.

Он азербайджанец, она армянка, и оба они не знают языка друг друга.

Как многие горожане, она уверена, что уж русский знают все. И повторяет свой вопрос по-русски.

Но старик на этот раз даже не оборачивается.

А внизу бьется о прибрежные камни, бушует поднявшаяся река и мутные от недавних дождей волны бешено захлестывают друг друга.

И Нора, в тайном предчувствии беды, как бы защищая, прижимает к себе мальчика и старается не смотреть вниз, не смотреть вперед, на сухощавую, поджарую фигуру этого странного, чем-то пугающего ее, нелюдимого человека с таким странным именем — Гара-киши.

Кованые копыта Араба гулко постукивают по скользкой тропе, с каждым взмахом головы подскакивает холеная челка между настороженно торчащими ушами.