Сафьяновая шкатулка
- Автор: Сурен Каспаров
- Жанр: Современная проза
- Дата выхода: 1979
Читать книгу "Сафьяновая шкатулка"
2
Широкий большак, на котором повозки в дождливую пору проложили глубокие борозды, засохшие теперь до каменной твердости, тянулся от села, мимо длинного и узкого, как барак, колхозного коровника, мимо токов, еще пустынных в этот майский день, мимо подлеска, за которым начинался лес, уходил дальше в сторону реки и терялся где-то на ее берегах. По этому большаку, заложив за спину длинную кизиловую палку и перекинув через нее руки так, что при ходьбе они болтались, как два бычьих хвоста, неторопливо шагал Аваг Саруханян, дважды экс-председатель Гарихачского колхоза — пятый и восьмой по счету.
В первый раз его сняли за срыв плана госпоставок и еще за какие-то грехи, в которых он не был повинен или по крайней мере не считал себя повинным, поэтому года четыре или пять ходил в невинно пострадавших, уверенный, что рано или поздно это поймут вышестоящие органы, и тогда справедливость восторжествует. И ведь не ошибся! Спустя немного опять избрали Авага председателем, а еще через два года его заменил Арташес Бабаян, девятый по счету и пока что последний председатель Гарихачского колхоза. И теперь Аваг опять ходит в невинно пострадавших и опять ждет своего часа. Будучи отменным оптимистом по натуре, Аваг Саруханян верил, что этот час рано или поздно наступит, верил в конечное торжество справедливости и ради нее мог родного отца не пощадить. Как раз во имя этой справедливости, ровно через пять минут после того, как он пройдет по большаку, Аваг вполне честно, не пуская в ход кизиловой палки, будет драться с колхозным свинопасом Арустамом, тоже экс-председателем, вторым по счету, снятым за неприкрытое мошенничество и досрочно освобожденным амнистией по случаю победы над Германией.
…В тот год земля будто затеяла нечестную игру с гарихачцами, дала невиданный урожай, хлеб горел и осыпался, а убрать было некому. Мужчины были на войне, женщины метались по полям, каждая работала за троих, а то и за четверых… Ласкали теплые шершавые колосья, плакали и проклинали Гитлера до седьмого колена. И случилось так, что в Гарихач забрела группа курдов из далеких горных скотоводческих селений, расположенных в верховьях Истису. Забрела на заработки с единственным условием получить оплату натурой — пшеницей, ячменем. Арустам ухватился за дармовые рабочие руки, позвонил в район, так, мол, и так, если можно… Из района ответили, что можно, если это поможет вам расплатиться с государством и с колхозниками, подумайте и решайте сами. Уж как там потом подумали председатель, бригадир и весовщик — неизвестно. Но в конце сезона, когда стали подсчитывать, кто сколько заработал, то выяснилось, что каждый из пришельцев (в правлении колхоза их между собой называли «нахлебниками», — наверно, потому, что они получали суточный харч — печеный хлеб с сыром в счет будущего заработка) съел больше, чем заработал, и вместо того чтобы отвезти голодной семье немного зерна, сам остался должен колхозу!
Из двенадцати человек лишь трое получили по мешку пшеницы и полмешка ячменя. Один из курдов раза два приподнял мешки, на глазок определяя вес, потом заглянул внутрь.
— Спасибо, сэдир[4], только нам такой хлеб ни к чему.
— Это как же — ни к чему?
— Мы такой хлеб не убирали, сэдир-джан. Мы сдавали хорошую, чистую пшеницу, зернышко к зернышку. А это что, это с какого поля?
Только два человека — сам председатель и кладовщик — знали о том, что эта пшеница из домашних запасов председателя, оставшаяся еще с прошлого года.
— Это наша пшеница, — честно сказал председатель, давая полную свободу истолковать это короткое «наше» как кому заблагорассудится, и для пущей убедительности топнул сапогом по полу: — Вот на этой земле, на нашей советской земле ее вырастили! А ты говоришь — откуда?! Из-за границы, по-твоему, что ли? Да за такие разговоры в военное время…
— Джанум, зачем такие страшные слова — заграница и всякое такое… Я говорю, что мы эту пшеницу не убирали…
…Двенадцать повозок с зерном нового урожая, запряженные четверками волов, медленно, не спеша, тащились на хлебоприемник в районный центр, за сорок пять километров от Гарихача. На головной повозке, над косматой бараньей папахой возчика Макара, погруженного в сладкую старческую дрему, трепыхался на слабом ветру кумачовый транспарант, сделанный рукою председательского сына-пятиклассника: «Хлеб нового урожая — удар по Гитлеру!»
А через неделю после этого председателя вызвали в районный комитет партии. Секретарь райкома показал ему бумагу за двенадцатью подписями.
— Ну-ка объясни, как это люди у тебя работали и у тебя же в долгу остались…
Председатель прочитал бумажку, ничего не понял, еще раз стал читать, понял с первых же слов. Сказал: «Долг мы им простили».
Положил бумагу на стол, осторожненько так положил и сказал:
— Три подписи лишние…
Не помогло. Дело передали в прокуратуру.
…Сперва Аваг сзади подошел к Арустаму, медленно шагавшему по краю заброшенной силосной ямы, высматривая в ней чего-то. Аваг тоже мельком посмотрел на силосную яму — ничего интересного в яме не было, но оттуда несло острейшим запахом трупной гнили. Аваг поморщился и окликнул Арустама:
— Добрый день, Арустам.
Тот повернулся и хмуро буркнул:
— Добрый.
— Ты кого тут ищешь, Арустам?
— Никого, так себе…
— Или свинью потерял?
— А ты видел ее? — заинтересовался Арустам.
— Нет. Смотрю, ходишь тут, подумал, может, потерял…
— Нет, не терял.
— А… А я подумал, может, потерял.
— Нет, никого не терял.
— Если потерял, Арустам, ты уж сразу скажи, скотинка-то казенная.
— Сказано тебе: не терял, стало быть, не терял! А что она казенная — я и сам знаю, что казенная! Ты за этим пришел сюда?
— А разве этого мало, Арустам?
— Так, значит, за этим, да?
— Нет, Арустам, за другим, я за другим пришел. Ты давно тут ходишь?
— А тебе что, давно или недавно? Ты мне госконтроль, что ли? Ты лучше поменьше называй мое имя!
— Я должен акт составить, Арустам.
— Ара, ты что, сдурел? Какой акт?
— Твои свиньи залезли в свеклу.
— Когда залезли?
— Утром, Арустам. Я должен акт составить.
Аваг вытащил из внутреннего кармана пиджака ученическую тетрадку в клетку, химический карандаш. Раскрыл тетрадку, вынул из нее исписанный листок.
— На вот, Арустам, прочитай.
Это был уже готовый акт. Арустам прочитал, щека его задергалась, а с нею вместе коротко подстриженные усы: верный признак надвигающегося буйства — в свое время гарихачцы по нему предугадывали предстоящий разнос.
Он поднял глаза на Авага, который на всякий случай выставил вперед свою кизиловую палку. Вот этого и не надо было делать!
— Ты что это, собачий сын, палкой меня пугаешь, да? — спросил Арустам.
— Кто пугает? Я пугаю? Я не пугаю! Это ты усами дергаешь!.. Арустам, дай мне акт.
— Не видел я никакого акта! Говорю, не называй мое имя!
— Дай, говорю, акт, Арустам.
— Не видел я никакого акта! И тебя не видел!
— Добром прошу, Арустам, не доводи до греха. Дай мне акт.
— Плевал я на тебя и на твою бумагу! Вот смотри, что я с ней сделаю!
Он скомкал бумагу в ладони и стал рвать ее, но клочки отбросить не успел: кизиловая палка описала в воздухе широкую дугу с явным намерением опуститься на голову Арустама. Но тот ловко увернулся, и палка, скользнув вдоль его тела, лишь слегка коснулась ноги. Арустам взвыл, запрыгал на одной ноге и упал, решив разыграть из себя жертву разнузданного самоуправства, но вспомнил, что удар был не сильный и никаких следов не мог оставить. Это окончательно разъярило его, он вскочил на ноги и кинулся на Авага. Аваг, в свою очередь, прикинув, что если он станет действовать палкой, то не миновать ему суда и соответствующей уголовной кары, отбросил палку и тут же принял в объятья своего врага. Оба покатились в силосную яму, суча ногами и тузя друг друга в ближнем бою.
— Попадись ты мне, когда я был еще в седле, уж я бы тебя… — вздыхал Аваг.
— Ты чего коленкой в живот уперся, собачий сын! Ногу убери! — хрипел Арустам, норовя сам поддеть коленкой того в живот. — Ногу убери, говорю!
— Не уберу, — упрямился Аваг.
— Убери ногу!
— Как бы не так, не уберу! Ты меня, значит, палкой, а я…
— Кто тебя палкой? Это ты меня палкой, а не я тебя… — возмущался Арустам явным поклепом.
— Все равно…
— А ты акты, значит, пишешь, сволочь, доносы…
— А ты не гони свиней на свеклу…
— Я не гнал, они сами пошли…
— А ты куда смотрел? Тебе доверили…
— Не твое дело! Ты кто такой, что командуешь тут? Хватит, накомандовался!
— Ты тоже накомандовался, раньше меня! А я член правления и имею полное право!
— Убери ногу!
— А ты выпусти шею!
— Я выпущу, но сперва ты убери ногу.
Неизвестно, сколько бы они пролежали здесь, замершие в мертвой хватке, если бы оба сразу не сообразили, что доброй драки не получилось, а лежать вот так, обнявшись, не имеет смысла. Они встали и, отряхиваясь и отругиваясь, пошли в разные стороны: Аваг в село, Арустам — на поиски пропавшей свиньи.