Сафьяновая шкатулка

5

Через неделю собрались почти все взрослые гарихачцы, собрались задолго до объявленного времени, не успев даже помыться и поесть. Мест в правлении не хватило, сельчане расселись кто где мог, на длинных, кое-как сколоченных скамьях, на полу вдоль стен, на подоконниках, а то просто стояли, прислонившись к стене. Сизый дым от толстых самокруток и чубуков плотным слоем висел над головами гарихачцев, женщины визгливо покрикивали на мужчин: «Слушай, перестань, дышать нечем!» Те отвечали какой-нибудь сальной шуткой — и взрывался веселый, чуть нервный от долгого ожидания смех. В помещении быстро темнело, одна из женщин зажгла электричество, потом принесла графин с водой и поставила на стол, покрытый закапанной чернилами красной скатертью. За столом уже сидела Ануш, местная учительница, — она обычно вела протоколы. В тесном для столь большого количества людей помещении стоял плотный, непроницаемый гул. Но когда с первых рядов поднялся Аваг и присел к столу, в помещении мгновенно утихло. Кто-то вполголоса, однако слышимо для всех, пошутил: «Похоже, председателем опять будет Аваг». В зале раздались смешки, кто-то из женщин сказал: «Типун тебе на язык!» У Авага заиграли желваки на скулах, но шутник, испугавшись, быстро поправился: «Я говорю — председателем собрания!» Получилось еще смешнее, смеялись уже все и не стесняясь.

Вскоре пришел и Арташес — ровно в назначенное время. Он тоже прошел за стол, положил картонную папку, которую держал под мышкой, и с ходу заговорил в наступившую тишину помещения:

— Вы уже знаете, товарищи, что на прошлой неделе мы у себя в правлении обсуждали этот вопрос. Что это за вопрос — вы тоже знаете. Мы решили провести в село воду. Средства на это у нас есть.

— А трубы какие будут? Опять глиняные? — подал голос дед Саак, бывший гарихачский мельник.

— Нет, Саак-апер, на этот раз они будут железные, — с улыбкой пояснил Арташес.

Дед Саак поднял руку. Арташес, не поняв этого жеста, обернулся к нему:

— Ты хотел еще что-то сказать, Саак-апер?

— Нет, это я голосую «за».

— Постой, до голосования еще далеко. — И снова к собравшимся: — Я должен предупредить вас, товарищи, что во время обсуждения этого вопроса в правлении два человека из шести выступили против моего предложения.

В помещении настороженно умолкли, затем Русагет Хачатур сказал возмущенно:

— Ара, у кого же это мог язык повернуться сказать против такого доброго дела, а? Он что, не гарихачец?

— У него, наверно, жена за водой не ходит, потому и против!

— Или в его огороде родник открылся и он скрывает это от гарихачцев!

— Ара, клянусь честью, — вновь встал Русагет Хачатур, причем эти слова сказал по-русски. — Клянусь честью, он не из Гарихача, это точно! — добавил он уже по-армянски, поскольку запас его знаний русского языка пришел к концу.

Русагет — знаток русского — это была его кличка. Сам Хачатур был уроженцем Сарушена, и в восемнадцатом году после пожара в Шуше он переехал в Баку, прожил там несколько лет, успев научиться русскому языку ровно настолько, чтобы не путать «хлеб» с «водой». А приехав в Гарихач, стал хвастать своими познаниями и хвастал до тех пор, пока не произошел один случай, обративший эти познания в его кличку. Бог весть какими судьбами в Гарихач забрел некий человек в шляпе, очках и заговорил с гарихачцами по-русски. А поскольку познания гарихачцев в этой области не распространялись дальше все тех же «хлеба» и «воды», то пришлось послать за Хачатуром. Тот пришел, внимательно выслушал человека в шляпе, потом, когда тот кончил, не говоря ни слова, повернулся и стал уходить. «Ты куда, Хачатур?» — растерялись гарихачцы. «Я с этим человеком не желаю разговаривать! — ответил Хачатур. — Я с ним в ссоре». — «В ссоре? Когда же ты успел поссориться, он первый раз в нашем селе?» — «В прошлом году я с ним в Евлахе поругался. Он меня не узнал, но я-то его хорошо помню, у меня память острая!» Ложь была слишком нахальной, чтобы можно было поверить. Гарихачцы посмеялись, потом повели очкастого русского к Нерсесову роднику и угостили шашлыком. С тех пор Хачатура и прозвали Русагетом, и кличка до того прочно прилипла к нему, что-порой он сам обижался, когда на колхозных собраниях его называли Хачатуром Маркосяном.

…Возмущенный галдеж в помещении грозил разрастись бог знает во что. Арташес поднял руку, прося тишины.

— Не спешите ругать этих людей, товарищи, они по-своему правы.

— Как это правы? — возмутился кто-то с дальних рядов. — Всю жизнь сидим без воды, а теперь, когда колхоз может провести нам воду, кто-то против! И ты говоришь — правы!

— Кто против? Ты назови его имя, Арташес!

— Да, ты его по имени называй!

— Если он мужчина, пусть выступит перед народом и скажет, почему он против.

Аваг что-то шепнул Арташесу, потом встал из-за стола и сказал:

— Ай, гарихачцы, это я против…

В зале стало так тихо, что послышалось шуршанье табака, ссыпаемого на обрывок газеты: это дед Саак готовил себе курево. Аваг продолжал:

— Только Арташес не так чтобы совсем правильно объяснил вам, что к чему. Я не против того, чтобы, значит, провести воду в село. Но Арташес хочет провести ее незаконно. Вот я и против этого. Он хочет продать, значит, десять коров и на вырученные деньги купить трубы и провести воду. Колхоз наш маленький, поголовье крупного скота небольшое, поэтому нам никто не позволит продать десять коров.

— Для того мы и собрали колхозников, чтобы они решали, можем или не можем мы продать коров, — напомнил Арташес.

— Коровы наши — мы и продаем, кому какое дело? — крикнул опять голос из задних рядов.

— Ай, товарищи, коровы не наша личная собственность, а колхозная, и мы не имеем, значит, права делать с ними все, что нам придет в голову, я так считаю, — сказал Аваг. — А вы уж решайте сами, мое дело сказать.

— Ладно, допустим, — опять заговорил Русагет Хачатур, — мы продали коров, выручили деньги, а где трубы думаете достать? Арташес, я тебя спрашиваю.

— Я наводил справки и знаю, что ни в этом году, ни в будущем мы не сумеем купить труб у государства. Видимо, нам придется предпринять что-то, поехать в Баку, Ереван или в Кировабад или в какой-нибудь другой город и попытаться там достать — я еще не знаю. Может быть, даже по дорогой цене. Но это должно решать общее собрание. Помните только: трубы нам нужны позарез. Если бы нам их обещали дать, скажем, в будущем году — мы бы могли еще год перетерпеть. Но, повторяю, нам не обещают.

Гарихачцы молчали, подавленные, не зная, как быть. Без воды нельзя — это ясно. Но Аваг и Арташес напустили столько страху, что Даже боязно слово сказать.

Дед Саак опять поднял руку. Арташес досадливо посмотрел на него.

— Дед, сказано тебе, голосование еще не началось.

— Я спросить хочу, а не голосовать! — сердито отозвался дед.

— Ну, спрашивай.

— Ара Аваг, вот ты, по всему видать, умный человек, землю на семь вершков вглубь видишь и все законы наизусть знаешь. Скажи, что, по-твоему, лучше: по закону сидеть без воды и грязью зарастать, или, не спрашивая закона, провести воду и жить по-человечески? Я хочу услышать твой ответ!

В помещении послышались смешки, постепенно сменившиеся гулом возбужденных голосов. Гарихачцы кричали с мест, перебивая друг друга, спеша высказать то, что наболело у каждого.

— Ара, ну что это за разговор — законно, незаконно? Что же нам, умирать без воды, что ли?

— В других селах воду уже в дома проводят, а мы даже на ферму не можем провести! Ладно, мы люди, мы как-нибудь перетерпим, как терпели столько лет, а как со скотом быть?

— Мы уже видели, как это бывает по закону! Привезут две-три машины бракованных Глиняных труб, а потом их выбрасывают.

— Две недели канаву рыли для этих труб, сколько трудодней на нее затрачено было. Где она?

— Как где — травой заросла!

— За это под суд не отдают, как же: все по закону сделано — и трубы по закону выброшены, и канава заброшена, и…

— И мы сидим без воды… тоже по закону…

— Авагу что, Авагу плевать на все. Главное, чтобы закон соблюдать, а там хоть трава не расти. Закон захочет — Аваг и Гарихач подожжет, и гарихачцев по миру пустит!

— Дай ему волю, он хоть сейчас начнет раскулачивать гарихачцев!

— Вон вчера он опять акт составил, на этот раз на Русагета Хачатура!

— Ара, кажется, уже и гарихачца не осталось, чтобы, значит, ходил без акта! Ай, Аваг, балам[5], неужели ты родился на этот ясный белый свет только для того, чтобы акты на людей писать, а?

Спор грозил разрастись в нешуточный скандал, если вовремя не принять меры. Арташес поднялся, стукнул кулаком по столу так, что графин на нем подпрыгнул. В помещении сразу стало тихо.

— Товарищи, — сказал Арташес сердито, — говорить надо по существу, а не болтать, кому что взбредет! Акты мы будем составлять и будем наказывать каждого, кто провинится в чем-либо. И обвинять тут Авага Саруханяна ни к чему. Мы собрались сюда не для того, чтобы сводить с ним счеты. Он прав, когда предупреждает нас, что мы затеваем дело, за которое сами же можем пострадать. А ворошить старое сено не надо. Кто еще хочет высказаться по существу?

— Хватит, высказались! — взвизгнула та самая женщина, что недавно возмущалась курильщиками. — И нечего пугать нас страшными карами. Ставь вопрос на голосование, я первая подниму руку!

— Больше никто не хочет высказаться? — Арташес взглядом обвел гарихачцев. — Никто. Значит, ставлю на голосование. Кто за то, чтобы на средства колхоза провести воду в село, прошу поднять руки. Один, два, три, четыре, пять… Мели-даи, я что-то не пойму, ты за или против?

Колхозный сторож, подслеповатый Мели натянул на самые глаза изжеванный козырек фуражки.

— Да я и сам не знаю, Арташ-джан, говорят, дело незаконное. А ну как всех нас в Сибирь погонят…

Гарихачцы ответили веселым хохотом. Ах, Мели, Мели, будь ты неладен, Мели! Собственной тени боится человек, ну что ты скажешь! Недаром сторожем его назначили на склад. Самый раз ему быть сторожем!

— Ну что вы от этого человека хотите? Уж если он испугался своего же решета, как не бояться Сибири!

— Так как же, Мели-даи, ты за или против? — спросил Арташес. — Мы же подсчитываем голоса.

— Да что вы прицепились ко мне, — озлился Мели, — без меня вода не пойдет, что ли?

Гарихачцы опять весело загалдели.

— Считай его тоже! Его жена всем надоела, за водой не к речке, ходит, а по соседям: от каждого по кружке, к вечеру смотришь — уже два полных кувшина в углу стоят!

— Зачем два? — возмутился Мели. — У нас всего один кувшин!

Арташес опять постучал по столу.

— Написать — воздержался, что ли?

— Что хочешь, то и пиши, — ответил Мели.

— Ануш, пиши воздержался.

Мели чуть приподнял сломанный козырек фуражки и покосился на учительницу.

— Постой! А мне за это что будет?

— Медаль за отвагу будет! — отозвался кто-то.

— Да я не к тому! Я спрашиваю, воду нам запретят брать или нет?

— Не запретят, Мели-даи, не запретят, не бойся, — успокоил его Арташес.

— А, ну тогда еще ничего, пиши… против…

Арташес принялся считать заново.

— Так. Кто еще против? Аваг и Грачик… Еще кто? Больше никого. Будем считать, что предложение прошло подавляющим большинством голосов.