Первозданная

* * *

Утро следующего дня я встречаю с замиранием сердца. Этот гад так и не сказал ничего, оставшись работать до позднего вечера. Видимо, подготавливал отчет комиссии для Минфина. И действительно озвучил все моему начальнику наедине.

В кабинет заходила с опаской. Осторожно глянула в сторону смежной каморки, удостоверившись, что на столе больше нет компьютера и бумаг. Облегченно вздохнув, прошла вглубь помещения и аккуратно повесила на спинку стула чехол с платьем. Остальные аксессуары расположила на открытой полке рядом.

Оглянулась, прошлась взглядом по помещению и как-то грустно усмехнулась. Странно, внутри как-то заныло от этой пустоты, будто из-за нехватки очень важной детали. Все же, мы почти месяц вели с ним активные боевые действия. Непривычно, что Адонца больше нет.

Но, Боже мой, зато какое прекрасное чувство свободы!

На радостях достаю телефон и звоню маме, она в это время никогда не спит, почти девятый час утра.

— Дочь, привет! — оживленный голос и лучезарная улыбка на экране.

Сердце будто расширяется от этой необъятной любви к ней. Я боготворила своих родителей и подыхала на расстоянии от них, от брата с сестрой.

— Как вы там? — спрашиваю, присаживаясь.

— Потихоньку. Кстати, решили с отцом поехать на отдых. Впервые за десяток лет.

— О-о!

Изумлению моему нет предела, ибо у родителей никогда не получалось совместить заслуженный отпуск, а уж тем более — куда-то уехать.

Вообще, мама с папой — это уникальный тандем. Сильные, независимые, умные, трудолюбивые. Еще будучи студентами, которым едва стукнуло по двадцать, они связали себя узами брака, поняв, что не могут друг без друга. Почти тридцать лет живут душа в душу, и я ни разу за эти годы не видела, чтобы они разговаривали на повышенных тонах. Отец смотрел на свою жену с диким обожанием, каждое колкое слово вызывало улыбку на его лице. И часто он специально дразнил ее, желая распалить. Ну а мама… Сколько благоговейного трепета в этих глазах, когда она говорит, думает и любуется своим супругом…

Наверное, это практически канувший в лету формат отношений. Пример, сила которого въелась под кожу, стала частью моего естества. И настолько сильно, что ни в одном ухажере я не могла разглядеть то, что мне нужно. Разве сейчас такое бывает?..

Мы болтаем всего пару минут, когда дверь распахивается, заставляя меня подпрыгнуть от испуга.

— Господи! — непроизвольно возмущаюсь, глядя в довольное лицо начальника. — Здравствуйте, Арман Амаякович.

Отключаю видеозвонок и внимаю.

— Доброе утро, Сатэ. Ну, что ж, поздравляю!

— С чем? — настороженно хмурюсь.

Он театрально вздыхает, проходит и садится на рабочее место моей коллеги.

— Я прочел отчет, помимо пары технических помарок там нет ничего криминального, — при этих словах облегченно выдыхаю, — более того, у них просто шок от уровня нашей деятельности!

— Правда? — брови ползут вверх, широченная улыбка озаряет лицо. — Значит, все хорошо?

— Сатэ, они в восторге! Адонц несколько раз отметил, что ты первоклассный специалист! И что он ни разу не встречал таких толковых людей в этой сфере!

Цепенею, уголки рта моментально опускаются. Да не может быть такого!

— Вы ничего не путаете?

— Не понял?

— Уверены, что речь шла обо мне?

Арман Амаякович щурится, пристально вглядываясь в меня.

— Почему тебя это удивляет? Вы работали бок о бок в течение месяца.

Я промолчала, безразлично пожав плечами.

А у самой внутри бунт. Кровавая драка между противоречиями. Так, значит, Адонц считает меня настолько крутой? И все это время обращался со мной так, будто я тупейшее создание?

Не знаю, чего мне хочется больше… Рассмеяться от распирающей гордости, понимая, что я произвела впечатление на акулу этой сферы. На Адонца ведь молились, он самый востребованный преподаватель и эксперт по государственным закупкам — спасибо всем влюбленным в него девочкам, просветившим меня. Или же от злости за такое гнусное обращение найти его и по одному вырвать волоски пинцетом по всему телу, наблюдая за терзаниями на надменном лице!

Не думала, что могу быть такой кровожадной и чертовски злой. Поблагодарим Торгома Адонца за открытие горизонтов моего сознания!

Все же хорошо, что я больше никогда не увижу этого человека, иначе точно не сдержусь. Даже не могу представить теперь, на что именно я способна.

— Спасибо, что оповестили, Арман Амаякович, — встрепенулась под изучающим взглядом. — Я рада, что нас похвалили.

— Нет, Сатэ, — иронично качает головой, — не нас. Тебя. Адонц четко формулировал мысль — ты единственная, кому были адресованы дифирамбы. А также скрытое недовольство тем, что отдел на одном человеке.

Стало не по себе, это было слишком нереально, чтобы быть правдой. Неловкость от новости о том, что начальника обвиняли в некой дискриминации, заставляет потупить взор.

— В общем, молодец.

Это была скупая благодарность за все мои заслуги. После чего мужчина удалился, привычно оставляя зазор между косяком и дверью.

Мне не привыкать к потребительскому отношению. Я понимаю, что он человек такой, допустим, слишком сдержанный. Но все равно неприятно! Осадок остается. Считай, задницу им спасла своей ответственной работой, и уж лишней скромностью не страдаю. Можно было как-то поприличнее высказаться? Объемнее, например.

Когда же я усвою окончательно, что никто не обязан быть таким, как я сама?

В кабинет со смехом впархивают Лусине и Сирануш, мои коллеги. Обе застывают, разглядывая меня. Даже забывают поздороваться.

— Какая красота! Ты сразу накрашенная пришла! И волосы уложила!

— Ого, красавица какая! — возникает голова Гаянэ где-то сзади. — Вот всегда бы так при марафете! А то вечно без макияжа, без прически, слишком по-простому!

Я смущенно благодарю, ощущая дискомфорт от их пристальных взглядов.

— Чувствую, весело будет сегодня. Андре будет убит!

Они хихикают, припоминая нашего юриста, которой — опять же, по их утверждению — неровно ко мне дышит. Ничего такого я сама не замечала, поэтому привычно махнула на них рукой.

На самом деле, идти на мини-корпоратив желания нет, но как представлю, что меня будут терроризировать эти гарпии…

— Ты же не в этом пойдешь? — Гая окидывает придирчивым взглядом мой повседневный вид.

Поразительно, насколько они уверены в собственном безупречном вкусе, мнимо дающем им право на обсуждение и осуждение, а также озвучивание советов, которых никто не просит.

Видимо, сегодня не мой день, ибо даже Гаюша, которую я так люблю, сумела выбесить меня.

— Я принесла платье, — бурчу, отворачиваясь. — Когда буду надевать, поможете застегнуть. А сейчас мне надо работать.

И не соврав, протрудилась до самого вечера. Да так, что с удивлением заметила стрелку на часах, близившуюся к шести. Быстро закрыла все файлы, сохраняя информацию, и выключила компьютер.

Дамочки наши несколько часов назад отпросились в салон, чтобы «привести себя в порядок», я же оставалась «на посту».

Набираю Гаю по внутренней связи и прошу через пять минут зайти, чтобы помочь с нарядом. Так же, как и я, она подготовилась сама, без помощи специалистов. Эта особа, как выразилась утром, всегда при марафете. Очень красивая, женственная, любит приковывать внимание. Да, по сути, многие здешние девочки такими и были. Подать себя сразу во всей красе. Иногда жутко неестественной.

Справившись с колготками, влезаю в любимое винное платье по колено. Его юбка-карандаш выгодно подчеркивала фигуру, облегая бедра и талию. Затем обуваю классические бежевые туфли-лодочки, на ходу взбивая пышные волосы. Осталось проверить макияж.

Дверь со скрипом открывается.

— Гай, я здесь, — вещаю из глубины каморки, откуда меня не могли видеть.

Подготавливаюсь, разворачиваясь спиной и убирая пряди вперед через левое плечо, чтобы открыть доступ к молнии.

— Кажется, мы с тобой единственные сегодня работали. Можно подумать, этот вечер событие века. Все так готовятся! И кому пришло в голову идти в «Папарацци»…

Жалуюсь в ожидании, когда она застегнет платье. Не замечая сгущающейся вокруг себя хищной ауры. Наконец, собачка задвигалась вверх. Но посередине остановилась.

Обнаженной кожи коснулись горячие пальцы, мучительно медленно поползшие вниз по позвоночнику.

Мужские. Трепетные. Чувственные.

Я приоткрыла рот и бесшумно втянула в себя воздух, чтобы попросту не задохнуться от безумной реакции своего тела. Прострелило везде, где можно. Да так, что я не могла пошевелиться. Одно лишь касание, вызвавшее во мне первобытное желание обладать и еще больше — принадлежать… Уму непостижимо, откуда я знала, что это, если никогда никого к себе не подпускала.

Но. Я. Знала.

Наконец, нахожу в себе силы развернуться и встать лицом к лицу с ним. Ибо чувствую, кто это.

Адонц потерян и потрясен не меньше меня. Взгляд темный, как небо перед грозой. Грудная клетка часто поднимается и опускается. Мы утыкаемся друг в друга и сглатываем почти одновременно.

Тебя, правда, подкосило так же, да? Пробило током. Разорвало нутро.

И меня оглушает осознание.

Бывает, оказывается, такое, когда дальнейший исход твоей жизни решает ничтожная по времени и величественная по наполненности секунда. Раз. И всё. И ты висишь на волоске. Рассыпаешься прахом, развеянным по ветру. Стоя на месте, успеваешь побывать в каких-то фантастических приапических измерениях, окутывающих тебя сладостным мороком. Ты больше не ты. И это единственная доступная в данный момент истина.

Вот она, та самая точка невозврата. До боли пугающий рубеж, через который ты готова перешагнуть, затыкая голос разума. Полететь навстречу наваждению, следуя за покорившим твои сенсуальные грани мужчиной.

Рухнуло всё, что до этого было между нами. Безвозвратно.

И оба это прекрасно понимали.