Первозданная

* * *

— Может, всё же принести что-нибудь почитать?

— Нет.

— Хотите, выведу Вас на прогулку?

— Нет.

— Может, посмотрите что-то интересное?

— Если на сегодня план по стандартным вопросам выполнен, можно мне остаться одной?

— Вы же знаете, что я обязана находиться рядом. В противном случае меня ждет увольнение. Как и предыдущую работницу.

Да, неприятно. Совесть — единственное, что получается задеть во мне сейчас. Я не хотела быть причиной потери человеком своего заработка. Более того, пыталась облегчить трудовые будни сиделки, попросив покинуть помещение на пару часов. Кто ж знал, что в результате неуклюжего движения, когда я пыталась подсесть ближе к окну, меня ждало фееричное падение, после которого я так и не смогла подняться самостоятельно? И что эту картину застанет Её Величество Элеонора Эдуардовна?

Мадам не терпит некомпетентности. Последствия незамедлительны.

— Хочу тишину. Просто тишину.

Подкатываю на инвалидном кресле к тому самому злополучному окну. Учитывая, что половина моего тела — пусть и в шахматном порядке — не функционирует, меня обеспечили этим чудо-агрегатом.

— Сатэ, но так нельзя, Вы все время молчите…

— Пытаюсь служить примером окружающим. Но что-то не выходит.

Мое колкое замечание, думаю, задевает молодую женщину, она больше не предпринимает попыток разговорить меня.

Прекрасно.

С места, которое я облюбовала, видно лес. Голый, мрачный, неуютный. Декабрь, все же. Дебри его…манили меня. Смотрела туда и на какое-то время обретала спокойствие.

Если представить, что мое нутро — комната, будет легче сделать сопоставительный анализ. Раньше она была заполнена людьми, родными лицами, о которых я пеклась, думала, переживала, а также многочисленными событиями. Там всегда было шумно и весело, горел яркий свет, пахло вкусно и по-домашнему. Царила любовь и теплота. Сейчас…свет выключили, люди разбрелись, стоит колючее безмолвие. Моя личная комната пыток.

Тотальное безразличие ко всему вокруг. Ни одной живой эмоции. Я ни разу не плакала. Ни разу. Ни одной слезинки. У меня не получается даже злиться или сетовать на судьбу.

Все, что я могу — раз в день общаться с семьей по видеосвязи, чтобы уверить их в своем стабильном состоянии. Даже не знала о наличии актерских талантов, благодаря которым могу улыбаться так фальшиво.

— К тебе пришел Торгом, — голос хозяйки дома рассекает пространство подобно грому. — Я попрошу принести вам чай.

Она тут же удаляется, не удостоившись никакой реакции и привычно лицезря мою спину у окна. Сиделка выходит следом.

И через минуту, видимо, покончив с формальным приветствием и обменом любезностями, входит Адонц.

Присаживается в кресло у стены. Пристально изучает мой профиль. Выжидает. Терпит фиаско. И сокрушенно произносит:

— День семнадцатый.