Расколотые души

Глава 4

Я стою перед зеркалом в ванной. Серые джинсы и черная футболка лежат сложенными на стойке рядом с раковиной. Они вызывают у меня отвращение. Я не помню, сколько времени прошло с тех пор, как я носил джинсы, вероятно, больше десяти лет.

Проблема не в них самих, а в воспоминаниях о том, как я копался в куче выброшенной одежды, в основном джинсов, пытаясь найти что-нибудь подходящее. Все вещи всегда были рваными и грязными, а у меня не было денег на стирку, прежде чем надеть их. Люди избегали меня, когда я ехал в метро, что делало мой стыд почти осязаемым.

Как только я начал зарабатывать серьезные деньги на подпольных боях, я поменял весь свой гардероб из секонд-хенда на брюки и рубашки. Со временем я перешел на костюмы. Со временем я перешел на более дорогую одежду, добавил дорогие часы и другие аксессуары. Все это было средством забыть о том, кем я был первые двадцать лет своей жизни. Мусор. Тем, от кого люди быстро отворачивались, игнорируя мое присутствие. Самое смешное, что, хотя прошло уже почти пятнадцать лет, я все еще чувствую вонь, будь то от одежды или полусгнившей еды, которую я выгребал из мусорных контейнеров в переулках за ресторанами, которая всегда окружала меня.

Я смотрю на свое лицо в зеркало, рассматривая маленькие шрамы, разбросанные по вискам, переносице и подбородку. Сейчас они потускнели, едва заметны, но я все еще могу вспомнить драки, в результате которых у меня остался каждый шрам. Я даже не уверен, сколько раз мне ломали нос. Семь? Наверное, больше.

Мне едва исполнилось восемнадцать, когда я начал драться за деньги. Сначала это был способ положить еду в рот, но со временем это превратилось в нечто иное. Люди, которые приходили посмотреть, которые скандировали мое имя... они питали глубокую тоску, которую я всегда чувствовал в своей душе. Потребность принадлежать. Где-то. Где угодно. Волнение толпы, когда она болела за меня, заставило меня почувствовать себя менее одиноким.

Я не знаю точно, почему я согласился, когда Юрий подошел ко мне после одного из моих боев и предложил мне место в Братве. Может быть, я хотел почувствовать себя ближе к своему наследию. Когда я рос, в приемных семьях не было русских детей. К тому времени, когда я вышел из системы, я почти забыл свой родной язык. Годы, проведенные в "Братве", помогли мне восстановить его, так что теперь у меня нет проблем с языком. Но он уже не тот. Он больше не кажется мне родным языком, впрочем, как и английский.

Я провожу указательным пальцем по более заметному шраму на левой стороне челюсти. Как бы я ни старался скрыть прошлое, некоторые напоминания, видимые или нет, всегда останутся.

Поэтому я позволил Асе остаться? Может быть, я узнал родственную душу, пытающуюся перебороть прошлое, и хотел помочь. В конце концов, я знаю, каково это, когда не к кому обратиться. Но боюсь, что это только часть причины. Моя истинная мотивация гораздо, гораздо более эгоистична. Я всю жизнь был один и привык к этому. Так я функционирую. Но когда на моем пути появилась Ася, я понял, как мне было одиноко и как мне приятно, что она здесь, в моем доме. Я наслаждаюсь комфортом, который приносит мне ее присутствие. На самом деле, я жажду этого настолько, что согласился скрыть от семьи, что она жива.

Я протягиваю руку и беру джинсы. Это одна из пяти пар, которые я заказал вчера по Интернету после того, как понял, какой эффект произвели костюмы на Асю. Я не могу продолжать ходить в пижаме весь день, и уж точно не могу надеть их в магазин.

Сделав глубокий вдох, я надел джинсы.

Не менее пятнадцати пакетов выстроились на прилавке в идеальный ряд. Паша купил слишком много вещей.

Когда он час назад вернулся из магазина, ему пришлось дважды возвращаться к машине, чтобы все поднять. После того как он поставил последний пакет в конец длинной очереди, он попросил меня убрать продукты, которые он принес, и приготовить обед. Затем он взял свой ноутбук и, сказав, что ему нужно поработать, скрылся в своей спальне.

Я распаковываю продукты из первого пакета, оставляя на кухонном острове то, что мне нужно для лазаньи, а остальное складываю на хранение. Мне следовало быть более конкретной в своем списке продуктов. Я предполагала, что он возьмет любую марку макарон или томатного соуса, которая попадется ему первой, но вместо этого он, должно быть, купил все виды, имеющиеся в магазине. В первых нескольких пакетах лапша для лазаньи четырех разных марок, три томатных соуса, шесть видов других макаронных изделий и не менее десяти сортов сыра.

Я достаю коробки с хлопьями из следующих трех пакетов и пересчитываю их. Там двенадцать разных видов: овсяные, соевые, пшеничные, некоторые с сухофруктами или изюмом, одни с медом, другие с шоколадом, и еще пара с миндалем.

Я оглядываюсь через плечо на дверь спальни. Я надеялась, что Паша останется на кухне или в гостиной, но он не вернулся. Однако даже когда его нет в одной комнате со мной, осознание того, что он здесь, заставляет страшный голос в моей голове отступить.

После того как я убрала продукты, я смотрю на последние несколько пакетов на прилавке. Это большие бутиковые сумки с широкими ленточными ручками. Паша сказал, что купит мне что-нибудь надеть. Я ожидала, что это будут треники и несколько футболок, но передо мной лежат пакеты, набитые одеждой. Стоит ли мне их распаковывать? Он упомянул о продуктах, только когда попросил меня убрать вещи, которые он купил. Я поворачиваюсь и иду к кухонному острову, чтобы приготовить лазанью.

Готовить обед, надев только чужую футболку и ничего под ней не надев, странно. Особенно на кухне, принадлежащей человеку, которого я толком не знаю. Странно, но в то же время освобождающе. Я сосредотачиваюсь на задаче, стоящей передо мной, в то время как в глубине моего сознания играет слабая мелодия.

"Нет, ты не можешь привезти покупателей на Урал, Сергей", - говорю я в трубку и вздыхаю.

"Почему, черт возьми, нельзя? Ты на улицу смотрел? Мороз, блядь. У меня яйца отвалятся, если я приведу их на неотапливаемый склад и буду слушать их бред больше десяти минут".

"В последний раз, когда ты проводил собрание в моем клубе, уборщики два часа пытались смыть кровь и мозги с VIP-кабинки".

"Это было много лет назад, Паша!" - рявкает он. "А ты в прошлом месяце поменял обивку на темную кожу. Отмыть кровь с нее - проще простого".

"Я сказал "нет".

"Мудак", - бормочет он и вешает трубку.

Я качаю головой и переключаюсь на заказ спиртного, который я просматривал на своем ноутбуке. Поскольку я не пойду в клуб, я должен был позаботиться о самых неотложных делах и проинформировать Костю об остальном. Может, он и умеет считать, но логистика - не его сильная сторона. Я взглянул на время в углу экрана и увидел, что сейчас чуть за полдень. Надо бы еще раз проверить Асю.

Последние три часа я сидел за столом в своей спальне, но каждые пятнадцать минут поглядывал на Асю, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Казалось, она погружена в приготовление обеда, и ее расслабленная поза говорила о том, что она наслаждается процессом. В последний раз, когда я проверял ее, я слышал, как она напевает какую-то сложную мелодию. Я ожидал, что и в этот раз она будет метаться по кухне, но ее нигде не было видно.

"Ася?" зову я, спеша через гостиную, но ответа нет.

Я прохожу мимо обеденного стола, где расставлены тарелки и салатницы на двоих. Между ними стоит большой поднос с лазаньей, порезанной на квадраты. Я огибаю кухонный остров и останавливаюсь. Ася сидит на полу, прижавшись спиной к шкафу, руки плотно обхватили ноги. Она смотрит на окно на дальней стене с паникой в глазах.

"Ася?" Я приседаю рядом с ней и кладу руку ей на шею. "Что случилось?"

"Идет... снег", - шепчет она, глядя на происходящее перед ней.

"Ты не любишь снег?" спрашиваю я.

"Уже нет", - едва слышно отвечает она.

"Ася, посмотри на меня, детка". Я провожу большим пальцем по ее щеке. "Пожалуйста".

Она делает глубокий вдох, затем поворачивает голову. В ее глазах такой затравленный взгляд. От этого взгляда у меня щемит в груди.

"Я собираюсь опустить жалюзи", - говорю я. "Хорошо?"

"Хорошо".

Быстро закрыв жалюзи на кухне, я направляюсь в гостиную, чтобы задернуть темные шторы на окнах, и спешу обратно. Ася не двигается, но теперь она смотрит в пол.

"Прости", - бормочет она и смотрит на меня со слезами на глазах.

Я приседаю перед ней и касаюсь ее лица ладонями. "Тебе не за что извиняться".

"Я такая слабая ", - говорит она и плотно сжимает губы.

Я наклоняюсь вперед, пока мое лицо не оказывается в нескольких сантиметрах от ее лица. "Ты реагируешь из-за воспоминаний. Твой разум запускается разными вещами, но это не значит, что ты слабая. Ты понимаешь?"

Она вздыхает и закрывает глаза. Что-то ломается внутри меня, когда я вижу ее такой побежденной. Я стискиваю зубы. Сейчас мне нужно сохранять спокойствие ради Аси, но в конце концов я уничтожу сукиных детей, которые сделали это с ней.

" Mishkа. Посмотри на меня".

Ее глаза открываются.

"Ты не слабая", - говорю я. "И ты будешь бороться и станешь лучше. Я обещаю".

Она смотрит на меня несколько мгновений, затем наклоняется вперед так, что ее рот оказывается рядом с моим ухом, выскальзывая при этом из моего захвата.

"Я убила человека", - шепчет она. "Той ночью когда сбежала. Я убила своего клиента".

Я сжимаю кулаки, чтобы удержать свою ярость внутри. "Хорошо", - говорю я сквозь стиснутые зубы.

"Я не жалею об этом. Я должна была. Но я не жалею". Ее рука обхватывает мою шею, и она прижимается своей щекой к моей. "Это делает меня плохим человеком?"

"Нет. Ты защищалась от сексуального хищника, который самым ужасным образом надругался над тобой. На самом деле, ты оказала ему услугу".

"Услугу?"

"Да. Потому что если бы ты его не убила, это сделал бы я. И поверь мне, что бы ты ни сделала, это даже близко не сравнится с тем, что бы с ним сделал я". Я слегка сжимаю ее шею. "Пойдем, покажешь мне, что ты приготовила. Это первый раз, когда кто-то готовит для меня".

Ася откидывается назад, ее лицо снова оказывается прямо напротив моего, и прижимает руку к моей щеке. "Спасибо тебе. За все."