Расколотые души

"Господи, детка. Сколько тебе лет?" шепчу я.

И, конечно же, ответа нет.

Я хватаю горсть материала своей футболки сзади и стягиваю ее через голову, роняя на пол. "Не бойся. Это просто татуировки", - говорю я.

Взгляд девушки переходит на мой торс, рассматривая множество гротескных сцен, покрывающих мою кожу. Она прищуривается и наклоняется вперед, изучая черные фигуры. Ее взгляд перемещается вверх, пока ее лицо не оказывается прямо напротив моего, два карих глаза смотрят на меня.

"Ты можешь что-нибудь сказать?" спрашиваю я. "Твое имя?"

Ничего.

"Я Павел. Но люди обычно называют меня Паша. Это русское прозвище".

Ее глаза расширяются от этого, но она не произносит ни слова.

"Хорошо. Давай отнесем тебя в постель и согреем".

Как только слова покидают мой рот, она снова прижимается ко мне, обхватывая руками и ногами, как и раньше. Я поднимаю полотенце, упавшее рядом с раковиной, накидываю его ей на плечи и несу ее к своей кровати.

"Мне нужно переодеться", - говорю я, накрывая девушку одеялом. "Я принесу тебе что-нибудь надеть. Футболка подойдет?"

Не знаю, зачем я продолжаю задавать ей вопросы, если она никогда не отвечает. Уложив ее в постель, я пересекаю комнату и захожу в гардеробную. Я переодеваюсь в сухие пижамные штаны и надеваю еще одну футболку, затем я роюсь в шкафу, пытаясь найти футболку поменьше. Я знаю, что у меня есть одна, которую Костя подарил мне пару лет назад, она была мне мала на несколько размеров. Он заказал ее на заказ с надписью "Classy but Anal" спереди. Идиот.

Раздается шаркающий звук, и я оглядываюсь через плечо, чтобы увидеть девушку, стоящую в дверном проеме, с одеялом, обернутым вокруг нее. Она делает шаг внутрь и смотрит на полку, где я храню свои футболки. Их не так много, может быть, всего десять. Я надеваю их только когда занимаюсь спортом. Остальной мой гардероб состоит из нижнего белья, пижам, рубашек и костюмов. У меня нет ни джинсов, ни толстовок, ни другой повседневной одежды. Я поклялся себе много лет назад, что никогда больше не буду носить джинсы.

Ее взгляд падает на нижнюю полку, где я храню обувь, затем переходит на правую, где по всей длине помещения стоит вешалка. На ней висят по меньшей мере тридцать костюмов и вдвое больше рубашек. Как только она это видит, она застывает, делает два шага назад и убегает.

Я хватаю с полки первую попавшуюся футболку и выхожу из шкафа, обнаружив девушку, свернувшуюся калачиком на кровати спиной ко мне.

"Я оставлю это для тебя здесь", - говорю я и кладу сложенную футболку у изножья кровати. Она не реагирует.

Я должен принести ей что-нибудь поесть, но это может подождать. Ей больше нужен сон. Я присаживаюсь на край кровати, наблюдая за ее маленькой фигурой. Край одеяла натянут до самого лба. Я протягиваю руку к ее спине, поверх одеяла, и поглаживаю ее. Она издает небольшой вздох и слегка расслабляется под моей ладонью. Она находится на другой стороне кровати, поэтому я поднимаюсь и ложусь на безопасном расстоянии от нее и продолжаю успокаивать ее спину.

*

Что-то теплое прижимается к моему боку. Я открываю глаза и обнаруживаю, что девушка прижалась ко мне, перекинув руку через мою грудь и прижав лицо к моей верхней части руки. Похоже, мы оба заснули. Часы на стене в другом конце комнаты показывают четыре часа дня. Черт.

Как можно осторожнее я отцепляюсь от спящей девушки и направляюсь в ванную, чтобы собраться на работу. Когда я выхожу через пятнадцать минут, она все еще спит. Я подумываю разбудить ее, чтобы сообщить, что мне пора уходить, но решаю не беспокоить ее.

На кухне и в холодильнике почти ничего нет, потому что я обычно заказываю еду или ем на работе. Я нахожу несколько яиц, буханку хлеба и мармелад и кладу все это на прилавок для нее. После этого я быстро пишу записку о том, что я ушел на работу и она должна поесть. Затем я оставляю ее на тумбочке рядом с кроватью. Одеяло сползло с ее тела, поэтому я снова накрываю ее, но вместо того, чтобы сразу уйти, я несколько долгих мгновений наблюдаю за ней.

Холодно. Так холодно. Я плотно наматываю на себя одеяло и сажусь в кровати. Вокруг никого нет. Где же он? Может, он в другой комнате? Я прислушиваюсь к звукам, любым звукам, но вокруг только тишина. Торшер рядом с кроватью горит, бросая свет на лист бумаги, лежащий на тумбочке. Я беру его и подношу ближе к лицу. У меня всю жизнь близорукость; мне нужно держать записку на расстоянии фута перед глазами, чтобы четко разобрать написанное.

В записке говорится, что он вернется не раньше позднего вечера. Я положила бумагу обратно на тумбочку. Он оставил меня одну в своей квартире. Я вздрагиваю и плотнее закутываюсь в одеяло. Сколько сейчас времени? Как долго мне придется ждать, пока он вернется? Я откидываюсь назад на кровати, пока не оказываюсь в углу, зажатая между изголовьем и стеной, и закрываю глаза.

Что, блядь, со мной происходит? Когда я проснулась сегодня утром, я чувствовала себя совершенно нормально, пока он не упомянул мою семью. Одна мысль о том, что они узнают, что со мной случилось, заставила меня выйти из себя. Как будто меня внезапно бросили в черную бездну. Тьма оказалась слишком знакомой. Это была та самая пустота, в которой я провела последние два месяца, полностью отрешившись от всего, что происходило вокруг меня. Или со мной. Казалось, что она поглотит меня целиком. Как невидимый ядовитый газ, ее ядовитый шепот окружал мой разум, желая, чтобы я впустил ее внутрь. Грязно, шептало оно. Мерзко. Никто никогда больше не захочет прикоснуться к тебе. Но тут Паша погладил меня по спине. Он не считал меня отталкивающей. Голоса прекратились, и черная дыра закрылась.

У меня осталось странное убеждение, что оно не вернется, пока он рядом. Но сейчас его здесь нет.

Когда твой брат узнает, что произошло, ему будет противно, - шепчет мне на ухо голос. Он больше не будет любить тебя. Никто не может любить такое жалкое создание. Позволять незнакомцам трахать тебя, в то время как ты ничего не делала, чтобы сопротивляться. Отвратительно.

Я медленно вдыхаю и выдыхаю, пытаясь отгородиться от этого. Не получается.

Это все твоя вина. Ты сама навлекла это на себя. Это было твое решение - пойти с тем парнем.

Я запускаю руки в волосы и сжимаю их, как будто, если потянуть за корни, голос вырвется из моей головы. Но он продолжает.

Ты думала, что он хороший. Он был сексуальным маньяком, который изнасиловал тебя и бросил в сети проституции, а ты считала его милым! Ты не способна здраво рассуждать.

Я протягиваю руку, чтобы взять записку, которую оставил Паша, и сосредотачиваюсь на первой паре строк.

"Когда проснешься, можешь осмотреть квартиру. Я оставил немного еды на столе в кухне. Ешь".

Это инструкция. Не вопрос. Мне не нужно самому принимать решение. Мне просто нужно следовать тому, что он сказал. Вздох облегчения вырывается из моих губ. Сжимая в руке записку, я слезаю с кровати и, взяв оставленную им футболку, выхожу из комнаты.

Квартира Паши очень высококлассная. Все - от современной темной мебели до мягких, толстых ковров и тяжелых штор - выглядит дорого. Нет никакого беспорядка, никаких безделушек на полках или чего-то подобного. Я нашла еще две спальни, значительно меньше той, где я спала. Похоже, они не используются.

Гостиная - самое большое помещение в квартире, с телевизором на стене, диваном и двумя креслами перед ним. Я стою посреди комнаты и осматриваюсь. Одна книжная полка. Несколько современных картин на стенах. Все красиво, но все это кажется постановочным, как будто это декорация для журнала по дизайну интерьера или выставочного зала. Странно находиться в таком месте.

Дома все полки и стены увешаны нашими с Сиенной фотографиями, а также случайной фотографией Артуро, когда нам удалось уговорить его сфотографироваться с нами. Повсюду разбросаны журналы мод Сиенны и мои музыкальные листы. Подушки на диване не совпадают. Повсюду разбросаны собачьи игрушки. Случайные средства для волос и бальзамы для тела обычно валяются в таких странных местах, как кухонный стол или полка с телевизором. Когда я думаю о доме, у меня что-то сжимается в груди. Он кажется чужим, как будто мой дом принадлежит кому-то другому.

Я крепче сжимаю газету в руке и направляюсь на кухню. Столешницы блестящие и черные, стеклянная плита выглядит так, будто ею никогда не пользовались. Размер черного холодильника большой, что в нем можно хранить достаточно еды, чтобы хватило на неделю десяти людям, но когда я открываю его, в нем оказывается только несколько бутылок воды, пакет молока, три помидора и нераспечатанная упаковка сыра.

Столешница тянется вдоль всей стены, но единственный предмет на ней - кофеварка. Ни баночек для специй, ни держателей для чашек. Ничего. Только кофеварка. На острове он оставил для меня еду на завтрак. Приготовить ли мне яичницу или просто намазать мармелад на хлеб? Неприятное покалывание распространяется по моим внутренностям. Либо яйца, либо мармелад; вряд ли я смогу съесть и то, и другое. Но когда я думаю о том, чтобы выбрать что-то одно, беспокойство в моем желудке усиливается.

Да что со мной такое, что я не могу принять такое идиотски мелкое решение? То же самое произошло сегодня утром, когда Паша спросил меня, не хочу ли я принять душ. Я была грязной. Мне нужен был душ. Но когда он спросил, я не смогла принять решение. Я схватилась за край острова и уставилась на то, что для меня подготовили. Яйца или мармелад? Это простой выбор, черт возьми! Почему я не могу, черт возьми, решить?!

После двадцатиминутного разглядывания я заканчиваю тем, что жарю яичницу, съедаю кусок хлеба с мармеладом и все это время чувствую себя идиотом.

По крайней мере, лихорадка, которая у меня была, прошла.

К тому времени, как я закончила с едой, на улице уже стемнело, и я не знаю, что делать. В записке было сказано исследовать и поесть. А что делать после этого - нет. Я могу лечь спать или почитать что-нибудь. На книжной полке в гостиной куча книг. Я не могу смотреть телевизор без очков, если не стою прямо перед ним. Почитать? Спать? Мне снова нужно принять решение, но я не могу!

Схватившись за голову, я дергаю себя за волосы, и с моих губ срывается разочарованное хныканье. Я снова читаю последнюю часть записки.

"Я ушел на работу и не вернусь до трех часов ночи. Если ты думаешь сбежать, пожалуйста, не надо. Подожди, пока я вернусь".

Он просил подождать его. Просто. Прямо. Неоспоримо. Давление в моей груди рассеивается. Я стою в паре шагов от входной двери. И жду. Тот, кто смотрит на меня сейчас, может подумать, что видит дрессированную собаку. А мне плевать. Единственное, что меня волнует в данный момент, это то, что я больше не чувствую этой всепоглощающей тревоги. Со своей испорченной психикой я разберусь как-нибудь в другой раз. Я сажусь на пол, обхватываю руками ноги и смотрю на входную дверь.

Мой телефон звонит, когда я паркую свою машину в конце длинного ряда автомобилей, остановившихся перед домом пахана. Последним в очереди стоит большой красный мотоцикл. Должно быть, случилось что-то серьезное, раз Роман позвонил высшему начальству, включая Сергея. Я беру телефон с пассажирского сиденья и отвечаю на звонок.