The Мечты. Минор для мажора

- Юлька!

И может быть, пошел бы дальше, если бы не расслышал где-то впереди отзвучавшее эхом:

- Бодька!

На лыжах было не пройти. Он быстро их отстегнул, кинул палки и снова позвал, прислушиваясь:

- Юль!

Некоторое время было тихо. Совсем недолгое, будто бы там, вдалеке, тоже прислушивались. А потом до него донеслось:

- Я тут!.. – и еще через мгновение: - Я тут! Бодя!

В остатках света, пробивающегося сквозь кроны, он ринулся на звук ее голоса до тех пор, пока не наткнулся на овраг, в который и сам едва не угодил в полумраке. Из земли торчала ее ладошка, которой она махала ему, очевидно не в состоянии даже головы показать.

- Твою мать! – рявкнул Богдан, заглядывая к ней и протягивая руку. – Ну и какого черта ты здесь делаешь?

Она стояла в овраге в полный рост, и все равно ее роста не хватало, чтобы вылезти наружу. Всклокоченная, чумазая, перепачканная. И немного испуганная. Но даже несмотря на это, улыбаясь ему, пожала плечами:

- Жду, когда придут волки. Говорят, они тут водятся, - а потом крепко ухватила его ладонь, сообщив: - Придется тянуть. Я повредила ногу, коленка болит.

- Хреновый из тебя колобок, - проворчал Моджеевский. Наклонился сильнее и протянул вторую руку. – Сможешь хоть чуть-чуть упереться повыше? Там корни какие-нибудь есть?

- Смогу, - кивнула Юлька. Ее вторая ладошка скользнула в его пальцы и здоровой ногой она оперлась на каменный выступ в своей замечательной яме, ставшей для нее приютом.

Так глупо попалась!

Рванула мысли проветрить – допроветривалась. Малич в лучших традициях: телефон посеяла неизвестно где и когда, долбанулась так, что не выбраться, рисковала ночь провести в лесу. И черт с ними, с волками, она в Белоснежки не записывалась, чтоб наблюдать тут белок, зайцев, лосей и кабанов. Диких.

Юлькина голова показалась над оврагом. Встав на колени, Богдан нашел точку опоры, снова наклонился к ней и ухватил подмышки.

- При рывке можешь удариться больной ногой. Придется потерпеть. Готова?

- Да готова, готова, тяни уже! – фыркнула Юлька.

И он резко выпрямился, дернув ее на себя и разворачиваясь корпусом так, чтобы она могла выбраться из ямы. Юлька от рывка громко вскрикнула, колено будто огнем опалило, но, как сумела, постаралась ему помочь, посильнее оттолкнувшись. И уже в следующее мгновение оказалась лежащей на животе возле Богдана.

- Ты ненормальная! – снова заорал Моджеевский, зло глядя на нее. – Ты вообще чем думала? Куда тебя несло?

Юлька резко перевернулась на спину, внимательно посмотрела на него и заржала. Громко. В голос. От смеха затряслись ее плечи, но она так и оставалась валяться на земле, раскинув руки в стороны.

- Очень смешно! – сердито буркнул он, поднялся на ноги и снова протянул ей руку. – Вставай, надо выбираться отсюда. Колено сильно болит?

Она послушно села, потом, воспользовавшись его помощью, встала. И наконец сообщила с самым важным видом:

- Ужасно просто. Я гуляла, Бодь. Ну вот захотелось мне пройтись. Мишка по лесу идет, мишка песенки поет. В общем, с днем рождения!

- Лучше бы ты гуляла в предназначенных для этого местах, - продолжал ворчать Богдан. Он закинул ее руку себе на плечо и, обхватив Юлю за талию, чтобы ей легче было ступать на ушибленную ногу, осторожно повел прочь от оврага. – Почему ты не пошла на гребаную горку, как сказала?

Юлька не пошла на гребаную горку, как сказала, по одной-единственной причине. Мало что соображала. Там, на трассе, когда Моджеевский так сильно упал, как будто бы пелена на глаза опустилась – она столько читала о травмах и несчастных случаях на лыжне. Не держишь в голове плохого – а происходит, и вот оно. Тут. На виду.

Потом он поднялся и встряхнулся, как ни в чем не бывало, а она за эти несколько секунд чуть не умерла. И умерла бы, если бы с ним что-то случилось. С ним. С ним!!! И плевать, что следом летел ее собственный муж, который тоже прошел всего в волоске. Умирала бы она по Богдану.

И как объяснить все это, вместив в короткую фразу, Юлька не представляла. Как и не представляла, как оказалась в этом чертовом лесу, пока не свалилась в овраг, потому что просто шла, куда глядели ее глаза, а они не видели ничего, кроме Моджеевского на снегу в ту минуту, когда он упал.

- Мешаться под ногами детишкам? – хрипло спросила Юлька. – Ты же слышал, я никчемная. А там вид красивый, хотела пофотографировать.

- Там не только детишки. Там толпа тех, кто ни разу не стоял на лыжах!

С горем пополам они выбрались из перелеска, туда, где валялось брошенное Богданом снаряжение. Вечер завладел пространством, и только снег весело серебрился – теперь уже под яркой, полной луной на безоблачном небе. Юлька тяжело хромала рядом, и далеко им было не уйти. Им нужна была крыша, тепло и более точное, чем сорок девятая сосна, место для того, чтобы вызвать помощь. И тут Моджеевский вспомнил! Буквально за поворотом, метрах в ста от тропы ему на глаза попалась изба, довольно приличная с виду. Тогда он мало озадачился, был это чей-то сарай или какое-то заброшенное жилище. Но теперь вполне они могли найти там приют.

Больше не раздумывая, Богдан подхватил Юльку на руки и уверенно зашагал к избе. Она обвила руками его шею и даже не спорила, хотя в другое время наверняка устроила бы вынос мозга. А тут ничего – терпит. Умаялась. И даже в какой-то момент прижалась щекой к его плечу, отчего он почувствовал ее теплое дыхание на своей щеке.

Добирались долго. По незнакомой тропе, почти наугад. Один раз Богдан оступился, провалившись вместе со своей ношей по пояс в снег. Когда добрались наконец до сруба, им повезло. Дверь была закрыта на обычный, слегка подгнивший вертушок.

Богдан помог Юле перебраться через высокий порог, выудил из кармана телефон и включил фонарик. Она, осматриваясь, кое-как проковыляла внутрь комнатки, выхватывая в узком потоке света стол, две небольшие скамейки, деревянные полати в глубине и даже грубу.

- Ну и к кому мы вломились? – зачем-то спросила она. – Это для охотников?

- Понятия не имею, - пожал плечами Богдан, взял с подоконника лампу, слегка потряс ее у самого уха и зачем-то понюхал. – Ну, керосин… или что там… вроде есть.

Там же на подоконнике обнаружились и спички – вполне сухие, не отсыревшие. И через минуту в доме стало еще немного светлее. Юлька смахнула пыль со скамьи и тяжело на нее опустилась. Покрутила головой и снова вернулась взглядом к Богдану.

- Огонь добыл. Дальше что?

- Да много чего, - проговорил Моджеевский. Он медленно шел по периметру помещения, осматривая стены и несколько полок. – Еды бы не мешало. Печку затопить, правда, я никогда этого не делал. Осмотреть твое колено.

Его фонарик выхватил небольшой навесной шкаф, и Богдан распахнул одну створку. Та радостно скрипнула в ответ.

- Ты серьезно никогда печку не топил? – не менее радостно и примерно в тех же скрипящих интонациях спросила Юлька.

- Я же мажор, забыла, что ли? – хохотнул он в ответ и присвистнул. – О! Галеты есть. Будешь?

- Буду, - улыбнулась она, а потом тоже рассмеялась: - Наверное, ты единственный на свете человек, которому идет быть мажором.

Он протянул ей пачку с печеньем и осмотрел печку.

- Где-то, наверное, должны дрова быть, - задумчиво проговорил Богдан. – Пойду посмотрю.

- Дрова не помешают. И еще неплохо бы мелкий сушняк. И бумагу, чтобы распалить, - распорядилась Юлька, ковыряясь в пачке, а потом посмотрела на эту самую пачку, и задумчиво добавила: - А вот и бумага...

Он кивнул и направился к выходу, совершенно не представляя, где ему искать дрова, и раздумывая над тем, что более правильным будет позвонить Савелию, чтобы тот забирал их отсюда как можно скорее. У самого выхода он заметил топор, прислоненный к стене. Прихватив инструмент, Моджеевский толкнул дверь.

- Бодь! – позвала его Юлька.

Он обернулся, глянув на нее. В неярком свете лампы на ее лице лежали глубокие тени, отчего оно казалось нереальным.

- Я скучала по тому, как мы разговаривали раньше. Правда.

Сказанное было слишком неожиданным и взорвалось в голове Богдана не сразу, а когда он уже вышел из дома и осматривал небольшую веранду, где действительно обнаружились короткие чураки. Не веря себе и всерьез допуская, что ему лишь почудилось, Моджеевский решил занять себя полезным делом и принялся колоть дрова, тогда как мысли в его голове отскакивали одна от другой так же, как и поленья, и морозный воздух ничуть их не остужал.

Как было остыть, когда на несколько километров в округе есть лишь одинокий дом, в котором они только вдвоем? Словно на этом краю их общего мира больше и нет ничего и никого. Выдохнув спирающее дыхание желание остаться здесь навсегда, Богдан задумчиво уселся на колоду, когда мир все же напомнил о себе завибрировавшим в кармане телефоном.

Он устало взглянул на экран. Звонила Таня. Точно зная, что она сейчас спросит и скажет, еще и Реджепа призовет в свидетели, Богдан отбил звонок и быстро набрал сообщение.

«Есть дело! Юлька в порядке, я тоже, но мне очень нужно время до утра. Уйми народ, чтобы не суетились».

«Но потом я тебя обязательно придушу!» - быстро прилетело ему в ответ. Хотя главное, что без лишних вопросов и поучений.

Потом – странное слово. Вечное и совершенно несбыточное. Богдан криво усмехнулся, понимая, что не хочет думать о «потом». Не слишком ли часто он думал именно об этом, чтобы сейчас оказаться там, где оказался?

Он столько раз позволял Юльке прятаться от него и ждал, оставаясь на месте. Оправдываясь перед собой тем, что заботится о ней, а не о себе. Что, если ей и правда лучше без него.

Идиот!

Пока он ничего не делал, она лишь отдалялась с каждым годом все сильнее. А может, всего-то и нужно – притащить в дом на краю мира и поговорить. Потому что она скучала.

Правда скучала?

Теперь он и улыбался как идиот. Пока пялился в пустоту, пока звонил Савелию. И опомнившись наконец, собрал поленья и вернулся в избушку.

Юлька уже переместилась к печи и держала в руках несколько газетных страниц и ту самую пачку печенья, которое умяла. Увидев его, расплылась в улыбке и заявила:

- Нашла кочергу.

- Откуда только, - хмыкнул он, сдерживаясь, чтобы не хлопнуть себя по лбу, и протягивая ей коробок.

Юлька забрала спички из его рук и легко пожала плечами, осторожно присаживаясь у топки и принявшись чистить зольник, выгребая лишнюю золу. Тот, впрочем, был в довольно приличном состоянии. Потому ещё через минуту она уже полным ходом орудовала, загружая внутрь часть дров и рассказывая:

- А я когда училась в универе, у меня подружка была. Мы с ней зимой на третьем курсе вместе поехали к ее родственникам в село. Оно просто в красивом месте расположено, речка там... лес. И неподалеку большой ландшафтный парк. Мне интересно было. Позвали – я и поехала. Вот там и научилась. В принципе, мы потом туда еще несколько раз мотались, пока я выпустилась. С бабушкой ее подружилась.

«Лучше бы ты со мной дружила», - мелькнуло в голове у Моджеевского, пока он наблюдал за ее движениями, а губы сами собой расползались в глупую улыбку от ее деловитости. Этакий муравей. Точно такой же она была десять лет назад – знающей и умеющей делать совершенно невероятные вещи. Например, однажды на ее приставной клавиатуре начал отходить шнур, теряя контакт с портом. А она взяла и сама его перепаяла. Самостоятельно, не прибегая к помощи папы. И это каким-то потрясающим образом сочеталось с ее экспериментами в кулинарии. Он отчетливо помнил, как они сидели на маяке, а она вытащила из сумки пирог с грушами и смущенно сказала: «Я первый раз пекла, может, не отравимся?»