Арни снова голоден

Глава 4. Социализация

Осенью закрыли сельскую школу. Деревенька отживала своё. Люди массово уезжали в город, и учить немногочисленных детей стало некому. Урбанизация поглощала близлежащие сёла, как мифическая Харибда, оставляя после себя заросшие сорняком пустыри и полусгнившие, покосившиеся без заботливой хозяйской руки избы.

В городе давали жильё, а работы там всегда было много. Кроме того, в случае бытового насилия Людмила могла обратиться к участковому, ведь пьяниц и дебоширов в стране не любили. Поэтому, когда супруг позвал их в Н*, мать семейства сомневалась недолго. Разнополые дети давали надежду на получение двухкомнатной, а то и трёхкомнатной квартиры, и это вселяло уверенность в будущем. А ещё Людмила давно хотела сделать химическую завивку на свои русые, прямые и тонкие, как солома, волосы, но выйти с новой причёской «в люди» в посёлке было некуда. Теперь всё изменится! А потом, когда у забитой, не видящей в жизни ничего хорошего женщины появится престижная (да хоть какая) работа, большая квартира и шикарная, модная внешность, можно будет подумать и о разводе.

Оптимизма матери Надя не разделяла. Дурной холодок под ложечкой всё чаще мучал её тревожными, дождливыми вечерами. Здесь, в своём безрадостном, но привычном мирке, она была по-своему счастлива, а о большом и шумном муравейнике по ту сторону забора она не знала ничего. Наверняка придётся ходить в большую городскую школу, общаться с другими учениками и пытаться с ними подружиться. Привыкшая к уединению девочка бессознательно опасалась, что не впишется в новую жизнь и, конечно, оказалась права.

После переезда в город стало очевидно, что за место под солнцем Наде придётся драться. Оказалось, что она некрасивая, грузная и застенчивая, а такие девочки никому не нравятся. Кроме того, к двенадцати годам у неё заметно округлилась грудь, чего коварные и завистливые ровесницы не прощали.

В моде были светленькие и стройные, с узкими бёдрами и голубыми глазами, а Надежде с внешностью не повезло. Как же ненавидела она, волоокая и тучная, похожая на недавно отелившуюся корову, обозлённую на весь мир, белявых, смелых, симпатичных и высокомерных девочек! Точнее, она ненавидела одну из них… Сашку!

- Осинцева, ты в каком универмаге шаровары покупаешь? – язвительно интересовалась стройная Александра, когда они переодевались на физкультуру, - Ой, прячьте провиант, а то Осинцева сожрёт, - ёрничала красивая дрянь в столовой под ехидные смешки многочисленных приспешниц.

Надя никогда не находила слов, чтобы поставить дерзкую одноклассницу на место, и лишь молчаливо хлопала длинными ресницами (хоть в чём-то Бог её не обделил), мечтая раствориться в воздухе, как сахар-рафинад в стакане кипятка. Ежедневно она копила в себе злость и даже репетировала обвинительную речь перед зеркалом, но в самый ответственный момент забывала, что собиралась произнести. Парировать не получалось. Нет, Надежда не была глупой, всё схватывала на лету и довольно скоро подтянула успеваемость, на удивление педагогам, но при нападении более популярной особи робела и безнадёжно терялась. Даже давние уроки русского языка от родной тётки Таи совершенно выпадали у неё из памяти при виде белокурой мучительницы.

Сашка. Александра Кассимская. Красивая, высокомерная дрянь. А ещё пионерка! Какой же из неё пионер, всем детям пример? Знала бы о Надькиных обидах их классная руководитель, активистка и матёрый коммунист Зинаида Степановна! Но та находилась в благостном неведении. Признаться в травле со стороны одноклассницы для гордой и самолюбивой Надежды было равносильно смерти. А среди сочувствующих, если таковые и нашлись бы, ябедничать было не принято. Стукачей отлучали от коллектива навсегда. Им не подавали руки до самой старости, и хоронили за оградой кладбища, как самоубийц.

В тот день запыхавшаяся и взмокшая после физкультуры Надежда не нашла своих колготок. Колготки должны были висеть на крючке под форменным коричневым платьем, но почему-то не висели. Надька пролезла по чужим вешалкам, залезла под лавку, заглянула за батарею, нашла чей-то пионерский галстук и замызганный грязью белый носок, но желаемого предмета одежды так и не обнаружила. Обычные трикотажные колготки, бежевые, вытянутые на коленках и немного хозяйке не по размеру (экономная мать всегда покупала вещи «на вырост») куда-то безвозвратно исчезли. Маленькая и тесная раздевалка потихоньку опустела и, когда последняя пара радостно гомонящих одноклассниц покинула помещение, загнанная в угол Надя в отчаянье стукнула кулаком о стену, предсказуемо ушиблась и поняла, что нужно предпринять хоть что-нибудь и как можно быстрее.

Через пару минут начинался урок математики, но заболевшую математичку подменяла другая учительница, которая никогда не проводила перекличку. Потом по расписанию русский язык, а вот там-то нужно было присутствовать обязательно – сегодня итоговый диктант. В отчаянье, Надежда натянула спортивные трико под школьную форму, явно нарываясь на замечание педагога. За такие вещи та нажалуется директору, а директор вызовет в школу мать! А мамка никогда не разбирается – всыплет по жопе отцовским ремнём с блестящей бляхой, так, что присесть будет затруднительно, и объясняй потом, что воры виноваты. «А ты клювом не щёлкай, дура» - скажет справедливая родительница и окажется права. Но рассекать по советской школе с голыми ногами – ещё более неприлично. Особенно поздней осенью. Надежда не какие-нибудь развращённая буржуйка. Краснеть перед членами совета дружины, а потом стать посмешищем всего отряда в планы девочки не входило.

Неужели кто-то спёр её застиранные до дыр колготки? Может, перепутали и надели, вместо своих? Почему тогда платье не перепутали?

Девочка вышла в коридор и встала, как вкопанная. Возле мужской раздевалки дружным кружком расположились парни-старшеклассники, красавчики из сборной школы по баскетболу, брезгливо пиная грязными кедами чьи-то несчастные и заношенные, подозрительно похожие на Надины, бежевые колготки. Те летали по полу, как половая тряпка. Один из мальчишек наклонился, приглядываясь к предмету девичьей одежды с непристойным любопытством.

- Дырка между ног, - произнёс он глумливо, срываясь на неприличный хохот.

Надежда почувствовала, что щёки предательски вспыхнули и приготовилась, было, безмолвно шмыгнуть в другой корпус, не привлекая ненужного внимания, но дорогу ей перегородила невесть откуда взявшаяся, крупная женщина-физрук.

- Осинцева, у вас никто из девчонок колготки не терял? – произнесла учительница неоправданно громко, - Мальчики, хватит топтать чужую одежду. Осинцева, я с тобой разговариваю! – все до единого пацаны вылупились на смущённую, покрывшуюся от волнения красными пятнами с ног до макушки школьницу, с любопытством ожидая от неё ответа.

- Никто не терял, - на Надежде не было лица. Теперь, когда она феерично и глупо опозорится перед самоуверенными старшеклассниками-спортсменами, на школьной репутации, с которой и до сегодняшнего часа не везло, можно поставить жирный крест.

- А ты… чего в спортивных штанах?

На мгновение мир остановился. Перед глазами поплыли разноцветные круги. Не видать тебе скорой трапезы, злобная паучиха! Затишье перед бурей. Перед второй волной самого отчаянного сопротивления!

- Замёрзла. Заболела. Температура!

- А…

Раздался звонок на урок. Фу-ух. Надежда резко выдохнула и со всех ног бросилась бежать к лестнице. Что-то заподозрившая, но слишком медленно соображающая учительница физкультуры, вероятнее всего, ничего для себя так и не прояснила.

- Урок начинается!

Только бы никто не остановил. Домой. Домой. Блин, дежурные по школе.

- Заболела. Домой. Да, отпустили.

За потерянные колготки мать наверняка даст Надежде леща. Значит, нужно говорить честно. Но разговор с матерью случится не раньше вечера, а сейчас нужно будет быстро переодеться и вернуться в школу. Чёрт с ней с математикой, а диктант написать надо.

На перемене Надежда вошла в кабинет по русскому языку с робкой неуверенностью. Интересно, кто-нибудь заметил, что она отсутствовала? Наверняка.

- Ну, да. Я их к пацанам в раздевалку кинула. А они рваные и мочой воняют. Я их двумя пальцами взяла, а потом руки минут десять с мылом мыла. Фу, - брезгливо делилась с подружками Сашенька Кассимская. Одна из глупо хихикающих девчонок испуганно осеклась, заметив жутко побледневшую Надю, и толкнула некстати разоткровенничавшуюся Сашку в бок, - Ты чё? – Кассимская бросила беглый, полный брезгливого превосходства взгляд на вошедшую и с презрением отвернулась, - А, - девчонки смолкли.

Под оглушительный звон тишины Надежда резко швырнула портфель со сменкой на свою парту, неожиданно проворно для грузной комплекции развернулась на одних каблуках к выходу и выбежала из класса вон, чуть не сбив с ног щуплого, замешкавшегося в дверном проёме одноклассника. В висках оскоблённой девочки застучало барабанной дробью животное бешенство. В районе солнечного сплетения раскалился добела огромный металлический шар. Ноги сами отнесли взбешённую Надьку в спортзал.

- Я знаю, кто потерял колготки. Давайте я этой девочке отнесу.

- А почему хозяйка сама не пришла?

- Постеснялась.

- О, а ты больше не мёрзнешь?

Портрет Александра Сергеевича Пушкина над учебной доской закачался, а левый глаз учительницы русского языка задёргался, когда в класс ворвалась разъярённая и решительная Надя Осинцева. Намотав на обе руки непонятный бежевый жгут, она накинула его на шею хорошенькой девочки Александры, опрокидывая ту со стула. Раздался чудовищный грохот и сдавленный вскрик. Две двенадцатилетних девчонки, одна из которых явно превосходила силами другую, сцепились в проходе между парт в неравной схватке. Застигнутая врасплох, перепуганная и явно проигрывающая Сашка пыхтела, синела, хрипела, но скинуть с себя яростно душившую её Осинцеву так и не смогла. Голубые глаза симпатичными девочки закатились, а белки стали кроваво-красными от полопавшихся капилляров. Притихшие одноклассники смотрели на происходящее то ли с ужасом, то ли с любопытством. Оттаскивать Надьку почему-то никто не торопился.

Надежда почувствовала, что тело под ней обмякло, и ослабила хватку. Придушенная жертва сипло закашлялась, а её потерявшее привлекательность лицо пошло жуткими розовыми пятнами. Сашка судорожно схватилась за травмированную шею, пуская ртом слюну, и никак не могла отдышаться. Надя встала перед поверженным врагом во весь рост и со всей силы врезала той грязными, затасканными колготками по некогда симпатичному лицу.

- Мочой воняют, говоришь? Теперь и ты воняешь.

- Осинцева! Осинцева! К директору! Мать! Отца! К директору! – кое-как пришедшая в себя молодая учительница, насмерть перепуганная и бесконечно растерянная, бросилась Кассимской на помощь. Да, немного запоздало, но у неё имелось оправдание – подобного поведения от Нади Осинцевой, скромной и бесконечно застенчивой пионерки, она не ожидала.

Разбирательства с матерью не последовало. Вступилась классный руководитель.