Откуда взялся этот Клемент?

6

Я целый час в оцепенении смотрю в никуда, прокручивая в голове наихудшие сценарии. Все шесть новых попыток дозвониться до Карла заканчиваются приветствием его чертова автоответчика.

Я в полной растерянности. Заявить в полицию о пропаже Карла? Или для начала позвонить его родителям? Или вообще ничего не предпринимать, надеясь, что он все-таки объявится?

Мне ненавистно такое состояние. И Карл, по чьей милости я страдаю, тоже.

Наконец, решаю обратиться в полицию, если не получу от него вестей до завтрашнего утра. Меня и без того гложет чувство вины, что констебль Кейн из-за меня даром теряет время, так что лучше воздержаться от еще одного, потенциально бесполезного визита полиции.

Чтобы переключиться на что-нибудь позитивное, я лезу под прилавок за Библией короля Якова, но весь позитив улетучивается при виде груды утренней почты.

Неохотно достаю конверты и швыряю их на прилавок.

Сначала вскрываю коричневые — в таких ничего хорошего не бывает, так что лучше начать с них.

В первом циркуляр местного совета о новых правилах парковки в центре. Очень интересно.

Во втором — напоминание подать налоговый отчет. Уже.

На двух следующих даже не указано названия магазина, очередная реклама. Сразу в мусор.

Большой пурпурный конверт с логотипом поставщика, у которого я ничего не покупаю уже много лет. Туда же.

Наконец, последнее письмо — простой белый конверт без марки и штемпеля. Видимо, кто-то принес сам. На лицевой стороне большими печатными буквами написано мое имя. Что ж, если это реклама, заинтересовать меня у них получилось.

Я разрываю конверт и извлекаю содержимое. И впадаю в ступор.

Это три фотографии, скрепленные канцелярской скрепкой. Изображение на верхней зернистое, как будто снимали с компьютерного экрана. Несмотря на скверное освещение, я вполне различаю два тела — мужское и женское, оба обнаженные. Женщина лежит на спине, отвернувшись от камеры и широко раскинув ноги. Мужчина растянулся на животе, уткнувшись лицом меж бедер партнерши.

Мне даже несколько неловко разглядывать столь интимную сцену.

Я снимаю скрепку и кладу фотографию на прилавок изображением вниз.

Качество второго снимка также оставляет желать лучшего. Пара, очевидно, та же, только в другой позе. Женщина стоит на четвереньках, лица ее опять не видно. Голова мужчины в кадр и вовсе не попала, его торс обрезан по плечи. Он пристроился сзади женщины на коленях, держась за ее бедра, и явно уже вошел в нее.

Меня заливает краска. Я, разумеется, не ханжа, но подсовывать мне порнографию — это уже слишком. Второй снимок присоединяется к первому, также изображением вниз.

Третья фотография оставлена напоследок не случайно. На этот раз лица пары попали в объектив, о существовании которого любовники наверняка не догадывались.

Мужчина лежит на спине, а женщина сидит на нем верхом. Его руки обхватывают ее груди.

«Ах ты, подлая мразь!»

Я таращусь на лицо Карла на фотографии. Он определенно получает удовольствие, уж точно больше своей партнерши, Дакоты, вид у которой откровенно скучающий.

Словно цунами, меня накрывает осознание. Она приходила ко мне в понедельник позабавиться. Название книги, «Неприкрытая ложь», и имя Карла. Его реакция на упомянутое мною имя Дакоты вечером.

Боже, как же я сразу не догадалась-то?

Наверняка это она и подсунула фотографии, прекрасно понимая, что они означают конец моих отношений с Карлом. И когда я сойду со сцены, она заполучит его безраздельно.

«Тупая скотина».

Пожалуй, следовало бы ожидать несколько иной реакции на фотографическое свидетельство измены собственного жениха, но меня разбирает смех.

Могу объяснить свое безотчетное веселье только полнейшим облегчением. Внезапно все становится совершенно ясно.

Карл вовсе не стоит где-то на краю обрыва, готовясь свести счеты с жизнью. Скорее всего, укрылся в какой-нибудь дешевой гостинице да шпилит свою равным образом дешевую подружку.

Облегчение, однако, длится недолго.

Парня номер четыре, Энди, я застукала со своей лучшей подругой на заднем сиденье ее машины. До сих пор помню их потрясение при виде меня. Я, наверное, наблюдала за ними с минуту, а то и две. И вправду ненормально, что я терзала себя созерцанием того, как мой парень исступленно жарит мою лучшую подругу. Наверное, просто не хотела верить собственным глазам.

Ну и, конечно же, парень номер два, Дэнни. Когда я застала его с куратором, обошлось без истерик. Я лишь молча покачала головой, развернулась и вышла, закрыв за собой дверь.

В общем, после поимки двух своих бывших на месте преступления фотографии уже не столь впечатляют.

Я ошарашена не столько самим фактом измены, сколько осознанием собственной тупости. Как я могла доверять этим козлам? Я испытываю не гнев, а скорее разочарование. Во взрослой жизни все мужчины меня обманывали. Пусть по разным причинам, но итог всегда одинаков: сокрушительное разочарование.

Я-то надеялась, что Карл окажется другим, но, похоже, он всадил последний гвоздь в гроб, во всех смыслах.

На хрен Карла. На хрен их всех. Больше никаких мужиков.

Теперь меня снедает лишь одно желание: вычеркнуть Карла Паттерсона из своей жизни.

До закрытия еще час, но я сейчас не в состоянии обслуживать покупателей. И потому запираю дверь, надеваю пальто и отправляюсь домой.

По пути на Элмор-роуд меня останавливают две женщины, обеспокоенные моей нетвердой походкой, растерянным и заплаканным видом. Я объясняю, что «это все из-за мужчины», и иду себе дальше.

Возможно, они подумали, что я убита горем, но я плачу от злости.

Дома я направляюсь прямиком в спальню и распахиваю шкаф. Вся одежда Карла бесцеремонно сваливается на кровать. Содержимое ящиков туда же. Полностью очистив шкафы от карловских пожитков, я распихиваю получившуюся кучу по черным мусорным мешкам, которые по заполнении завязываю и бросаю вниз по лестнице.

Моя решимость избавиться от малейшего следа этого человека в своей жизни такова, что менее чем через час я выставляю в прихожую последний черный мешок. Процедура зачистки служит своего рода катарсической терапией, и гнев мой несколько ослабевает. Впрочем, меня по-прежнему гложет горечь разочарования и сознание собственной тупости.

Когда я окидываю горделивым взглядом плоды своих трудов, раздается дверной звонок.

Перед дверью стоит худющий парнишка в синей спецовке.

— Привет, красавица, — оскаливается он. — Я — Люк из мобильного шиномонтажа.

Я демонстративно смотрю на часы и отчеканиваю:

— Вы опоздали на десять минут. И не «красавица», а мисс Бакстер.

Паренек краснеет и, не зная, как реагировать, робко улыбается.

— Прошу прощения. Мисс Бакстер.

Люк вертит в руках набор ключей, избегая меня взглядом. Я прикрываю глаза и делаю глубокий вздох.

— Да нет, это вы извините меня, Люк. Просто тяжелый день. Не обращайте внимания.

Ангельское личико механика чуть проясняется, и я протягиваю ему ключи от «фиата».

— Машина дальше по улице. Броская такая, желтая. Может, чашку чая или кофе?

— Не, спасибо, красавица.

Лицо его тут же искажается ужасом.

— Простите… мисс… мисс, э-э… Бейкер.

— Бакстер.

— Боже, Бакстер, да. Простите.

Я хихикаю, и он с явным облегчением удаляется.

Пока Люк трудится, я складываю в мешки барахло Карла на кухне и в гостиной. Данный процесс подразумевает и извлечение приставки ХЬох из-под телевизора.

Операция по выдергиванию на ощупь кабелей занимает минут пять, после чего приставка и десяток дисков с играми перекочевывают на гору мешков в прихожей. Вообще говоря, эта игрушка должна была послужить мне предостережением. Мужчина, готовый большую часть выходных проводить за отстрелом инопланетян в воображаемом мире, никогда не достигнет нужного мне уровня эмоциональной зрелости.

Когда последняя вещь Карла упакована в мешок, снова раздается звонок.

— Все готово, мисс Бакстер.

Механик возвращает мне ключи и просит расписаться в квитанции. Я черкаю свою фамилию на бланке, испещренном масляными пятнами, и возвращаю бумажку.

— Спасибо, Люк.

Паренек разворачивается к двери.

— Люк, вы играете в видеоигры?

Его лицо, объяснимо озадаченное, снова обращено ко мне.

— Э-э… Ну да.

Я беру мешок с приставкой и дисками и ставлю его на пол перед Люком.

— Здесь XBox и штук десять дисков. Считайте это щедрыми чаевыми.

— Что? Правда?

С некоторой опаской механик заглядывает в мешок, и глаза его округляются.

— Ага. Это все ваше. Приятного вечера, Люк.

Улыбнувшись на прощание, я закрываю за ним дверь.

«Да пошел ты, Карл!»

Я возвращаюсь на кухню и щедрой рукой наливаю себе вина. Усаживаюсь за стол, потягиваю мерло и начинаю раздумывать, как буду жить дальше. Увы, горизонт будущего омрачает множество обстоятельств.

Я хватаю смартфон и принимаюсь набивать сообщение Карлу:

«Я видела твои фотографии с Дакотой. Между нами все кончено. Твои вещи в мешках в прихожей. Забирай до выходных, или выкину на помойку».

Второй бокал вина знаменуется еще одной эсэмэской Карлу:

«И даже не думай доставать меня. Иначе твой босс узнает, как ты провел эту неделю».

Бокал пустеет на удивление быстро, настает черед третьего. Что ж, тогда, пожалуй, последнее послание:

«И, чтоб ты знал, я почти всегда имитировала».

Думаю, парочка угроз и гнусная попытка заставить его усомниться в своих сексуальных способностях — самое меньшее, чего заслуживает Карл. Завтра, при трезвом свете дня, я наверняка пожалею об отправленных эсэмэсках, но пока упиваюсь самодовольством.

Прихватив вторую бутылочку мерло, направляюсь в гостиную. Напиваться в одиночку — затея в любом случае плохая. А уж после пережитого мною дня и вовсе ужасная.

Плевать.

Включаю телевизор и щелкаю по музыкальным каналам. Выбор мой, пожалуй, не самый мудрый, но я останавливаюсь на канале любовных песен и с бокалом вина в руке растягиваюсь на диване.

Гнева, за которым можно было бы спрятаться, во мне уже не осталось, и реальность несостоявшихся отношений обрушивается на меня всей тяжестью. Свадьба, с датой которой я так и не определилась, теперь уже никогда не состоится. Не будет никаких мистера и миссис Паттерсон, равно как идеальной маленькой семьи, что я рисовала в своем воображении. И это-то уязвляет более всего. Обман и измену я как-нибудь переживу, но вот многочисленные последствия ранят куда больнее.

Четыре года жизни коту под хвост. Мои биологические часы продолжают безжалостно тикать, а счетчик отношений обнулился.

Вот и все. Мой последний шанс на материнство украден дешевой шлюхой.

«Сука!»

Меня накрывает рой мыслей о них. Что они сейчас делают? Смеются надо мной? Понимают ли, чего меня лишили?

Гнев снова возвращается, а с ним и слезы.

«Ну и где же мой Эдвард Рочестер, где мой Фицуильям Дарси?»

Это несправедливо! Не быть мне женой, матерью — да и писательницей, коли на то пошло. Никогда не стать мне тем, кем я мечтала. Какой толк от этих мечтаний? С тем же успехом могла бы лелеять детские фантазии о прекрасных принцах, единорогах и котах в шляпах.