Откуда взялся этот Клемент?

13

Я устала, замерзла и ничего не понимаю. Вообще ничего.

Верзила в упор глядит на меня, и я не знаю, как поступить.

Думаю, Клемент легко сделает из меня отбивную одной левой. Но ведь не сделал. Как раз наоборот.

— Ну же, пупсик, — возвращает он меня к действительности. — Я уже яйца отморозил. Решай.

Что же делать? Несомненно, он псих, но, будь он опасен, я уже давно лежала бы в луже собственной крови в магазине.

— Одну минуту… Я думаю.

Он мотает головой, прячет руки в карманы и стонет:

— Может, обсудим в машине?

— При всем уважении, Клемент, я обычно не приглашаю незнакомцев в свою машину. Откуда я знаю, вдруг вы серийный насильник.

— Не обольщайся, — хмыкает человек-гора. — Я выкидывал из постели чувих и покруче.

— Что-что? — негодую я.

— А? Просто ты не в моем вкусе.

— А кто же в вашем, Клемент?

— Господи, — снова стонет он, закатывая глаза. — Ну это-то здесь при чем?

Я упрямо скрещиваю руки на груди.

— Извинитесь!

— Извиниться? Да за что?

— За свои слова! Какая грубость!

— Ну, если надо, то пожалуйста. Извини.

Его мужской шовинизм не самая большая моя беда. Я сейчас между двух огней. С одной стороны — господа, хм, Черный и Синий, наверняка в эту самую минуту вынашивающие планы лютой мести. А с другой — Клемент, явно психически ненормальный мужик огромных габаритов, который, однако, готов ради меня идти на риск.

Если он и маньяк, то не похож на тех, про кого мне доводилось читать. Странный, конечно, но не отвратный, и, похоже, действительно равнодушен ко мне. И остаются еще два вопроса: как он попал в мой магазин и откуда знает мое второе имя? В общем, я заинтригована и готова рассмотреть предложение Клемента. Кроме того, я так устала и замерзла, что мне уже плевать на его сумасшествие, пусть только прикончит меня в теплой постели.

— Ладно. Садитесь.

Я отпираю машину, и Клемент втискивает свое огромное тело на сиденье.

Завожу двигатель и выкручиваю обогреватель на максимум, пока мой пассажир пытается устроиться поудобнее.

— Дюймовочка в курсе, что ты позаимствовала ее тачку? — ворчит он, упираясь головой в потолок.

— Хватит жаловаться, ремень пристегните.

— Уж как-нибудь обойдусь. Ты езжай поосторожнее.

— Клемент, хотите вы этого или нет, но это закон.

— И с каких это пор?

— Понятия не имею. Сколько себя помню. Просто пристегнитесь.

Клемент неохотно и с явным раздражением пристегивает ремень.

Вообще-то, я могла бы и подсказать, что сиденье регулируемое, но уж больно забавно смотреть на скрюченного Клемента. Справедливости ради, он не жалуется. Сидит себе, словно загипнотизированный огнями приборной панели.

— Прямо как чертова новогодняя елка, — бормочет он.

— Что-что?

— Да торпеда. Светится, будто новогодняя елка. И как это устроено?

— Это не ко мне вопрос.

Клемент продолжает созерцать панель с детским изумлением.

— А куда мы едем? — в конце концов интересуется он.

— Ко мне домой, только не надейтесь, будто я пущу вас к себе.

— Да на здоровье. Далеко?

— Не очень, но вы можете успеть убедить меня, что ничего не замышляете.

— Тебе не говорили, что ты слишком недоверчива?

В наблюдательности ему не откажешь.

— И для начала попробуйте объяснить, что же произошло в магазине.

— Это ты о чем?

— Обе двери были заперты. Как вы попали внутрь?

— Не знаю. Это просто происходит.

— Что просто происходит?

— Сначала ничего нет, вроде как спишь. А потом раз! — и я типа очухиваюсь.

И это называется объяснением?

— Вы сказали «происходит». Значит, такое уже случалось?

— Дважды.

— Может, поделитесь?

Клемент чертыхается под нос и в очередной раз пытается найти позу поудобнее.

— Только не спрашивай, как это работает, потому что я понятия не имею. В первый-то раз я перепугался до усрачки. Иду себе по переулку в 1975-м, а в следующее мгновение оказываюсь в каком-то кабинете перед неизвестным мужиком. В голове у меня малость пошумело, и потом имя этого чувака возьми да и выскочи само собой. Я только и знал, что должен ему помочь.

«Бет, не вздумай ему потворствовать!»

— И что дальше?

«Умница ты моя!»

— Еще я знал — тоже не спрашивай откуда, — что идет 1989 год. От одного только этого можно было охренеть. Да только все равно тот чувак, к которому меня послали, мне совершенно не обрадовался. Думаю, у него было не в порядке с головой.

— Почему вы так решили?

— Минут через десять после моего появления он выбросился из окна седьмого этажа.

— Да уж, здорово помогли, — вздыхаю я.

— Ну, я тут ни при чем.

— Вы сказали: дважды. И что же приключилось во второй раз?

— Хороший вопрос. Какой сейчас год?

— 2017-й.

— А, ну тогда второй чел уже должен был выйти из тюрьмы. Кажется, то был 2003-й, кода я пытался ему помочь.

Мы останавливаемся на перекрестке, и я поворачиваюсь к Клементу.

— Так, давайте-ка уточним, правильно ли я все поняла. Вас воскрешают из мертвых помогать людям, чтобы вы искупили свои грехи.

— В общем, да.

— И из двух человек, которым вы пытались помочь, один покончил с собой, а второй на десять с лишним лет сел за решетку, так?

— Да уж, звучит хреново.

— А теперь вы будете мне помогать?

— Ага.

— Везет же мне! И что будет, если и со мной не получится?

— Дается три попытки. Если я опять облажаюсь, игра закончена.

— В смысле?

— Загремлю в место настолько омерзительное и страшное, что это за пределами человеческого разумения.

— В «Большого брата», что ли?

— Это еще что такое?

— Неважно.

Качаю головой и трогаюсь на зеленый. Зачем нужен весь этот спектакль, выше моего понимания, но Клемент, похоже, и вправду верит, будто проходит некий небесный квест. Что ж, рано или поздно проколется. Попробую ему помочь.

— А в чем смысл четырнадцатилетнего периода?

— Какого периода?

— Вы сказали, что умерли в 1975-м, после чего возвращались в 1989-м и 2003-м, а сейчас 2017-й. Разница между годами четырнадцать лет.

— В Библии число четырнадцать символизирует освобождение от грехов, — отвечает Клемент, словно констатируя общеизвестный факт.

«А его так просто не возьмешь».

— Я и не знала.

— Да я тоже. Как я уже говорил, подобная фигня сама собой выскакивает у меня в голове.

Дальше мы едем молча, мой пассажир лишь разглядывает темные городские пейзажи за окном. Я всеми фибрами души жажду избавиться от своего безумного спутника. Но останавливают два обстоятельства.

Во-первых, совершенно невозможно объяснить, как Клемент оказался в моем магазине.

И во-вторых, впервые за несколько дней чуть отпустило ощущение беззащитности. Что совершенно нелогично, поскольку скрюченный на пассажирском сиденье человек может убить меня голыми руками. И все же его поведение не обещает подобной развязки.

Это не столько доверие, сколько интуиция.

— Итак, Клемент. Я пущу вас к себе только на определенных условиях.

— Валяй.

— Первое. Если мне в вашем присутствии будет неуютно и я попрошу вас уйти — вы уходите.

— Даже не знаю, куда я уйду, но ладно, согласен.

— Второе. Можете не называть меня пупсиком?

Он надувает щеки.

— А вот этого обещать не могу.

Я закрываю глаза и, пользуясь тишиной, пытаюсь навести в мыслях некое подобие порядка. Безнадежно. Делаю глубокий вздох и поворачиваюсь к Клементу.

— Можете хотя бы пообещать, что не убьете меня?

— Да брось, пупсик. Не буду я тебя убивать. Если бы хотел, давно бы уже убил.

Убедительно.

— Видимо, я свихнулась. Пошли.

Мы выбираемся из машины, и Клемент быстро оглядывает улочку.

— Те клоуны из магазина знают, где ты живешь?

— Да они сначала на этой улице и дежурили.

— Усек. Тогда держись слева от меня, пупсик.

— Это еще зачем?

— Работа у меня такая, быть параноиком. Если вдруг кто выскочит из машины, то прежде, чем доберется до тебя, ему придется иметь дело со мной.

Я не спорю и послушно становлюсь слева от него. Мы молча идем по темной улице, и Клемент внимательно осматривает каждую припаркованную машину.

Вот и дом. Я отпираю замок и уже собираюсь войти, но он кладет руку мне на плечо.

— Погоди.

И с этим он проскальзывает мимо меня в черноту коридора.

— Ну и что вы делаете? — вздыхаю я.

— Осторожность не помешает.

Я качаю головой и следую за ним.

Внутри включаю свет, и теперь уже Клемент идет за мной на кухню. Не дожидаясь приглашения, он усаживается за стол:

— А пивка у тебя нет?

Я собираюсь было сделать замечание, но напоминаю себе, что этот мужчина только что меня спас. Будет жлобством не угостить его даже пивом в знак признательности.

Так что, как подобает гостеприимной хозяйке, достаю из холодильника банку светлого пива Карла — вряд ли он за ним вернется — и вручаю Клементу.

— Твое здоровье, пупсик.

Он откупоривает банку, жадно отпивает и достает из нагрудного кармана безрукавки пачку «Мальборо», которую открывает и протягивает мне:

— Сигарету?

— Нет, спасибо. И я предпочла бы, чтобы в доме вы не курили.

— А где же тогда?

Я отпираю и распахиваю дверь черного хода.

— Можете воспользоваться задним двориком.

Он неохотно поднимается, бредет наружу, на ходу прикуривая от «Зиппо», и останавливается метрах в трех от двери. Я наблюдаю за ним, прислонившись к косяку. Взмахом запястья Клемент захлопывает крышку зажигалки и прячет ее обратно в карман.

— Курение убивает, — не удерживаюсь я от нотации.

Он затягивается и медленно выпускает дым.

— Мертвого убить нельзя.

Желания оспаривать это утверждение у меня нет.

Над двориком плавает облачко табачного дыма, пробуждая сотню воспоминаний. Отец, как и многие мужчины его поколения, курил. Многим не нравится запах табачного дыма, а вот меня он странным образом успокаивает — в небольших дозах, разумеется. Я даже сама курила, в колледже и университете, в тщетной попытке вписаться в коллектив. По окончании учебы вписываться стало некуда, а других причин продолжать курить не осталось.

— Итак, пупсик. Как насчет объяснить, почему я здесь?

— Потому что мне не хочется, чтобы дом пропах табаком.

— Твою мать, — бормочет Клемент. — Да нет же. Почему я здесь, в смысле, в твоей жизни?

— Ах да. Только здесь уж больно холодно. Пойдемте в дом, расскажу основное.

Он еще раз глубоко затягивается, бросает окурок на землю и плющит его своим гигантским ботинком «Челси».

Мы возвращаемся на кухню и усаживаемся за стол.

Я обхватываю голову руками и пытаюсь понять, что побуждает меня откровенничать с незнакомцем и с чего начать.

Впрочем, стоит только начать, и меня прорывает. Я даже не осознавала, насколько мне необходимо было выговориться.

Клемент терпеливо слушает, не перебивая, временами кивая и тихонько поддакивая.

Я заливаюсь почти десять минут, подробно описывая все начиная с исчезновения Карла в понедельник. Речь меня выматывает, но я чувствую облегчение.

— Вот так я и оказалась в магазине сегодня вечером, — со вздохом завершаю я тираду.

Он откидывается на спинку стула и отпивает еще пива.

— Решение очевидно, пупсик.

— Будьте так любезны, просветите. Лично мне ничего не очевидно.