Откуда взялся этот Клемент?

14

Солнечные лучи перебираются через подоконник и заливают ванную.

Однако отнюдь не они причина моего внезапного пробуждения. Нет, меня разбудил оглушительный грохот по двери в ванную.

— Пупсик! Пупсик! Пусти!

Я в полнейшем замешательстве продираю глаза. Почему я в ванне? И кто барабанит в дверь?

Память постепенно возвращается, и на меня обрушивается паника.

Я выскакиваю из ванны и бросаюсь к двери. Замок заело, и на борьбу с ним уходит несколько драгоценных секунд. Наконец, я распахиваю дверь.

— Черт возьми, пупсик! — с воплем врывается Клемент.

Пожар? Или в дом ломятся Черный и Синий? Толком не проснувшись, я пытаюсь понять, что стряслось.

Клемент, в одних пурпурных трусах и черных носках, устремляется к унитазу.

— Господи! — кряхтит он, облегчаясь.

Проходят секунды, а напор не ослабевает, словно хлещет из шланга.

— Могла бы и сказать, что внизу нет толчка.

Журчание продолжается.

— Ты же не хочешь, чтобы я нассал в раковину на кухне.

Наконец, поток иссякает. Клемент встряхивает, звучно пускает газы и поворачивается ко мне.

— Извини, — скалится он, и вид у него вовсе не виноватый.

Наверное, надо радоваться, что он не прикончил меня во сне. Ой нет, он, похоже, решил убить меня газовой атакой.

— Фу, какой ужас, — бормочу я, закрывая лицо ладонью.

— А что на завтрак? — осведомляется Клемент как ни в чем не бывало.

Я лишь качаю головой и поспешно ретируюсь в спальню.

Пока я переодеваюсь, до меня доносится топот вниз по лестнице. Возвращаюсь в ванную, спускаю воду и щедро опрыскиваю помещение освежителем. Чищу зубы, затем отправляю и свои естественные потребности. И все это время ломаю голову, какой черт дернул меня пустить это чудовище в дом.

Очевидно, сказалась усталость.

Снизу доносится рев:

— Пупсик, ты идешь? Я не отказался бы от чая!

«Ну почему я, Господи? Почему?!»

Считаю до десяти и спускаюсь.

Клемент уже восседает за столом. Хвала всем святым, полностью одетый.

— Все нормально?

— Бывало и лучше.

Я включаю чайник и достаю из буфета упаковку мюсли.

— А это что?

— Это, Клемент, завтрак! — Я звучно ставлю коробку на стол.

Он подозрительно косится на нее.

— Хм, я бы предпочел сэндвич с беконом, если ты не возражаешь.

— Нет у меня никакого бекона…

Смартфон пищит эсэмэской.

— Что за звук? — интересуется Клемент.

— Мой телефон.

Я достаю его из кармана и вздыхаю с облегчением: очередное уведомление от банка.

— Ты же вроде сказала, что эта штука — фотоаппарат? Видимо, пытается сострить. Но вид у него озадаченный.

— У вас нет смартфона?

— Чего-чего?

— Боже мой, Клемент! Вы из леса, что ли, вышли?

— Я говорил, откуда я вышел. До сих пор не веришь?

Ответом я себя не утруждаю.

Чайник кипит, и я завариваю чай, сыплю Клементу три ложки сахара, и тут терпение его иссякает:

— Ну?

Я ставлю чашки на стол, сажусь и пристально смотрю на него. В спокойной обстановке его бредни уже начинают раздражать.

Быть может, если удастся нащупать слабые места в его бредовой легенде, он сдастся и расколется. В чем бы ни состоял его замысел, я его выведаю!

— Простите, Клемент, но я вам не верю. Не верю, что вы добиваетесь искупления, и не верю, что вы умерли в 1975-м.

Он только пожимает плечами.

Я беру телефон и приступаю к допросу:

— Кто был премьер-министром?

— Гарольд Вильсон, — следует моментальный ответ.

Поисковик подтверждает. Затем мне попадается список событий 1975 года.

— Катастрофа в подземке, погибло сорок три человека. На какой станции?

— Да уж, скверная вышла история. «Моргейт».

— Что за фильм сняла «Монти Пайтон»?

— «Священный Грааль».

— Проводился референдум. По какому вопросу?

— Вроде что-то насчет членства в ЕЭС.

Ни одной ошибки. Вот же сукин сын.

— Ну и чем этот замут с выходом из ЕЭС обернулся? — интересуется Клемент.

— Ой, лучше не спрашивайте.

Я возвращаюсь к списку и задаю следующий вопрос:

— Какую гостиницу в Лондоне взорвала ИРА?

— «Хилтон».

В сердцах швыряю смартфон на стол. Ответы доказывают лишь закоренелость его мании.

Мы сидим молча. Клемент знай себе потягивает чай, словно это обычное субботнее утро. Я же понятия не имею, что сказать.

— Допустим, чисто теоретически, я морочу тебе голову, — заговаривает наконец он. — Но чем ты рискуешь, если позволишь помочь тебе?

Не в бровь, а в глаз, и по существу возразить нечего.

— Пожалуй, ничем.

— Ты думаешь, я могу тебе как-то навредить?

— Нет, не думаю.

Он отставляет чашку и, положив локти на стол, подается вперед.

— Я все понимаю, пупсик. Доверие — это почти как деньги. Его нужно заработать, и только идиоты расшвыриваются им направо и налево.

— И что вы хотите этим сказать?

— Можешь мне не доверять. Просто поверь, что я могу тебе помочь. Неважно, считаешь ли ты мою историю о прошлой жизни брехней или правдой. Я должен тебе помочь, пупсик.

Только сейчас я замечаю, что на нем нет голубых очков. Скрывавшиеся вчера под ними глаза такие же голубые, как и очки. Как там говорится? Глаза — зеркало души? Глаза Клемента отражают помутившийся рассудок, погруженный в бред. Что бы там ни творилось у него в голове, я испытываю лишь сочувствие.

— Ладно, — вздыхаю я. — Буду признательна вам за любую помощь.

— Клёво, — расплывается Клемент в улыбке.

— Есть идеи?

— Думаю, да. Раз уж нельзя просто отметелить этого Стерлинга, единственный вариант — раздобыть деньги. Верно?

Я киваю.

— Следовательно, в течение следующих пяти дней нам необходимо раздобыть двадцать штук. Верно?

Снова киваю, с трудом удерживаясь от того, чтобы не закатить глаза.

— А для этого нам нужно кое-куда съездить.

— И куда же?

— В Лондон. Далеко до него отсюда?

— Поездом минут пятьдесят.

— Значит, договорились. Я готов.

И с этим Клемент достает из кармана очки и надевает их.

— Что? Я не могу просто так сорваться и поехать в Лондон.

— Почему?

— Во-первых, этим утром мне нужно забрать из больницы маму, а во-вторых, кто-то должен заниматься магазином.

— Время уходит, пупсик. Решать только тебе.

— А зачем мне вообще с вами ехать? Один вы не можете?

— He-а. Так не выйдет.

«Опять двадцать пять».

— Объясните.

— Я не смогу защитить тебя, если мы не будем вместе. И если с тобой что-нибудь случится, моя последняя возможность пойдет прахом.

— Хм, а еще говорят, время рыцарства прошло.

У меня такое чувство, будто я заблудилась в лабиринте, все выходы из которого заложены кирпичами. Проблема никуда не денется, если я отвергну бестолковый план Клемента. И, если даже бросить все дела, стоит ли вообще отправляться искать неизвестно чего в Лондоне?

Бестолковый план или никакого плана. Что выбрать?

— А почему именно Лондон?

— Лондон — моя вотчина. Думаю, я знаю, где раздобыть двадцать штук.

— Думаете, значит?

— Не бывает ничего определенного, пупсик. У тебя есть предложения получше?

Я молчу.

— Хорошо. Но я не могу просто все бросить и сесть в поезд. Нужно забрать маму, а раз уж придется закрывать магазин, нужно повесить объявление на витрине.

— Тогда поторопись.

— Может, все-таки позавтракаете сначала?

Клемент снова критически изучает коробку с гранолой.

— He-а. Пожалуй, воздержусь.

Я мчусь наверх и по-быстрому принимаю душ. Припоминая свои прошлые визиты в Лондон, роюсь в шкафу в поисках чего-нибудь практичного и в конце концов останавливаю выбор на эластичных джинсах, сиреневом джемпере и мягкой кожаной куртке. С обувью проще, никаких каблуков. Достаю с нижней полки спортивные тапки и обуваюсь.

Двадцать пять минут спустя мы уже едем в «фиате» в магазин. Клемент, как и вчера вечером, словно придурок, с раскрытым ртом таращится по сторонам.

— А что такое «Старбакс»? — спрашивает он.

— Кофейня.

Через минуту:

— А «Нандос»?

— Ресторан, жареной курицей кормят.

Еще через минуту:

— Что такое «широкополосная сеть»?

— А?

— Мы только что проехали мимо рекламы, которая обещала неограниченную широкополосную сеть за десятку.

— Нет, вы серьезно? — взрываюсь я. — Широкополосная сеть для доступа в интернет.

— Что такое интернет?

Мне надоедает его игра, о чем я даю понять хмурой миной. Клемент меня понимает и дальше воздерживается от идиотских вопросов. Остаток дороги проходит в тишине.

Мы паркуемся за магазином, и Клемент настаивает, что первым войдет он. Все спокойно, и я сразу же направляюсь к прилавку. Открываю на компьютере текстовый редактор и пишу объявление, что ввиду «непредвиденных обстоятельств» магазин сегодня закрыт. Никогда еще принтер не печатал столь правдивых слов.

Приклеиваю объявление к стеклу и звоню в больницу узнать, можно ли уже забирать маму.

Меня отфутболивают с одного номера на другой, но в конце концов соединяют с нужной медсестрой, и та сообщает, что в течение часа маму выпишут. Я прошу дождаться моего приезда.

По возвращении в комнату для персонала обнаруживаю Клемента развалившимся в кресле с задранными на стол ногами.

— Значит, так. Мне нужно ехать в больницу за мамой и потом отвезти ее домой. Это займет пару часов, и после этого мы отправимся в Лондон.

— Я с тобой.

— Нет, не со мной. Вы не думаете, что моей матери покажется несколько странным, если я притащу с собой музыканта из трибьют-группы «Статус Кво»?

— Но, пупсик…

— Клемент, я только до больницы. Места безопаснее и не придумать. Ничего со мной не случится.

Клемент качает головой, однако от дальнейших возражений воздерживается.

— Ладно, как скажешь. И чем же мне заниматься целых два часа, черт побери?

— Хм, здесь уйма всякого чтива.

— Ну, зашибись, — фыркает он.

— А в буфете есть кофе, чай и печенье, если проголодаетесь.

— Музыка-то есть какая-нибудь?

Я указываю на радиоприемник в сторонке.

— Крутите сколько влезет. Что-нибудь еще?

— He-а, больше ничего.

Записываю на бумажке свой мобильный номер и показываю Клементу, где в магазине находится телефон.

— Только в крайнем случае. Понятно?

Он кивает, и я снова пытаюсь убедиться, что ему не составит проблем дождаться меня в одиночестве.

— Ради бога, пупсик, мне же не двенадцать.

Смущенно извиняюсь и ухожу.

И все пятнадцать минут езды до больницы терзаюсь раскаянием. Оставила совершенно незнакомого человека в магазине. Я пытаюсь унять тревогу напоминанием, что там и красть-то нечего, а будь у Клемента какие зловещие намерения, он бы их уже давно осуществил. И уж точно оставлять его в магазине менее рискованно, чем пускать домой. А ночью он вел себя вполне прилично.

В больнице я прохожу уже знакомым путем от регистратуры до отделения, хотя далеко не в той спешке, что вчера.

За двойными дверьми санитар везет мне навстречу старушку в инвалидной коляске. Я придерживаю двери, пропуская их. Судя по тщедушному тельцу и редким седым волосам, ей уже прилично за восемьдесят. Взгляд запавших глаз неподвижно устремлен вперед, а выражение лица говорит, что пункт назначения ей явно не по душе.

Пару секунд я смотрю паре вслед, и меня пробирает дрожь при мысли, что в не столь отдаленном будущем на месте этой женщины может оказаться и моя мать. Никому не пожелаю завершать вот так преклонные годы.