Откуда взялся этот Клемент?

18

Я нагоняю Клемента, и мы вместе двигаемся через вокзал к станции подземки. Если я и задела его чувства, оправился он довольно быстро, поскольку сейчас как ни в чем не бывало мурлычет под нос какую-то незнакомую мне мелодию.

Он уже освоился с турникетами, и мы спускаемся по эскалатору к платформе линии Бейкерлоо. Кажется, по ней мы доедем до Камдена, но я смутно представляю себе лондонскую подземку, поэтому мне остается лишь держаться за Клементом, словно бульдозер расчищающим проход через толпу.

С моим ростом поездка в подземке, как правило, оборачивается сущим адом, но на сей раз мой внушительный спутник расчищает дорогу. Увы, ему не избавить меня от другого непременного аспекта — душного горячего воздуха, встречающего в низу эскалатора. Через считаные секунды я уже мечтаю о душе и скрабе.

Тем не менее народу сейчас заметно меньше, нежели в мои обычные визиты в Лондон по будням, и мы относительно беспрепятственно движемся по туннелям на платформу северного направления.

Я следую за Клементом метров двадцать по перрону, мимо группы футбольных фанатов, держащейся за руки парочки, семейки с двумя шумными чадами и многочисленных одиночек. У всех пассажиров такой вид, будто они предпочли бы оказаться в каком-нибудь другом месте.

Свисающее с потолка табло уведомляет, что следующий поезд прибудет через четыре минуты.

Примерно с минуту мы молчим, затем Клемент отращивает меня:

— Я тут подумал, мы могли бы кое-куда заехать перед Камденом. Больше получаса это не займет.

— Куда именно?

— Да совсем недалеко. Это такое место, куда я в детстве наведывался несколько раз в месяц, — мрачно объясняет он. — Наверное, можно назвать его убежищем.

Моя догадка состоит в том, что он подразумевает церковь или, быть может, тихое местечко на берегу Темзы. В любом случае я опасаюсь опять ляпнуть что-нибудь не то и потому ограничиваюсь кивком. Детство у Клемента явно было тяжелым, возможно, ему нужно как-то успокоиться.

Через минуту из туннеля доносится низкий гул, накатывает волна теплого воздуха, мимо мелькают красно-бело-синие вагоны. Наконец, поезд останавливается, и прямо напротив нас раздвигаются красные двери.

Мы пропускаем выходящих пассажиров, и не успеваю я отделиться от стены, как Клемент уже шагает в вагон. Словно послушный ребенок, устремляюсь следом. Странное дело, в вагоне даже обнаруживаются свободные места, и мы усаживаемся рядом, как раз напротив парочки с перрона. Вообще-то, мне очень не по душе сидеть напротив незнакомцев, когда практически невозможно избежать случайной встречи взглядами.

Поезд трогается, и я понимаю, что насчет нечаянного зрительного контакта можно не беспокоиться, поскольку парень и девушка не сводят друг с друга глаз, о чем-то тихонько переговариваясь. Их отношения явно еще на захватывающей ранней стадии.

«Не верь ни единому его слову, подруга. Все они врут».

Затем я принимаюсь смиренно изучать носки собственных кроссовок.

Перед третьей остановкой, «Пикадилли-сёркус», Клемент вдруг встает и объявляет:

— У нас пересадка.

На платформе и в переходах здесь гораздо оживленнее, чем на «Ватерлоо», и я стараюсь не отставать. Мы выходим на многолюдный перрон северного направления линии Пикадилли. Жара и толпы усугубляют мою клаустрофобию. Клемент, напротив, что рыба в воде, знай себе поглядывает по сторонам поверх моря людских голов.

Цифровое табло обнадеживает, что поезд прибудет через две минуты, однако по моим ощущениям ожидание растягивается чуть ли не на целый час.

Игнорируя бедолаг, пытающихся выбраться из вагонов, толпа устремляется к дверям. Клемент стоит в метре от меня, желающих посягнуть на его личное пространство, ясное дело, не находится. На меня же словно бы наваливается добрая половина Лондона. Кто-то дышит мне в шею, еще один неуклюжий идиот наступает на ногу. Извинений, разумеется, не следует.

Подобно погоняемому стаду мы в конце концов вваливаемся в вагон, где я пытаюсь проложить путь к своему спутнику.

Какого-то тридцатилетнего мужчину в дешевом костюме мои старания выводят из себя, и он не только намеренно блокирует мне проход, но и накидывается с возмутительным обвинением:

— В карман ко мне хочешь залезть, а?

— Простите, мне просто нужно к противоположным дверям.

— Черта с два. Придется подождать, — огрызается он.

Вдруг откуда-то из высей доносится рокочущий голос:

— Эй, козел, пропусти леди.

Я задираю голову и вижу над плечом хамоватого типа лицо Клемента.

Мужчина в костюме принимает вызов и воинственно разворачивается к обидчику. Стоит ему, однако, оценить весовую категорию противника, как его боевой запал разом развеивается, и он смещается влево, давая мне пройти.

Я протискиваюсь мимо него и с улыбкой — скорее, с ухмылкой — благодарю за любезность. Мужчина в ответ, разумеется, не улыбается.

Двух других пассажиров уговаривать уступить мне дорогу уже не требуется. Клемент держится правой рукой за поручень, и я пристраиваюсь прямо у него под мышкой. Ароматным запашок не назовешь, но уж вытерплю как-нибудь.

Он подмигивает мне сверху.

Я всегда придерживалась мнения, что подмигивающий своим детям отец — явление совершенно естественное. Но когда мужчина подмигивает женщине, это кажется мне жалким и непристойным. Но Клемент не выглядит ни жалким, ни непристойным, и я машинально улыбаюсь ему в ответ.

Грохочущий сквозь подземный мрак поезд делает несколько остановок. Названия некоторых станций мне знакомы, а остальные я вряд ли когда-либо проезжала.

По мере продвижения на север пассажиры постепенно убывают, и после «Холлоуэй-Роуд» в вагоне даже появляется несколько свободных мест.

— Может, сядем? — предлагаю я.

— Да мы выходим на следующей.

Буквально через минуту за окнами появляется наша платформа.

Клемент целеустремленно шагает вперед, и мне приходится почти бежать за ним к выходу. В спешке я даже не обращаю внимания на название станции, хотя эта часть Лондона мне все равно совершенно незнакома.

Наконец, мы снаружи — на жилой улочке, похожей на мою собственную. Клемент останавливается и неторопливо оглядывает местность, словно бы заново ее изучая.

— Тут пара минут.

— Так куда мы идем?

— Увидишь.

Он поворачивает налево, и гонка возобновляется.

Метров через тридцать я кричу:

— Нельзя чуть помедленнее? Пожалуйста!

Клемент останавливается и дожидается меня.

— Прости, пупсик.

Уже куда спокойнее мы движемся вдоль сплошных рядов викторианских домов. Моего спутника, как ни странно, привлекают немногочисленные припаркованные на улочке машины, и он то и дело замедляет шаг и заглядывает в салон. Совершенно не понимаю, что он в них нашел. Как и автомобили, улица совершенно заурядная и непримечательная, с тем же успехом мы могли бы быть не в Лондоне, а в Ливерпуле или Лестере.

Мы идем молча. Клемент явно не любитель праздной болтовни, и это меня вполне устраивает.

Мы доходим до перекрестка и сворачиваем на другую жилую улицу, Авенелл-роуд, согласно указателю на углу. Мне это название ни о чем не говорит.

Я уже собираюсь спросить у Клемента, сколько еще идти, как вдруг он срывается на бег. Вот нас разделяют несколько тротуарных плиток, а в следующее мгновение уже двадцать метров. Тридцать. Сорок.

Внезапно он останавливается. Я тоже, причем главным образом по той причине, что настроение Клемента кардинальным образом меняется. Он хватается за голову и сыплет нецензурщиной. Впервые с тех пор, как он вломился в мою жизнь, я вижу какие-то эмоции. Его что-то явно расстроило, но поскольку на улице ни души, вряд ли это кто-то из людей.

Я осторожно приближаюсь, но его настроение уже изменилось. Похоже, его гнев уже полностью выдохся, и теперь Клемент стоит, уперев руки в бока и понурив голову.

Отваживаюсь подобраться еще ближе.

— Клемент, что случилось?

Он только медленно качает головой.

Наконец, он поднимает на меня взгляд.

— Что за хрень здесь произошла?

Я осматриваюсь по сторонам, пытаясь понять, что не так. Слева продолжаются дома. Справа деревянная изгородь с калиткой в коллективный сад какого-то многоквартирного дома.

— Не понимаю, о чем вы, Клемент.

Внезапно он разворачивается и бросается через дорогу. На противоположной стороне снова хватается за голову, при этом взгляд его устремлен на фасад многоэтажки.

Вздыхаю и тоже перехожу дорогу, стараясь подавить растущее беспокойство. Становлюсь рядом с Клементом и смотрю, что же его так потрясло.

Фасад многоквартирного дома выстроен из кирпича и камня в стиле ар-деко. Теперь я вижу, что это огромное здание, протянувшееся вдоль улицы по меньшей мере метров на сто. Тем не менее причина горя Клемента по-прежнему не ясна.

— Так в чем дело? Это и есть то место, о котором вы говорили?

Вместо ответа Клемент указывает на огромные красные буквы на каменной части фасада: «Восточная трибуна».

До меня доходит, что перед нами.

— А, так здесь раньше был футбольный стадион?

— И не просто стадион!

Без дальнейших объяснений он снова шагает вдоль улицы, а я безропотно семеню следом. Метров через сорок мы останавливаемся, и Клемент снова задирает голову к зданию, и я вижу еще одну надпись красным: «Стадион Арсенал».

В прошлом году в одной из присланных секонд-хендом коробок я откопала книгу про стадион в Хайбери. Довольно быстро ее выкупил один из моих регулярных покупателей, и именно из-за него я и запомнила эту историю: чуть от скуки не умерла.

Участок дома позади нас отделяется от тротуара полуметровой оградой, на нее-то Клемент и усаживается и принимается созерцать бывшую домашнюю арену футбольного клуба «Арсенал».

— И когда он накрылся? — тихо спрашивает он через какое-то время.

— Накрылся? Вы о чем?

— Клуб. «Арсенал». Когда он накрылся?

— Вовсе он не накрылся. Они просто переехали на новый стадион.

— Значит, клуб сохранился? Команда все еще играет?

— Да, и, кажется, он где-то недалеко отсюда. Это здание — архитектурный памятник, поэтому его и перестроили в жилой дом, а не снесли.

Клемент качает головой и что-то бормочет себе под нос.

Во мне закипает раздражение. Соглашаясь отслониться от маршрута, я представляла себе нечто иное.

— Когда вы сказали, что хотели бы навестить убежище, я думала, это церковь или что-то вроде того. Мне и в голову не пришло, что вам хочется поностальгировать о чертовом футбольном стадионе.

На лице Клемента безошибочно читается негодование.

— Слышь, пупсик! На этом стадионе я воздал больше молитв и благодарений, чем в любой чертовой церкви. Черт, да это и была моя церковь, почти тридцать лет, с самого моего детства!

— Конечно-конечно, но все равно, это же просто футбольный клуб. Не понимаю, из-за чего вы так расстроились.

Едва лишь слова эти вылетают у меня изо рта, как я тут же в них раскаиваюсь.

— Не врубаешься, да, пупсик? — ревет Клемент. — Это же не просто футбольный клуб! Уж для меня-то точно! Фанаты были моей семьей, а трибуны — домом куда более настоящим, чем тот приют, где я вырос!

Ну вот, опять я вляпалась.