Откуда взялся этот Клемент?

— Бет. Посмотри на меня, — велит медсестра. — Дыши медленно и глубоко.

Ей легко говорить.

— Ну же, Бет, смотри на меня. Вдох. Выдох. Спокойно и медленно.

Сосредотачиваюсь на ее карих глазах, на ее гладкой черной коже. Ее распоряжения звучат для меня сродни ритмичным карибским напевам, даже голос у нее такой мелодичный.

— Вот так, вот молодец! Дыши! Дыши!

Я с усилием втягиваю в легкие воздух, и удушье отступает. Заходящееся сердце немного утихомиривается, и под такой темп подладиться дыханием уже проще. Одышка пока остается, но, по крайней мере, я уже не ощущаю себя рыбой на песке.

— Да что же с ней такое? — рыдает мама.

— Ничего опасного, дорогуша. Думаю, просто паническая атака.

Медсестра бросает взгляд на аппарат и гладит меня по руке.

— Вот и справилась, моя девочка. Теперь получше?

Даже если симптомы под контролем, причина никуда не делась. Я киваю, однако продолжаю следить за дыханием.

Женщины о чем-то переговариваются, однако смысл их слов от меня ускользает. Мысленно я уже не здесь.

Просматриваю эпизод за эпизодом разорванных воспоминаний, в надежде прийти к любому другому заключению, отличному от только что вызвавшего паническую атаку.

Ясно вижу руку Клемента на дверце холодильника. Он распахнул ее и ударил Черного. Пистолет выстрелил, и… Боже, какая боль! И что же потом? Я повалилась вперед и, наверное, всего лишь через секунду ударилась головой о… кухонную стойку.

Морщусь при одном лишь воспоминании.

Но что же в итоге я видела? Ботинок Клемента, движущийся в направлении, надо полагать, Черного.

Достиг ли «челси» Клемента цели? Прозвучал ли еще один выстрел?

Не обращая внимания на пульсирующую головную боль, пытаюсь восполнить недостающее звено. Должно же быть хоть что-нибудь!

Ничего. Совершенно ничего. Что бы ни произошло потом с Клементом, я уже находилась в отключке. Можно копаться в памяти хоть до конца жизни, все равно бесполезно.

Неважно, какой Клемент огромный, и какой он крутой — пуля уложит кого угодно. А вкупе с тем обстоятельством, что Клемент так и не навестил меня, вывод напрашивается только один.

— Бет? В чем дело, милая?

Моего слуха наконец-то достигает голос мамы.

— Почему ты плачешь?

Как бы мне ни хотелось облегчить душу, этот крест придется нести в одиночку.