Итальянские маршруты Андрея Тарковского

При этом необходимо отметить, что по воспоминаниям[565] самой Фрейндлих, супруга режиссёра относилась к ней очень хорошо. Как-то актрисе стало дурно, когда она играла сцену истерики. Тарковский же только настаивал на новых дублях. Лариса вмешалась и потребовала, чтобы он прекратил съёмку, дав Алисе отдохнуть.

Кстати, по слухам[566], жену Андрея рассматривали и другие кинематографисты. Например, Глеб Панфилов думал занять её в фильме «Начало» (1970) в роли матери Жанны д’Арк. Но и это не сложилось.

Интересно, что после «Рублёва» Рауш снималась лишь единожды, в картине «Доктор Вера» (1967). Зато — в главной роли. Позже она сама стала режиссёром, поставив десяток замечательных детских лент. Свой последний фильм она сняла в 1986 году. Вскоре рухнул Советский Союз, и всем стало не до кино, особенно — не до сказок. Тогда Ирма принялась писать и выпустила несколько детских книг. Этот маршрут удивительно похож на перипетии судьбы Кайдановского.

В числе любимых артистов Тарковский называл и Болота Бейшеналиева — татарского хана Едигея из «Рублёва». Бейшеналиев был чрезвычайно востребован в кино, стал Народным артистом Кыргызстана, но с Андреем работал лишь единожды. Как бы режиссёр ни желал, в более поздних фильмах катастрофически не находилось ролей для Болота.

Похожая история сложилась с Юрием Назаровым. Несмотря на высокое мнение Тарковского, актёр снимался только в «Рублёве» и «Зеркале». Прежде он пробовался на роль капитана Холина в «Ивановом детстве», но тогда был выбран Валентин Зубков.

В «Запечатлённом времени» в число любимцев попал и Николай Гринько: «Очень нежный и благородный актёр и человек, — пишет режиссёр. — И я его очень люблю. Несуетливая душа — тонкая и богатая». Сомневаться не приходится, ведь лишь Гринько снимался во всех пяти «советских» фильмах Тарковского. Правда, в дневнике и в частных разговорах Андрей высказывался о нём резко, и был почти всегда недоволен. Тем трогательнее, что в книге, являющейся частью его «школы» режиссёр запечатлевает Николая с такой нежностью. Однако приведём ещё один фрагмент из этого труда: «Я, как правило, не знаю заранее, кто из актеров будет у меня сниматься. Может быть, исключением был только Солоницын — он снимался в каждом моём фильме. У меня к этой проблеме было почти суеверное отношение». А ведь на поверку Анатолий принимал участие лишь в трёх лентах, включая эпизодическую роль доктора в «Зеркале». Творческим амулетом выступал как раз скорее Гринько. Тарковский будто перепутал амулет… В любом случае, в поздних картинах участвовать не будет ни тот, ни другой.

«Пятьдесят лет. Боже, как незаметно пролетела жизнь», — писал режиссёр 4 апреля. С советской стороны ему были отправлены официальные поздравительные телеграммы от «Совинфильма», от Госкино. Последняя была подписана не только Ермашом, но и главой Союза кинематографистов Львом Кулиджановым, с которым у Тарковского были добрые отношения. Тем не менее он разочарован скромностью чествования. Пришли, конечно, телеграммы и от дорогих людей, которых так хотелось видеть сегодня: от Сокурова, Риверова, от сестры Марины.

Итальянские же друзья из его новой жизни устроили Андрею даже несколько праздников. 3 апреля состоялась вечеринка у Донателлы Бальиво и её мужа. Присутствовали Франко Казати и Норман Моццато с супругами (см. фото 104). Все подарили режиссёру именно то, что он хотел, в чём нуждался — такими заботой и вниманием был окружён Тарковский. Министр культуры тоже прислал презент — книгу об искусстве. Тонино Гуэрра находился в Испании, но, разумеется, поздравил по телефону. Звонили и друзья из Швеции — Юри Лина и Лейла Александер-Гарретт, которая именно в этот день впервые упоминается в «Мартирологе».

Вечером 4 апреля прошло празднование в превосходном — Андрей предпочёл эпитет «великосветский» — ресторане «Чезаре»[567] (via Crescenzio, 13), расположенном возле замка Сант-Анджело. Существующее с 1965 года, это заведение снискало славу места с образцовой итальянской кухней, что в Риме дорогого стоит.

Упомянутый ужин устраивал Ронди. Компания на нём собралась выдающаяся: Федерико Феллини с Джульеттой Мазиной, Андрей с Лорой, Карло Лиццани с супругой. Лиццани — кинематографический полиглот. Критик, теоретик кино, он в то же время был и практиком, зарекомендовавшим себя в качестве блистательного ассистента на площадках Роберто Росселлини, Джузеппе Де Сантиса и других. Впрочем, помощником Карло оставался недолго, дебютировав в качестве режиссёра с документальным фильмом, после чего освоил и художественное кино. Его плодовитость особенно впечатляла Тарковского: на тот момент Лиццани снял сорок картин, а за всю жизнь — почти семьдесят. Особое значение имело то, что в то время Карло вдобавок занимал пост директора Венецианского кинофестиваля. Всего он проработал на этой должности четыре года — с 1979-го по 1982-й.

Чрезвычайно важно отметить, что по приезду в Италию Андрею вновь начали сниться сны. После разговора с Тонино он видел ночью Гуэрру, местом действия стал Мадрид. На содержании останавливаться не будем, подчеркнув лишь, что оно неоднозначное.

В Москве в этот день тоже был накрыт стол, хоть денег не хватало самым решительным образом. Лариса напекла пирогов и собрала друзей режиссёра, чтобы в отсутствие виновника торжества отметить его юбилей.

5 апреля был ужин у Уго Амати с Микеланджело Антониони и Лорой. В общем, празднование прошло с размахом, но работа на фоне этого не прекращалась. Ещё 3 апреля Тарковский писал, что они с Норманом смотрели фильм Франсуа Трюффо, в котором играла «замечательная актриса» Фанни Ардан. Очевидно, это была картина «Соседка» (1981), где партнёром Ардан выступал Жерар Депардье. Упомянутая роль принесла Фанни первую большую известность и номинацию на национальную премию «Сезар». Также на съёмочной площадке начался её роман с режиссёром, а через два года у них родилась дочь.

Тарковский загорелся идеей задействовать в «Ностальгии» французский дуэт — Трентиньяна и Ардан. Помимо того, что они блистательные артисты, такой подбор мог залакировать трещину, наметившуюся в отношениях с «Gaumont». Впрочем то, что Андрею казалось «трещиной», на поверку было обычной практикой при работе на Западе: после подписания договора каждый пытается, не нарушая последний, минимизировать затраты и максимизировать профит. Для режиссёра это стало неожиданностью.

Ардан, исполненная эротизма женщина, которой редкий мужчина мог бы сказать: «Нет». Её участие значительно обострило бы конфликт между Эудженией и Горчаковым, но, с другой стороны, придало бы сюжету совершенно лишний оттенок то ли надуманности, то ли юродивости.

6 апреля состоялся телефонный разговор с Ермашом. Тот внезапно начал требовать, чтобы Тарковский приехал в Москву. Дескать, после формальных процедур и корректирования планов их с Ларисой вместе отпустят назад в Рим. Все документы для выезда жены, по его словам, были готовы, так что дело за малым. Режиссёр не соглашался. Прямо и грубо отказываться было нельзя, потому пришлось юлить и ссылаться на обилие работы в Италии. По факту, никакая работа ещё не началась, формирование съёмочной группы было намечено только на 8 апреля.

Из последовавшего разговора с Ларисой стало ясно: Москва полнится слухами, что Андрей уже не вернётся. В кулуарах «Мосфильма» и Госкино с новым пылом, а также фантасмагорическими подробностями начали распространяться истории о том, как режиссёр планировал остаться ещё в Швеции. По мнению биографа Тарковского Виктора Филимонова[568], может статься, что супруга рассказывала мужу об этом, чтобы, умышленно или подспудно, придать ему решимости, а главное, чтобы «стокгольмский инцидент» не повторился. По многим признакам, Лариса желала жить за рубежом, уж точно, не меньше, чем Андрей.

Разумеется, пока режиссёр был далёк от того, чтобы решиться окончательно, но если он, и правда, едва не остался в Швеции… Ситуация в Италии казалась значительно более благоприятной: жизнь дешевле, друзей больше, а уж что до образцов живописи и архитектуры… В Скандинавии немудрено наслаждаться природой, эталонами божественного зодчества, Апеннинский же полуостров щедро одаривает восторгами от плодов человеческих рук. Здесь по городам и галереям распределена квинтэссенция западной цивилизации, проблемы которой так интересовали Тарковского. Правда, у Швеции имелось другое преимущество, которое режиссёр многократно обсуждал с друзьями. Речь идёт о программе стокгольмского парламента по воссоединению семьей. В большинстве других стран (в частности, в Италии) подобные инициативы предполагали лишь право домочадцев претендовать на вид на жительство в том государстве, гражданином которой является член их семьи. Такова обычная практика. Однако в Швеции вопрос был поставлен на более высоком уровне, воссоединение могло стать официальной государственной проблемой, допускающей привлечение дипломатических средств. Хоть Тарковский и часто говорил об этом, вероятно, упомянутая программа не казалась ему синекурой. Собственно, отправляя письма политикам, он и сам мог подключить их. Впрочем, время покажет, что толку от этого будет немного.

8 апреля режиссёр отправился в полицию «оформлять паспорт». По всей видимости, речь шла всё-таки о некой базовой форме вида на жительство, поскольку запланированный срок пребывания Андрея в стране превышал максимально допустимый по визе. Вечером состоялся ужин с Норманом и его другом, неким режиссёром дубляжа. Вряд ли это стоило бы упоминания, если бы не одно обстоятельство: Тарковский отметил в дневнике, что ему не было скучно. Впервые, после тоски на великосветских посиделках. Вероятно, сыграло роль трёхкратное празднование дня рождения и тёплая атмосфера, созданная друзьями. А самое главное, прошлой ночью снова приснился сон. На этот раз, печальный, даже трагический: он наблюдал, как его дама — вряд ли уместно её образ ассоциировать конкретно с женой, коль скоро от этого воздерживается даже сам сновидец — сообщает ему об измене. Невыносимо горько, Андрей «видит себя в зеркале в слезах». Нелёгкий сон. Но особенно важно, что впервые внутри грёзы Тарковского все слова произносятся на итальянском языке. Это его первый, путь и минорный, но поистине итальянский сон.

Следующей ночью видение уже более приятное: режиссёр прогуливается с любимой собакой Даком. Однако и здесь происходит кое-что: им встречается пьяница, который пугается миролюбивого пса и начинает защищаться от него.

9 апреля — ужин дома у семьи Гуэрра. Тонино всё ещё в Испании, потому гостей принимала Лора. Был брат сценариста Дино с женой, а также — новый человек, некий полицейский Никола. Внимательный читатель дневников режиссёра наверняка заметит, как Андрею нравились простые люди, не имеющие отношения к кино и искусству. Рискнём предположить, что, помимо прочего, они были ему менее понятны, а загадка всегда притягательна.

Через два дня Тарковский вновь увиделся с Николой у Лоры и даже разоткровенничался с новым другом — это к вопросу о том, насколько режиссёру был нужен внешний авторитет. Полицейский пообещал «помочь любой ценой». Разговор, наверняка, шёл о документах, связанных с невозвращением в Москву.