Итальянские маршруты Андрея Тарковского

Витез сам изъявил желание познакомиться с Андреем и сразу предложил сделать постановку у него через год. Эксперименты по привлечению кинорежиссёров в театр тогда были весьма популярны. Чуть раньше в Шайо был приглашён, например, и Анджей Вайда. Тарковский ответил, что подумает, и попросил, по возможности, помочь Параджанову. В целом итог встречи оказался положительным. «Симпатичный, но… француз», — так резюмирует Андрей свои впечатления, хотя, напомним, насмотревшись на итальянских артистов, он всё более склонялся к соотечественникам Антуана.

В этой связи нельзя не отметить, что Витез, равно как и Трентиньян, принадлежал к числу воспитанников Татьяны Балашёвой, актрисы русского происхождения, преподавательницы актёрского мастерства, вырастившей целую плеяду французских артистов. У неё же учился и Робер Оссейн, о котором поговорим чуть позже.

Кстати, чем чаще Тарковский настаивал на Трентиньяне — а он уже даже назначил встречу с ним в Милане — тем жестче продюсеры «RAI» «предлагали» снимать итальянца. У них кандидатов было двое — Марчелло Мастроянни и Уго Тоньяцци (см. фото 105). Участие этих звёзд первой величины даёт много пищи для фантазии, смущает лишь то, что через запятую названы два артиста, находящиеся на противоположных концах жанровой вселенной.

Роли, похожие на Горчакова, Мастроянни играть доводилось неоднократно. Чего стоит один образ Энрико из «Семейной хроники» Валерио Дзурлини — того самого фильма, который разделил «Золотого льва» с «Ивановым детством». Собственно, события Мостры 1962 года можно рассматривать, как своего рода обоснование выбора Марчелло. Хотя у него много подобных работ, он бы подошёл. А вот Тоньяцци — отличный актёр, но принципиально другого плана. Для продюсеров же имело значение лишь то, что оба — звёзды национального масштаба. Во время очного разговора в «RAI», состоявшегося 22 апреля, Тарковский был довольно резок, утверждая, что итальянских актёров — как мужчин, так и женщин — нынче не существует. Лучше взять популярных здесь французов и заработать на этом, чем прогореть с местными! В конце режиссёр добавил, что бюджет картины не так велик, всего один миллиард лир[581], чтобы ставить жёсткие условия. Звучало всё это на грани фола. Рискнём предположить, что, в действительности, рассуждал он не столь безапелляционно и радикально, хотя в дневнике записал именно так.

Тем не менее 23 апреля они с Моццато летали в Милан, чтобы встретиться с Трентиньяном. Актёр произвёл на Тарковского сильное впечатление. Более того, Жан-Луи сам сказал, что хотел бы сниматься, да и кандидатура Ардан в качестве партнёрши ему очень понравилась. Тандем вполне мог сложиться.

Упорство итальянских продюсеров в том, чтобы обязательно снимать соотечественников, ставило под удар даже не самый лучший, но устраивавший режиссёра план с участием Олега Янковского. Тонино Гуэрра подсказал стратегию: если удастся договориться с Ардан, то она могла бы настаивать на приглашении Трентиньяна.

Сколь наивными кажутся теперь опасения продюсеров, будто фильм мог получиться «не итальянским». «Ностальгия» вписалась в канву национального кинематографа едва ли не на генетическом уровне. Возьмём одну из образцовых местных картин — «Сладкую жизнь» Федерико Феллини. Количество вольных или невольных параллелей впечатляет. Название обеих лент — декларация модуса бытия. И там, и там присутствуют проход в воде, религиозная образность, Мадонна, проблематика чуда… Оба режиссёра используют музыкальный монументализм Баха — у Феллини звучит Токката и фуга ре-минор[582]. В обеих картинах происходит самоубийство духовного авторитета[583], который, кстати, в «Сладкой жизни» носит фамилию Штайнер, сыгравшую важную роль в судьбе Тарковского. Речь о её носителе — основоположнике антропософии Рудольфе — пойдёт дальше. В разговоре Штайнер упоминает гипотетический телефонный звонок, объявляющий о всеобщем конце. Эту тему Андрей затрагивает в «Ностальгии», но главным образом она проникнет в «Жертвоприношение». Не говоря уже, наконец, о визуальном почерке в определённых сценах (ср. фото 106 с кадрами в номере Горчакова).

Безусловно, итальянский генотип не удалось бы затмить французскими артистами. Тем более, что, например, Трентиньян был горячо любим на Апеннинском полуострове после работ с Валерио Дзурлини, Бернардо Бертолуччи и Этторе Сколой.

Заодно Норман немного показал Тарковскому столицу Ломбардии. В дневнике режиссёр отозвался: «Милан очень красив — добротный, уютный, буржуазный город с удивительными кварталами и внутренними дворами. (Нашёл Двор гостиницы, где жил Горчаков). Видел „Тайную вечерю“ Леонардо».

Историки сходятся на том, что он возник на месте кельтского поселения V века до н. э. Уже одно это делает его достаточно необычным и, помимо прочего, добавляет путаницы по поводу этимологии названия: то ли «Милан» происходит от латинского «mediolanum» — «расположенный посреди равнины», то ли от валлийского «llan» — «клочок земли» или «святое место». Через два века поселение было завоёвано римлянами, и император Диоклетиан провозгласил его столицей Западной Римской империи. Так именно Милан стал одним из первых городов латинского мира, поскольку восточная столица — Никомедия — располагалась за пределами Апеннинского полуострова, на территории современной Турции.

Однако место было неспокойное, и многочисленные набеги заставили перенести резиденции в Равенну, что оказалось крайне дальновидным, поскольку в 539 году Милан был почти стёрт с лица Земли в ходе одной из многочисленных византийско-готских войн. Битва за город оказалась крайне кровопролитной, хотя силы занявших его руины византийцев были довольно скромны, потому лангобардам (или, как их называли, «ломбардам») не составило большого труда захватить поселение. Это был ключевой момент истории, поскольку, напомним, ныне Милан является столицей региона Ломбардия.

В VIII веке ворота открылись перед войсками Карла Великого, когда тот был провозглашён ломбардским королём. В самой церемонии его коронации участвовала одна из наиболее легендарных из числа сохранившихся — то есть не сугубо мифических — реликвий древнего мира, так называемая «Железная корона». Согласно преданию, она, представляющая собой скорее обруч, инкрустированный драгоценными камнями, была выкована из гвоздя, вбитого в правую руку Христа на кресте. Действительно, несмотря на то, что корона-обруч обильно покрыта золотом, внутри находится железное кольцо из грубого металла, примерно такого, какой был доступен металлургии начала нашей эры.

Эту реликвию папа Григорий I Великий — один из ключевых толкователей Евангелия — преподнёс в подарок лангобардам, дабы закрепить союз с опасным соседом, который несколько раз слишком близко подходил к тому, чтобы завоевать Рим. Собственно, несостоявшийся захватчик, король Агилульф, стал первым её носителем. Сейчас святыня находится в мекке итальянского автоспорта, городе Монце, в соборе Иоанна Крестителя. Нужно сказать, что ею короновались не только лангобардские правители, но и почти все пришлые претенденты на титул императора от упомянутого Карла Великого до Наполеона Бонапарта в 1805 году.

В период раннего Средневековья власть лангобардов была крепка. 7 апреля 1167 года возникла Ломбардская лига, объединившая шестнадцать городов, не желавших подчиняться Римской империи — можно заметить, что на Апеннинском полуострове это стало обычной практикой. В 1176-м в битве при Леньяно лига нанесла сокрушительное поражение императору Фридриху Барбароссе, отстояв свою независимость ещё на несколько десятилетий.

В 1208-м произошёл другой, потрясший всю страну случай: группа миланских еретиков убила инквизитора в предместьях города. Ныне этот несчастный известен, как Пётр Веронский, поскольку он был спешно канонизирован. По официальной версии нападение на него учинили катары, однако иерархи знали, что именно местные вольнодумцы — огромная опасность для церкви. Тем не менее ссорится с Миланом папа не хотел. Во-первых, город стал крупнейшим торговым центром. Во-вторых, здешние ткани и шерсть ценились во всей Европе. Эта индустриальная специализация стала предтечей того, что в XX веке именно тут возникнут модные дома «Armani», «Versace» и другие.

Времена междоусобного противостояния кланов всегда были крайне губительны для крупных поселений. Если в таком городе, как Милан, несколько семей долго воевали за доминирование, это могло унести жизни большей части местных жителей. Однако здесь распри оказались не столь кровавым. В XIII веке власть захватила могущественная семья Висконти. Да, великий режиссёр Лукино Висконти происходил именно из этого рода, а его титул полностью звучит как граф Лонате Поццоло, синьор ди Корджело, консиньор ди Сомма, Кренна и Аньяделло. На вершину членов династии вывели связи в Ватикане, обеспечившие главе семейства Оттоне Висконти титул архиепископа миланского. Тем болезненнее ударила по ним потом клевета, исходившая от клана Делла Торре, приписывавшая домочадцам Оттоне ересь и связи с катарами. В результате недавние правители были изгнаны из города, но ненадолго. Семейное войско, возглавляемое оскорблённым архиепископом, разбило силы Делла Торре, слишком сильно рассчитывавших на поддержку дома Анжу, и Висконти вернули себе власть, которую уже не упускали до середины XV века.

Те, кто побывал в Милане, на всю жизнь запомнят блистательный и огромный замок династии Сфорца в центре. В 1450 году Франческо Сфорца завоевал город, а семейную твердыню возвёл на месте крепости Висконти, которую по камушкам разобрали горожане после смерти последнего из герцогов, не оставившего наследника. Да, несмотря на то, что потомки рода распространились по всей Европе — их кровь текла даже в жилах французских монархов, что даст тем право претендовать и на миланский трон — генеральная ветвь великих герцогов Висконти прервалась за три года до того, как Франческо подошёл к городским воротам. В общем, на момент завоевания Миланского герцогства уже не существовало, а на его месте возникла Амброзианская республика.

Именно под управлением Сфорца крупнейший населённый пункт севера Италии встретил эпоху Возрождения, став одной из столиц Ренессанса. Чего стоит хотя бы тот факт, что при дворе новых хозяев трудился Леонардо да Винчи. Однако в руках Сфорца Милан оставался недолго, поскольку нашлись более могущественные претенденты. Внутри страны с этим кланом мало кто мог конкурировать, потому речь идёт о пришлых кандидатах — испанских Габсбургах и французских Валуа. Их противостояние продлилось до XVIII века, город периодически переходил из рук в руки, что значительно затормозило развитие. В конечном итоге он остался вотчиной Габсбургов, правда не испанских, а австрийских. В 1796 году власть вновь перешла к французам, но вовсе не в лице Валуа — сюда явился Наполеон Бонапарт. Он короновался Железной короной в кафедральном соборе (см. фото 107) и сделал город столицей Цизальпинской республики, которая со временем превратилась в монархию. С уходом Наполеона австрийцы вновь захватили власть, пока в 1859 году, в ходе борьбы Италии за независимость, последняя не была, наконец, завоёвана.