Итальянские маршруты Андрея Тарковского

Также режиссёр вспомнил про написанный в соавторстве с Фридрихом Горенштейном сценарий «Кагол», который редко упоминается в дневнике[588], хотя в 1978 году автор отмечал его буквами «NB», как особо важный, наряду с «Путешествием по Италии». Согласно замыслу, это история «о вздорности политики, о её враждебности к простому человеку», в центре которой — суд над Мартином Борманом. Вот только, какой именно суд?.. Как известно, Борман был «личным секретарём» Гитлера и одним из первых лиц фашистской Германии. С 1921 года он состоял в Национал-социалистической немецкой рабочей партии, занимался снабжением. Его деятельность, хоть и была штабной, уже тогда являлась, по большей части, преступной. Суть этого вовсе не исчерпывалась финансовыми махинациями. Например, в мае 1923 года они вместе с Рудольфом Хёссом устроили убийство школьного учителя Вальтера Кадова. Это были времена французской оккупации Рура. Кадова обвиняли в том, что он выдал французам Альберта Лео Шлагетера, одного из ключевых персонажей нацистского мифотворчества. Шлагетер слыл героем Первой мировой войны, а впоследствии — организатором локальной рабочей партии, которая позже влилась в НСДАП в качестве ячейки. Как таковая, роль его была невелика, но в апреле французы схватили этого человека, а 8 мая расстреляли, после чего нацисты подняли Альберта на хоругви и объявили едва ли не мучеником.

Кадов к его аресту, по всей видимости, отношения не имел. Однако немцы жаждали возмездия, потому учитель был убит в лесу с особой жестокостью и цинизмом. Борман в этом деле рук не марал, его работа, как водится, оставалась сугубо организационной, в отличие от Хёсса, но они оба попали на скамью подсудимых. Невзирая на обстоятельства, суд Веймарской республики счёл убийство непреднамеренным и приговорил Мартина к году лишения свободы, а Рудольфа — к десяти годам. Борман вышел сухим из воды через одиннадцать месяцев. Этот случай никак не помешал, а быть может, даже помог его последующей карьере. Хёсса же из партии отчислили, что, впрочем, тоже не создало препятствий для его будущей работы комендантом в Освенциме. В конечном итоге он дослужится до заместителя главного инспектора всех концентрационных лагерей.

Но был в биографии Бормана и ещё один суд — Нюрнбергский процесс. На заседании Мартин выступал одним из главных ответчиков. Его судили долго и скрупулёзно, зачитывая обвинения так, как если бы он был жив. На тот момент секретарь Гитлера считался пропавшим без вести, но, вероятнее всего, он погиб ещё в мае 1945-го при попытке бежать из бункера фюрера. Вопрос долгие годы считался открытым, поскольку тело обнаружили только в семидесятые.

В ту же ночь Тарковский читал что-то об учёных, выписывал цитаты про кризис научного познания. Не иначе, он вспоминал и обдумывал ещё один свой старый замысел — картину о физике-диктаторе. Но особо обращает на себя внимание другая давняя идея, которой с режиссёром поделился Тонино Гуэрра ещё в 1980 году — по всей видимости, это произошло во время прошлого визита в Италию: «…Сделать фильм о человеке, нанявшем другого для наблюдения за ним и для записи всего, что с ним (с тем, кто его нанял) происходит. Потрясающая идея. Две параллельных линии: одна, решённая как „нормальный“ фильм, другая — совершенно лишённая всех рамок и законов построения. Сумасшедшие, чудики, разрушенные церкви, фабрики. Извращения на лице природы. Религиозный фильм. Современное истолкование, вернее, воплощение древних сюжетов».

Гуэрра, быть может, сам того не подозревая, подарил Тарковскому вербальный ключ к его собственной эстетике, недаром соавторы стали настолько близки. Действительно, персонажи режиссёра будто бы «нанимали» его для наблюдения за собой. И этот «надзор» выливался в «религиозные фильмы», зачастую не подчиняющиеся формальным законам драматургии, «лишённые рамок» традиционного кино. Отсюда эти чудаковатые, блаженные герои, разрушенные церкви и фабрики — всё то, что иные исследователи опрометчиво относят к декадентским проявлениям.

28 апреля Тарковский с Гуэррой повторно поехали осматривать местечко Монтерано[589] (@ 42.137654, 12.103201), находящееся в шестидесяти километрах на северо-запад от центра Рима, где они уже бывали примерно в конце июля — начале августе 1980 года. Во время предыдущего визита режиссёр ничего не записал о своих впечатлениях, хотя сделал несколько полароидных снимков, что само по себе говорит о многом. На одном из них запечатлён оператор Джузеппе Ланчи. Целью поездок, очевидно, оба раза был не современный живописный городок Канале-Монтерано, расположенный в гористой местности, неподалёку от озера Браччано, а старый, покинутый людьми город-призрак, который сейчас представляет собой что-то вроде исторического центра нового поселения.

Дабы защитить древние останки, вокруг них организовали заповедник, ведь люди в этой местности появились ещё в бронзовом веке. Впрочем, в VII столетии до н. э. населявшие окрестности этруски покинули Мантуранум — именно такое имя носил город тогда. Причин могло быть множество: то ли туфовая скала, на которой он находился, начала разрушаться, то ли вулканическая активность, то ли беспокойные соседи не давали наладить быт. Жизнь вернулась сюда спустя более тысячи лет, когда район, расположенный чрезвычайно близко к Риму, стал предметом феодальных переделов. Сначала им завладел клан Орсини, а потом он вошёл в Папскую область.

Заметим, в силу специфики рельефа и интенсивности междоусобиц, с тех времён в Монтерано практически ничего не осталось, кроме этрусских могил, которые переживают эпохи. Однако многие строения, возникшие в городе позже, частично сохранились в виде головокружительных развалин. Это и акведук XVII века, и епископский замок, и церковь святого Бонавентуры с восьмиугольным фонтаном перед ней (см. фото 109). Ансамбль храма возводил не кто иной, как Джованни Лоренцо Бернини.

Город опустел в 1799 году, когда через него прошла армия Наполеона. Есть, впрочем, и другая, несколько более таинственная гипотеза, согласно которой люди покинули Монтерано из-за эпидемии некой болезни. Предположительно — малярии, но непосредственных доказательств этого нет. Так или иначе, но выжившие переместились в соседний город Канале, который потом расширился и сейчас обрамляет Монтерано.

Вид руин замка и церкви поверг Тарковского в восторг, на этот раз он записал, что здесь «необычайно красиво». Между развалинами бродили коровы — это выглядело словно готовый кадр «Ностальгии». То, что Гуэрра решил повторно привести друга сюда, легко объяснить, ведь останки Монтерано чрезвычайно востребованы кинематографом. Здесь снималось великое множество картин, наиболее известной из которых остаётся «Бен-Гур» (1959) Уильяма Уайлера, американский пеплум, до недавнего времени считавшийся наиболее титулованной лентой в истории кино — одиннадцать «Оскаров», не считая множества других призов. Этот результат так и не был превзойдён, а повторили его лишь «Титаник» (1997) Джеймса Кэмерона и «Властелин колец: возвращение короля» (2003) Питера Джексона. Сцену гонки на колесницах до сих пор изучают в киношколах, сравнивая с аналогичным фрагментом из фильма «Бен-Гур: история Христа» (1925) Лью Уолласа, считающимся одним из самых трудных и дорогих в производстве эпизодов эпохи немого кино.

Здесь же работал Марио Моничелли, вместе с которым Тарковский вскоре будет заседать в жюри Венецианского фестиваля. Моничелли снимал в Монтерано целых две картины — «Бранкалеоне в крестовых походах» (1970) и «Маркиз дель Грилло» (1981).

Тонино с Андреем вернулись именно для того, чтобы рассмотреть натуру, которая, по полуторагодовалым воспоминаниям, годилась для сцены «сон Горчакова». Заметим, в итоге этот эпизод будет снят не здесь, а в Сан-Гальгано.

В ходе этой поездки режиссёр, как обычно, размышлял о покупке недвижимости: «Рядом с руинами… крестьянский дом с каменным (отдельным) строением у ворот. Место потрясающе красивое — поля на вершине холма, лес, дорога в лесу, которая ведёт к этому дому. Много земли и оливы. Вот какое место купить!» Однако смущала, помимо прочего, дороговизна. Оливковый сад весьма существенно увеличивал цену.

По дороге Тарковский и Гуэрра обсуждали замысел очередного фильма. На этот раз в центре сюжета пожилая актриса с головокружительно интересными, но глубоко «ошибочными» суждениями. Идея описана столь абстрактно, что приводить её мы не станем[590], но главная героиня прекрасно вписывается в букет персонажей режиссёра. Куда примечательнее другое: рассуждая о супруге актрисы, Андрей отмечает, что он «короткий, толстый, очень богатый сицилиец (похож на Мужа Евгении из нашего сценария)». В окончательной версии «Ностальгии» Эуджения не замужем, хотя появляется её жених Витторио, о котором мы узнаём, что он принадлежит к древнему роду и его «интересуют спиритуальные проблемы». Последнее, по всей видимости, ложь или женское представление желаемого в качестве действительного. По крайней мере, Витторио, которого зритель видит за столом, когда девушка звонит Горчакову, производит впечатление, скорее, мафиози. На описанного мужа он, впрочем, тоже не похож. Вероятно роль супруга Эуджении в сценарии была на тот момент несколько внушительнее, чем итоговая «партия» жениха.

29 апреля Тарковскому приснился сон, в котором он беседовал с Брежневым, причём разговор оказался доброжелательным. Это совсем не похоже на видение о Политбюро, которое Андрей описал в дневнике 10 февраля прошлого года. Что-то в нём примирялось с происходящим, хотя вопрос участия сильных мира сего в судьбе семьи оставался актуальным. После того, как надежды на Y растаяли, Лариса начала готовить письмо Черненко. Из рассказов о том, как её заставляют повторно бегать по инстанциям, заново получая уже имевшиеся документы, создавалось впечатление, что в Москве просто тянут время. Похоже, имелся явный запрет на выезд жены режиссёра за рубеж. Окончательный ли он?.. Прояснить эту ситуацию никто из чиновников бы не осмелился.

Однако ключевой проблемой, как и прежде, являлась нехватка денег. После множества опробованных вариантов стало ясно, что самым эффективным механизмом материальной помощи своим является переправка ювелирных изделий[591]. Но и этого было недостаточно. Во-первых, оказии случались не так часто. Во-вторых, сбыт по знакомым хоть и удалось наладить, всякий раз «операция» требовала времени и представляла существенный риск. Наконец, заработки Тарковского, став внушительными по советским меркам, оставались непостоянными и не позволяли легко содержать себя в Риме и семью из четырёх человек в Москве. О том, чтобы оплатить долги, речи пока вообще не шло. Впрочем, например, за июнь режиссёр получил три с половиной миллиона лир[592], то есть около тысячи семисот семидесяти рублей.

Многие старались ему помочь: и шведские друзья — София Сёдерхольм, музыкант Борис Фогельман, политик Пер Альмарк — и британский переводчик Кристофер Инглиш, и немка Тина, подруга Гуэрры, предлагавшая Андрею дополнительную работу на немецком телевидении. Кстати, она приезжала в Рим 8 мая, а оттуда отправилась прямиком в Москву. Это был прекрасный случай для передачи денег и ценностей Ларисе. Удобный настолько, что режиссёр одолжил у Тины внушительную сумму. Так у Тарковского появились и зарубежные кредиторы. Теперь уже в Италии возникают пессимистические ремарки: «Можно ли так жить?»[593] Заметим, это остро контрастирует с записями прошлых визитов. «Так можно жить!» — не сомневался Тарковский 11 сентября 1979 года.