Итальянские маршруты Андрея Тарковского

В Римини Тарковский встречался и с издателем своей книги Марио Маджоли. Выпуск сценария «Андрея Рублёва» организовал тоже Гуэрра, опубликовавший у Маджоли на тот момент две, а впоследствии — десять собственных книг. Так что ссора друзей была сугубо «декоративной», и сценарист продолжал помогать режиссёру изо всех сил. По словам[806] Тарковского, Марио был «мил и корректен». Это косвенно указывает на то, что прежде, при подготовке издания, возникали какие-то шероховатости. Но основная цель приезда состояла вовсе не в этой встрече.

В Римини режиссёр был приглашён католическим молодёжным обществом «Comunione e Liberazione»[807]. Упомянутая организация была и остаётся во многом политической. Внутри Христианской демократической партии Италии на её базе даже было создано подразделение «Movimento Popolare»[808]. У «Comunione e Liberazione» имелась собственная газета под названием «В субботу», выходившая тиражом в несколько сотен тысяч экземпляров. Организация занимала жёсткую позицию против разводов (легализованных по результатам референдума в 1974 году), против абортов (легализованных в 1981-м), за базовые христианские ценности, а также против коммунизма. Иными словами, выступления режиссёра в рамках мероприятий этого общества значили куда больше суммы сказанных им слов.

Упомянутая организация «Movimento Popolare» и её учредитель Роберто Формигони сыграют в жизни Тарковского чрезвычайно существенную роль. В частности, именно они будут лоббировать предоставление ему жилья во Флоренции. Впрочем, встреча с Андреем стала огромной удачей и для самого «Movimento Popolare». Одним из уставных направлений деятельности общества было способствование сближению католичества и православия. Не так много людей могло быть полезно для этого, но Тарковский, безусловно, подходил.

Формально режиссёра пригласили в рамках ежегодного фестиваля «Встречи во имя дружбы», проходившего с 21-го по 28 августа. Организаторы регулярно звали деятелей культуры, искусств, священнослужителей и других интересных спикеров для публичных лекций по вопросам религии и духовности. Всякий раз фестиваль заявлял ту или иную тему, и в 1983 году она звучала так: «Люди — обезьяны — роботы»[809]. Подобная формулировка изрядно удивляла Тарковского, несмотря на то что, казалось бы, связать её с этикой фильма «Солярис» совсем нетрудно. Тем не менее в своих выступлениях главный герой настоящей книги не сказал об этой картине ничего.

В ходе фестиваля прошла пресс-конференция с участием режиссёра, он дал ещё несколько личных интервью. 25 августа был организован круглый стол на тему «Что будет, если человек перестанет задавать вопросы?», в котором, кроме Тарковского, участвовали французский писатель Андре Фроссар, католический философ Рокко Буттильоне и лаканианский психоаналитик Джакомо Контри. Число слушателей в Римини достигало двадцати тысяч человек. Сам Андрей писал о четырнадцати тысячах, не считая тех, кто слушал трансляцию на улице — мест хватило далеко не всем желающим. Режиссёр отметил, что на встречу пришло около восьмидесяти процентов местной молодёжи.

С одной стороны, дискуссия за круглым столом вышла жаркой — особенно остро публика реагировала на слова Контри — но с другой, она не получилась, поскольку каждый участник говорил о своём. Местная пресса освещала фестиваль и вот что писали[810] о главном герое настоящей книги: «Искушённый Западом русский режиссёр Андрей Тарковский, сохранивший в душе любовь к своей земле, — человек большой известности, но небольшого роста. Ему лет под пятьдесят, у него оливковая кожа и вороного цвета волосы. Он опрокидывает на разномастный зал реплику, которая леденит публику, подобно ветру, что гнёт берёзы[811] поздней осенью: „Друзья, на самом деле человек уже давно перестал спрашивать. Уже давно перестал“. В спор вступает Рокко Бутильоне, пытаясь понять, продиктованы ли слова режиссёра одной лишь меланхолией или за ними стоит безнадежность: „Но, Тарковский, во всех ваших произведениях герои только и делают, что задаются вопросами. А все эти молодые люди? Не убедили ли они вас, что вопросы по-прежнему существуют?“ И режиссёр ему отвечал: „Да, если смотреть на них и на нас с вами, то перспектива не так уж и пессимистична. Но сколько нас?“» Общая меланхолическая тональность позволяет согласиться, что Тарковский примерно так и говорил, но всё же процитированные измышления не слишком содержательны, в отличие от «сольного» выступления Андрея. Заметим, кстати, что в других публикациях акценты были расставлены иначе, но не станем на этом останавливаться.

26 августа прошла встреча с режиссёром, дополнительным поводом для которой послужил выход долгожданной книги (см. фото 137). Модератором-собеседником выступал Джулио Боскальи — физик по образованию, он стал одним из активистов «Comunione e Liberazione», а через несколько лет займёт пост мэра своего родного городка Лекко. Далее его политическая карьера будет идти только вверх. Вспоминает Лора Гуэрра: «Где бы Андрей ни выступал в Италии, к нему приходило огромное количество молодежи, которая его знала. Теперь в Римини есть маленькая площадь перед церковью, которая называется „Борго“, носящая имя Андрея Тарковского».

Слова про площадь требуют пояснений. В городе Федерико Феллини существует небольшой и довольно оживлённый район Борго-Сан-Джулиано, центром которого является церковь XVI века Сан-Джулиано-Мартире. Возле неё, действительно, имеется крохотная площадь, но официально с именем русского режиссёра она не связана. Тем не менее совсем неподалёку, в километре на северо-восток, расположен конференц-холл, носящий имя Тарковского (via Brandolini, 13). И напротив него находится церковь Парроккья-Сан-Джузеппе-Аль-Порто, но это современный храм, не играющий такой роли, как Сан-Джулиано-Мартире, а потому никто не назовёт его «борго»[812].

Спустя двадцать один год после поездки в Сан-Франциско с «Ивановым детством», 28 августа режиссёр вновь вылетел в Америку. На этот раз его сопровождали супруга и Ольга Суркова. Ехать Андрей не хотел совершенно, но не бывавшая за океаном Лариса очень настаивала. В аэропорт их отвёз друг Франко Терилли Кикко, который тоже присоединился к стану помощников Тарковского. Сначала путешественники оказались в Нью-Йорке, где их встретил Мирон Брежник и пересадил на самолёт до Лас-Вегаса с промежуточной остановкой в Фениксе.

Лас-Вегас Тарковскому совершенно не понравился[813]: «…Безумный по безвкусице город игорных домов. Как сказал кто-то, „мечта мирового пролетариата“. Словно декорация, построенная Птушко. Что-то безумное. В диких архитектурных картинах. Копии античных скульптур — Марк Аврелий с Кампидольо, например; какие-то раскрашенные гипсовые манекены, изображающие древних римлян. Кормят в Америке чудовищно». Удивительно, как, рассуждая о капиталистических США, Тарковский наводит параллели со своим, всё ещё советским миром, говоря о пролетариате, о кинематографе фантастического режиссёра-новатора, тонкого и ироничного сказочника Александра Птушко, к которому он, безусловно, вряд ли справедлив. Но такова методология: как и в своём кино, Андрей раскрывает незнакомое, непознанное (а порой и непознаваемое) через хорошо известное и родное. В этом отношении куда более показательно другое его высказывание о капиталистическом мире в целом, записанное ещё в Италии[814]: «Материализм поразил всю западную жизнь и парализует её. Здесь материализм — действительно в действии. В России же не материализм, а антиидеализм. Что — то же, что идеализм, но наизнанку».

После окончания работы над фильмом-мартирологом «Ностальгия», Тарковский находит копию снимавшейся в картине статуи Марка Аврелия в самом гедонистическом городе планеты. Хотя, постойте, в ленте тоже снималась копия… Копия там, копия здесь, мир кино будто смыкался с реальностью в кольцо. Уже не просто судьбы двух Андреев тянулись друг к другу, проявлялся куда более фундаментальный заговор бытия.

В Лас-Вегасе Тарковские и Суркова встретились с Томом Ладди, Кшиштофом Занусси и ещё несколькими гостями и сотрудниками Теллурайдского кинофестиваля. Как уже отмечалось, Ладди настойчиво приглашал режиссёра на смотр уже давно. Он делал это и лично (в Каннах), и письменно, и по телефону, и через других лиц — звонил Занусси, Сурковой[815]… С последней Том был знаком много лет. Более того, он поддерживал отношения с Отаром Иоселиани, Андреем Кончаловским, Николаем Двигубским, был помощником Фрэнсиса Форда Копполы, а по воспоминаниям Ольги, называл себя не меньше, чем его «правой рукой». В действительности, Ладди работал директором студии Копполы по специальным проектам.

Немаловажно, что американцы изъявляли желание издать книгу «Запечатлённое время», и переговоры с ними Суркова вела долго. Тарковский же, как выяснится впоследствии, не был настроен на издание книги в США, видя в этом опасность.

Переночевав в Лас-Вегасе, компания отправилась дальше на двух машинах — для гостей организовали настоящий автопробег. Сначала ту из них, в которой ехали Андрей и Лариса, вёл Ладди, но потом он поменялся местами с Занусси, и в этом автомобиле стали говорить по-русски. 29 августа путешественники пересекли штат Невада, заехали в Юту. Там, пусть издалека, но всё-таки осмотрели деревни мормонов — религиозной группы людей, ведущих необычную жизнь, в которой особое место уделяется духовному. Тарковский совершенно не почувствовал близости с ними, восприняв мормонов, как своего рода американских диковинных чудаков. Далее туристы посетили национальный парк Зайон с его фантастическими каньонами. Потом направились в Аризону. 30 августа пересекли резервацию индейцев хопи (@ 35.911667, –110.615556) и добрались до национального парка Каньон-де-Шей, расположенного в резервации навахо. Тема «коренных американцев» имела особое значение для организаторов фестиваля в Теллурайде. Программа полнилась документальными лентами, посвящёнными вопросам столкновения современной и архаичной цивилизаций. 31 августа группа осмотрела Гранд-Каньон[816], побывала в Долине монументов, а ночевала в легендарной «Goulding’s Lodge» (@ 37.007788, –110.203888).

Гарри Гулдинг с женой Майк перебрались в эти края ещё в двадцатые годы. Он был продавцом овец и вообще изобретательным бизнесменом, что позволило, торгуя с индейцами, преодолеть Великую депрессию. Когда разразился кризис тридцатых, Гарри собрал последние деньги и отправился в Голливуд, где показывал режиссёрам фотографии окрестностей, сопровождая это рассказами о том, что у него имеется кинокомпания прямо на месте. Жанр вестернов был крайне популярен, и многие тогда заинтересовались натурой Долины монументов, но отдельное упоминание в истории кино Гулдингу обеспечило уже одно имя — Джон Форд, который с тех самых пор снимал свои картины здесь. Небольшой отель «Goulding’s Lodge», по слухам, был построен специально для него.

При всём своём не особенно благожелательном отношении к Америке, Тарковский был в полном восторге от увиденного: «Потрясающее путешествие на машине с двумя девушками с фестиваля и режиссёром с Филиппин. Гранд-Каньон, пустыня, резервации и, наконец, великая Monument Valley[817] (Вагнер, Гамлет, Стикс)»[818]. Наверняка в дороге Андрей вспоминал свои автопробеги по Италии, но имелось существенное отличие: в США ему показывали не рукотворные, а естественные памятники. Природные феномены, а не шедевры зодчества. Это обстоятельство сразу нашло отклик в душе. В особенности Долина монументов (см. фото 138) — уникальное геологическое образование, находящееся на территории резервации индейцев навахо. Огромные исполинские изваяния, чей автор — то ли случай, то ли Бог, вызвали удивительный триумвират ассоциаций. В сознании Тарковского рождалось кино: визуальный ряд неподвижных декораций стоял перед глазами. «Вагнер» — это фонограмма. «Гамлет» — действие, сюжет и герои. Река Стикс, в свою очередь, запускала время. Режиссёр рассказывал спутникам, как именно он бы снял здесь встречу датского принца с призраком отца.