Афанасий Фет

«Однажды Тургенев объявил мне, что Краевский желает со мною познакомиться, и мы отправились в условленный день к нему.

После первых слов привета Андрей Александрович стал просить у меня стихов для “Отечеств[енных] Записок”, в которых я ещё во времена Белинского печатал свои стихотворения. Он порицал уловку Некрасова, заманившего меня в постоянное сотрудничество. — Это уж какая-то лавочка в литературе, говорил он.

Хотя я и разделял воззрение Краевского, но считал неловким нарушать возникшие между мною и “Современником” отношения. Вернувшись от Краевского, я высказал Тургеневу свои сомнения, но он, посоветовавший мне согласиться на предложение Некрасова, стал убеждать меня, что это нимало не помешает дать что-либо и Краевскому. К счастию, новых стихотворений у меня не оказалось, но от скуки одиночества я написал прозою небольшой рассказ “Каленик” и отдал его в “Отечеств[енные] Записки”. Появившееся на страницах журнала имя моё воздвигло в Некрасове бурю негодования; он сказал, что предоставляет себе право печатать мои стихотворения не подряд, а по выбору, в ущерб моему гонорару»247.

Рассказ «Каленик» — первый опыт Фета в области художественной прозы — был прохладно встречен критикой, в том числе дружественной. Видимо, недоразумение с Некрасовым удалось уладить; приятельские отношения с ним сохранились, не прервалось и сотрудничество (Фет на протяжении ещё долгого времени продолжал печататься в «Современнике») — скорее всего, оба отнеслись к отмене договорённости с облегчением. Во всяком случае, Фет был уверен, что поступил правильно и в результате выиграл существенно больше, чем проиграл. «Однажды, когда мы кончили пересмотр Горациевых од, Тургенев объявил мне, что Краевский просит их для “Отечеств[енных] Записок” и, кроме пятисот экземпляров отдельных оттисков, предлагает за них тысячу рублей. В то время эта сумма показалась мне огромна, и я согласился»248. Самым важным результатом этой истории стало то, что Фет начал воспринимать себя как литературного профессионала, для которого гонорар является не унижением, не тридцатью серебрениками, за которые «продаётся вдохновенье», но полагающимся ему по праву знаком достоинства. «Я не даю даром своих грехов — я в своём праве»249, — написал он Краевскому 15 февраля 1855 года.

В полк Фет возвращался уже ценным сотрудником «Современника», поэтом, за чьи оригинальные произведения и переводы борются редакторы и издатели самых популярных журналов, приятелем или знакомым всех лучших писателей России. Успех сопутствовал ему и на военной службе. Высочайший смотр в присутствии цесаревича прошёл отлично, и Фет, заслуживший даже персональное одобрение наследника престола (тот, указав на него рукой, промолвил: «Славно ездит!»250), был переведён в гвардию в чине поручика. В тот же день было получено щедрое вспомоществование от Шеншина, прекратившее (можно предположить, в совокупности с гонорарами от Краевского и Некрасова) острую нехватку денег. Фет с благодарностью вернул генералу Курселю занятые 200 рублей, явившись к нему в новенькой уланской форме, пошитой благодаря свалившемуся на голову «богатству». Почти сразу после приезда в расположение полка Фет был командирован в Петербург для доставки туда полковых труб и лишних штандартов и смог провести в том же «весёлом обществе» ещё две недели — с 22 февраля по 8 марта (в это время как раз и произошёл конфликт с Некрасовым и были получены от Краевского большие деньги за Горация). Казалось, можно было смело смотреть в будущее; однако уже надвигались пока невидимые тучи.