Поцелуй Лилит

— Я знаю одного человека, увлеченного этой темой. В своих исследованиях она пытается подчеркнуть роль папского Рима в эпохе Ренессанса и в жизни многих мастеров. Если этот человек еще в Париже, на выходных я с ним обязательно поговорю… Ну а теперь — в Ренн, — нежно поцеловав в губы, произнесла Фабьенн.

Массиньи снова завел машину, и они смогли продолжить свое путешествие. Не прошло и часа, как они миновали величественный замок, возвышающийся над Ле-Маном. По мере приближения к Бретани местность менялась: многочисленные четко очерченные парки сменились немногочисленными участками древних лесов, виноградники сменились яблоневыми садами, а вдоль дороге все чаще и чаще тянулись вересковые пустоши. Когда они приблизились к Ренну, Фабьенн предложила продолжить путь не по шоссе, а по небольшой грунтовой дороге, проходящей вдоль вершины холма, с которой открывалась панорама города.

— Мы можем заехать в город, а можем, сразу, отправиться в Броселианд. Отсюда, около тридцати километров на юго-запад.

— Ты мне покажешь Броселианд? — с интересом произнес Мигель. Проведя пальцами по его подбородку, Галан кивнула.

Путь в сторону леса лежал по нескольким грунтовым дорогам, проходящим по вершинам пологих холмов. За вершиной очередного холма показался сам лес. Дорога упиралась в небольшую пустошь, от которой, через лес, расходилось не менее десятка троп. После того, как Мигель оставил на пустоши автомобиль, Фабьенн, взяв его за руку, повела по одной из троп.

Мигель уже рассказывал своей очаровательной спутнице о том, что часть его происхождения связана с этими местами и, в семье, ему не раз доводилось слышать предания об этих древних местах.

Казалось, что Фабьенн знает каждую тропу в этом лесу, каждый дуб и источник. Она показала Массиньи места, где друиды приносили вражеских воинов в жертву богам, места, где древние старики, вступив в воду ручья, выходили из него стройными юношами, места, где, по преданию, похоронены могущественные колдуны.

— Знаешь, что это за место? — с загадочной улыбкой произнесла Галан, когда они оказались в густо заросшем овраге, где прямо над тропой возвышались огромные каменные глыбы.

— Долина, из которой нет возврата, — произнес Мигель, обняв свою спутницу за талию. Сквозь ткань рубашки он чувствовал приятное тепло её тела.

— Здесь Моргана губила рыцарей — она уводила их в безвременье. Пока в долине пролетали мгновения, на самом деле проходили года и десятилетия… По некоторым преданиям Моргана, в древности, была богиней Морриган. Её чтили и загадочные Туата де Дананн, и гэлы, и пикты. Воины дарили Морриган свою любовь, они отдавали свои жизни, сражаясь и убивая во славу этой богини, а, в ответ, она были им благосклонна. Величайшей удачей было увидеть во сне, перед битвой, черноволосую зеленоглазую Морриган. Но время шло, и о ней стали забывать. На смену гэльским богам пришла вера христиан. Теперь воины дарили свое внимание не богине, а безликому вселенскому разуму. Властная и прекрасная Морриган осталась лишь в легендах и преданиях. Когда-то удачливые вожди и цари любили её, а она дарила свою любовь им. Оказавшись забытой, она не ушла из мира людей, а превратилась в фею… в фею Моргану. Она не просто так уводила рыцарей в безвременье — она мстила потомкам вождей, забывших её. Лишь Артур, самый славный из бриттских королей, удостоился её любви, пускай и безответной. От Артура она породила Мордреда — жестокого и несчастного, но сильного и могущественного, продолжившего дело мести потомкам тех, кто отвернулся от его матери…

— Дух Морганы еще жив здесь — в шуме ветвей и в этих безмолвных каменных глыбах, в воде чистых прудов и в бесконечных тропах, — произнес Мигель.

Он аккуратно прикоснулся к браслету, украшавшему запястье его собеседницы, а затем провел пальцами по бархатистой коже её предплечья.

— Верно, здесь стоит безумец, который в своей прекрасной спутнице видит нежную и властную Моргану, могущественную колдунью, — произнес он проведя пальцами по её подбородку.

— А я вижу того, в ком жив дух Артура…

— Не Артура, — прервал её Мигель, прижав к себе. — Во мне жив дух Мордреда — раба чужих жестоких игр, безумного искателя любви.

После этого их губы снова слились в поцелуе. Отстранившись, взяв своего спутника за руку, Фабьенн снова повела его за собой. Пока они гуляли, среди древних каменных глыб, выточенных мастерами, пришедшими с Иберийского полуострова, и капищ друидов, по тропам, окутанным листвой дубов и каштанов, казалось, что лес погрузился в безвременье. Где-то, вслед за ними, по узким тропам, устланным камнями, следовала и невидимая Моргана.

Казалось, что в это будничное утро и живые люди, и древние духи уступили им лес. Лишь когда они вышли к пруду, прозванному в преданиях Зеркалом Фей, Мигель увидел здесь группу людей — хранителей древних гэльских традиций. До этого, на тропах, им попадались лишь одинокие путники, нашедшие свободное время для паломничества в эти древние места.

Когда, обойдя еще раз Броселианд, сделав множество фотографий своей спутницы, Мигель вывел Фабьенн к пустоши, где они оставили автомобиль.

— Фаб, куда мы поедем? Сейчас половина четвертого, — произнес Массиньи, поглаживая предплечье своей собеседницы.

— На полуостров Крозон.

— Ведь ты мне покажешь путь? — в ответ, его спутница, очаровательно улыбнувшись, кивнула. * * *

Солнце было уже далеко на западе. Около часа назад Мигелю удалось выехать на узкий полуостров, похожий на язык дракона. Здесь, в юго-западной его части, меловые скалистые обрывы нависали прямо над бесконечными пляжами с белым песком. Небо над Атлантикой казалось кристально чистым, и океан был обозрим на десятки километров.

— Со скал, окружающих наш замок, Эруан Фау, в такие ясные дни можно разглядеть скалистые очертания… Завтра мы туда поедем, — произнесла Фабьенн.

Лежа на коленях у своего спутника, она разглядывала океан. Разгоряченная поцелуями и ласками, Галан, словно кошка, урчала. Поглаживая нежную поверхность её предплечья, Мигель прикоснулся к браслету, украшавшему её правую руку, обнаженную до середины между локтем и плечом.

— Эруан Фау… — произнес Массиньи, рассматривая очертания дракона, запечатленные мастером-ювелиром. — Логово змея, ведь так?

— Ты знаешь бретонский? — с интересом произнесла Галан, погладив его губы.

— Нет, — покачал головой её собеседник. И, теребя её темные локоны, продолжил. — Всё это — из обрывков преданий, которые я слышал в семье.

— Эруан Фау, в переводе с бретонского — Логово Дракона. По преданию, первый Галан, пришедший из Камбрии отличился тем, что выжег логово дракона и взял в себе же бриттскую деву, когда-то плененную в логове. Но это лишь легенда… — задумавшись, Фабьенн продолжила. — В некоторых частях нашего края драконьими логовами называли обители германцев-разбойников. Такое разбойничье логово было и на месте нашего замка. Там обосновались не то франки, не то саксы. Они уводили скот и похищали жен бриттских царей. Местная знать, разрозненная и обессиленная в междоусобицах, не могла овладеть этим логовом, окруженным скалистой грядой.

— А затем, пришел первый из рода Галан? — с интересом спросил Мигель.

— Когда бретонские царьки узнали, что в одном из заливов, на кораблях, сшитых из бычьих шкур, высадился пиктский царь с горсткой верных людей, они пообещали ему эти земли, если он сможет разбить разбойников… С тех пор, как там был построен замок, наша семья называет его Логовом Дракона, — нежно поцеловав в губы своего собеседника, она добавила. — Завтра я тебе его покажу.

Мигель и его спутница до сумерек просидели в автомобиле. Лишь когда небо стало черно-серым, они выехали с этого небольшого полуострова, огибающего окрестности Бреста. * * *

Дорога, ведущая из Морле, небольшого города в окрестностях Бреста, постепенно превращалась в неширокую грунтовую тропу. Если бы кто-то ехал навстречу Мигелю, то одному из водителей пришлось бы полностью съехать с дороги. В нескольких километрах от побережья дорога полностью оборвалась, превратившись в узкую тропу, пролегающую через яблоневые сады.

— Эруан Фау в нескольких сотнях шагов отсюда, — произнесла Фабьенн, когда они, захватив сумки с оставшейся провизией и вином, оставили автомобиль в этом тихом месте. — Эта тропа упирается в замок.

Когда они начали свой путь по это узкой тропе, Массиньи осознал, что сами сады были одним из старых средств защиты Фау. Кроны яблонь скрывали от назойливых глаз чередования рвов и невысоких каменных стен. Даже сейчас, несмотря на то, что рвы сильно заросли, а от стен остались руины, незваный гость мог бы здесь легко заблудиться. Тропа окаймляла невысокие, но неприступные скалы, широким полукругом окружавшая замок.

— А вот и он? — произнесла Галан, когда они обошли скалы.

Перед Мигелем предстали стены, широким кругом охватывающие замок. По словам его спутницы, когда-то они достигали высоты в четыре с половиной метра и были украшены деревянным надстройками для немногочисленных защитников замка. Но, когда Бретань стала частью Франции и о былых бриттских вольницах короли вскоре забыли, владельцам замка пришлось уменьшить высоту стен в полтора раза, а пристройки — разобрать. Теперь остатки стен были овиты плющом и виноградом.

По словам Фабьенн, вплоть до шестнадцатого века на этом месте был лишь донжон, подземелье которого стало подвалом замка. Сам замок представлял собой трехэтажное строение, не более восьми метров высотой. Оно было сложено из неотесанных камней, за исключением нескольких деревянных балконов и пристройки для челяди. Первый этаж, в помещение которого Мигеля ввела его спутница, вмещал в себя, ныне пустующий, амбар для зерна, кухню и зал, пол которого был застлан каменными плитами.

— Это место служило и столовой, и залом для гостей, и часовней, — произнесла Фабьенн. — Здесь, — она кивнула на большой, сложенный с высоким мастерством, камин. — Когда-то собиралась вся семья. Ковры и мебель уже давно вынесены, за исключением дубового стола, — разочарованно произнесла она.

— А где выход на второй этаж? — с интересом произнес Массиньи.

— Внутри нет лестниц. Чтобы подняться наверх, необходимо пройти через подвал, — с улыбкой произнесла его собеседница и повела за собой.

На протяжении столетий Галаны занималась производством яблочного вина — сидра. До тех пора, пока семья не перебралась в Ренн, подвал служил хранилищем этого напитка. Когда-то через более широкий внешний вход сюда закатывали бочки с сидром, укладывая их в нишах, вдоль стен. Пройдя через внешний выход, они оказались с обратной стороны здания. Деревянная лестница соединяла балкон второго этажа с землей.

— В случае опасности её всегда можно было разобрать, — произнесла Фабьенн, кивнув на лестницу.

— Интересная планировка — мне уже приходилось видеть такую, — с этими словами Мигель вспомнил здание «Утопии».

Второй этаж, на котором располагались спальни и библиотека, представлял собой гораздо более удручающее зрелище, чем зал. Сама лестница уже успела изрядно прогнить, а комнаты выглядели слишком запущенными.